— КПРФ Геннадия Зюганова, помимо социальных требований, выступает с вполне националистических, или, как сами зюгановцы определяют, патриотических позиций. Это конъюнктура или они и правда социал-националисты?
— Национализм всегда был присущ КПРФ. Другое дело, что этот курс никогда не была прямым и, как говорилось в старом советском анекдоте, все время «колебался вместе с генеральной линией партией».
Этот тренд возник на рубеже 1990-1991 годов, когда возникла Российская компартия. Это был период глубокого кризиса коммунистической идеологии и Советского Союза в целом. Идея строительства социализма обанкротилась окончательно, и необходима была некая большая идея, которая могла бы привлечь людей. Такая идея лежала на поверхности — русский патриотизм. Показательно, что конференция, в рамках которой коммунисты в феврале 1991 года проводили первую презентацию своей новой идеологической оболочки, называлась «За великую и единую Россию!». Совершенно белогвардейский лозунг! И никаких коммунистических интернационалистских аллюзий у них уже не было. Это была реакция на приближающийся распад СССР. Логика была простая: только мобилизация русского патриотизма способна спасти Советский Союз. Но, как известно, эта ставка не стала выигрышной: СССР сохранить не удалось.
— Но при этом националистическую оболочку КПРФ сохранила.
— В первой половине 90-х была уже другая политическая повестка. Сначала противостояние шло по линии «президент — Верховный Совет», потом — по линии «президент — Дума». Коммунисты вспомнили про патриотическую повестку только накануне президентских выборов 1996 года. Нужно было собрать максимальный электорат, а сделать это можно было лишь при помощи более широкой, более гибкой и более позитивной идеологии, чем просто левый социальный протест. Патриотическая идеология была именно такой. Но она так и не вышла на первый план.
КПРФ часто упрекают в том, что она не стала социал-демократической или национал-патриотической структурой, оставшись «старокоммунистической». Однако важно заметить, что партийные низы КПРФ — рядовые члены партии и рядовые функционеры всегда были гораздо консервативнее своих лидеров. И поэтому идея идеологического перевооружения, которая обсуждалась в руководстве партии, споткнулась о мировоззрение рядовых коммунистов, которые были против изменений. Для того, чтобы повернуть в одну или в другую сторону — в сторону социал-демократии либо в сторону национализма — у Зюганова не хватило ни воли, ни желания.
— Статус-кво был для него долгосрочной гарантией от потери части электората?
— Это был бы серьезный риск, поскольку идентичность тех, кто в 90-е годы являлся партийными массами, строилась на продолжении советской идеологии. Они были в определенном смысле «советскими консерваторами»: шаг влево, шаг вправо — причем в прямом смысле — был для них абсолютно неприемлем. Именно они блокировали трансформацию компартии. После Горбачева партийные массы как огня боялись какого-либо ревизионизма, и поэтому Зюганов понимал, что искать лавры реформатора — значит, пойти наперекор настроениям в партии. Он не стал рисковать и сохранил позиции на десятилетия. С другой стороны, сыграли роль и закулисные ограничения, которые вводил Кремль, которому не нужна была мобилизованная компартия, способная бросить вызов власти.
В итоге национально-патриотическая тематика превратилась в часть ритуального дискурса компартии. Ее патриотизм свелся к этакому фольклорному ансамблю: созданию под эгидой КПРФ зонтичных «патриотических коалиций» из карликовых организаций и выхолощенной «русской» риторике. Тем не менее, на время нишу умеренного патриотизма КПРФ все-таки заняла и все 90-е годы там просидела.
— В 90-е из этой ниши коммунисты противостояли Борису Ельцину. Но в 2000-м к власти пришел Владимир Путин, который с первых дней дал понять, что патриотическую нишу он будет занимать сам. Сейчас, после Крыма, если верить опросам, в этой нише, кроме него, уже почти никого не осталось. Что сейчас происходит с национально-патриотическим дискурсом в КПРФ?
— Эта тема у них присутствует, но носит предельно ритуальный характер. Они говорят о любви к Родине, о том, что она нуждается в возрождении, но за этим не стоит никакого политического проекта. И, самое главное, в их исполнении эта идея не носит какого-либо мобилизационного характера. Это все повторение их же собственных задов 90-х годов. Вообще складывается ощущение, что руководство КПРФ всячески выхолащивает содержание собственной идеологии, делая ее максимально безопасной для режима. При этом Зюганов моментально избавляется от людей, способных нести хотя бы потенциальную угрозу власти, от любых неудобных и ярких лидеров, готовых открыть для партии новые горизонты. Так что и в идеологическом плане, и в качестве школы политического лидерства компартия — это пустота. Ей комфортно в той политической системе, которая создана Кремлем, она уверена, что свою часть голосов она все равно получит. А большего ее лидерам и не надо. КПРФ — это давно уже часть партии власти. Та часть, которая предназначена для того, чтобы играть роль оппозиции.
— С какого момента можно об этом говорить?
— На протяжении всего путинского правления — точно. А если уж искать истоки этого сращивания, то, по моему мнению, настоящим рубежом в истории КПРФ стал 1996 год, выборы президента России. У Зюганова и у партии в целом тогда произошел слом — морально-психологический и политический. У них был реальный шанс овладеть властью. Для этого нужно было объявить результаты выборов сфальсифицированными и призвать к гражданскому неповиновению после первого тура выборов. Это принесло бы им успех: электорат коммунистов очень организован, и тогда многие готовы были поддержать кандидата от КПРФ — ждали только команды. Если бы она была, я уверен, что сотни тысяч москвичей вышли бы на улицы столицы. Власть не смогла бы с этим ничего сделать. Но команды, как известно, так и не было. Если бы Зюганов призвал к гражданскому неповиновению, мы тогда бы получили первую «цветную революцию» на постсоветском пространстве. Но Зюганов продемонстрировал полное отсутствие политической воли. После этого все дальнейшее, происходившее с компартией, было уже предопределено.
Кстати, есть основания полагать, что результаты выборов действительно сфальсифицировали. Вы же помните оговорку Дмитрия Медведева, который в бытность свою президентом сказал на камеры: мол, все же знают, что Зюганов выиграл президентские выборы!
— Зато Зюганов вот уже двадцать с лишним лет контролирует крупнейшую в стране партию.
— Только за счет устранения конкурентов внутри самой партии!
— Но что будет в эпоху после Зюганова?
— Партия просуществует и без Зюганова. Компартия — это бренд. К тому же, как легко заметить, КПРФ — это единственная партия, за которую голосует больше людей, чем за ее лидера. Это означает, что бренд «КПРФ» круче, чем бренд «Зюганов».
