— Что делать компартии в условиях, когда после присоединения Крыма, наблюдается высокая общественная консолидации вокруг власти? Куда податься оппозиционерам со стажем?
— Я бы рассматривала проблему шире. Присоединение Крыма и реакция Кремля на ситуацию на Украине в целом — на мой взгляд, проявление более общего тренда. Этот тренд я бы определила как «ренессанс советского». Действительно, если мы посмотрим на разные политические проявления последнего времени, то увидим, что все они отдают советской стилистикой.
Я совсем не хочу демонизировать власть, которая, думаю, прекрасно отдает себе отчет в том, что восстановить в полном объеме советскую модель невозможно. Но я перечислю лишь некоторые явления нашей повседневности, которые, на мой взгляд, являются элементами такого «ренессанса».
У нас появился образ врага. Не то чтобы он у нас совсем пропадал, но сейчас он вновь стал четким и вполне конкретным. Это раз. Возникла враждебность по отношению к западному миру, к ценностям этого мира, отстраненность от этих ценностей («мы не такие», «у нас все по-другому» и т.д.). Это два. Цензура в СМИ: нигде никаких ограничений не прописано, но все знают, что именно можно писать и говорить, а что лучше не писать и не говорить. Здесь ситуация как с «Конституцией Великобритании»: все знают, что ее в действительности нет, но при этом понимают, как она действует. Это три.
Налицо рост патриотических настроений. И это четыре. И тут соцпросы показывают, что мы как были милитаристами, так ими и остались. На какие-то яркие чувства по отношению к своей стране нас могут сподвигнуть только военные победы. На протяжении последних десятилетий таких побед не было.
Теперь она произошла. Причем, произошла в своем лучшем воплощении — она оказалась возможной в результате маленькой, победоносной... нет, даже не войны, которая закончилась, даже не успев начаться. Общественное сознание тут же на это отреагировало: «мы наконец-то стали великой державой, которую все боятся и которая всех победит». Это стопроцентное советское мировосприятие.
И, наконец, о политическом лидере, который ныне востребован. Тут желаемое совпало с действительным: своим решением по Крыму Владимир Путин попал в «десятку» тех ожиданий, которые были у населения...
— И что это означает для компартии с ее ностальгией по СССР и патриотической риторикой?
— Это означает, что та среда, которая сформировалась — она их. В эпоху «советского ренессанса» среда стопроцентно их. За одним исключением: всем давно уже известно, что у нас, да и не только у нас, голосуют не за программы, голосуют за лидера. У Зюганова, казалось бы, все хорошо: он — патерналист, он вселяет надежду в завтрашнем дне, он — патриот.
Однако лидер КПРФ достиг весьма солидного возраста. И здесь он никак не попадает в топ общественных запросов со стороны людей молодого и среднего возраста. А, значит, они не пойдут за него голосовать. Вспомните, какая волна популярности была у Владимира Путина, когда он пришел на смену больному Ельцину! Путина тогда еще никто толком не знал, но это был совершенно иной типаж.
А теперь посмотрите на Зюганова, который каждый год, увы, не молодеет. Он все меньше будет соответствовать запросу на того, кто помоложе, пожестче, порешительней.
Поэтому мой прогноз для КПРФ неутешителен. Если мы посмотрим результаты компартии на думских выборах, то последние результаты, два раза подряд — 19 с лишним процентов. Но эта цифра не растет. Эту планку можно будет удержать на следующих выборах — легко! Но дальше...
Коммунисты не делают ничего для того, чтобы привлечь к себе новый электорат. А традиционные сторонники КПРФ — это люди от 45 и старше, жители малых городов и сельские жители, если смотреть по роду занятий, это пенсионеры и рабочие. Если бы они поменяли стратегию, то, возможно, потихоньку могли бы перетягивать у своих конкурентов.
— Но победа Анатолия Локтя на выборах мэра Новосибирска говорит, скорее, об обратном: это крупный мегаполис, образованное население...
— Феномен Локтя говорит не о возможностях КПРФ. Эта победа лишний раз подтверждает, что у нас голосуют не за партию, а за конкретного человека. Политика стала очень персонифицированной. Политические программы читают только политологи.
— КПРФ часто обвиняют в оппортунизме, в том, что они живут душа в душу с властью, изображая при этом оппозиционеров...
— Их оппортунизм придает им больше живучести. С ними уже научились сожительствовать. Это такой оппозиционер, про которого все известно. И в этом смысле власти с ними комфортно.
— Это с точки зрения власти. А как такое поведение отражается на симпатиях населения по отношению к партии?
— Мне кажется, количество голосующих людей, которые могли бы четко разложить, по какому вопросу коммунисты были оппортунистами, а по какому не были, крайне мало. Это могут сделать в лучшем случае эксперты, это не на уровне обывателя. Для обывателя более значимы лидер и символика. Люди, голосующие за КПРФ, тут же отреагировали на развешанные по Москве билборды, где написано, что «Москва красная». Для них это опознавательный знак — «свои». И этого достаточно.
Коммунисты, избегая какого-либо ребрендинга, сохраняют верность старым символам. В этом смысле КПРФ — это партия, которая эксплуатирует симпатии, сформировавшиеся в предыдущие 70 лет. Они играют на политической ностальгии. Людям старшего поколения все, о чем говорит Зюганов, понятно: этому учили в школе, в институте сдавали под видом «Истории КПСС», это неслось с экрана и т.д. Но для молодежи это все непонятно. Они не понимают этого, для них вся эта советская риторика — пустой звук. Для них есть Зюганов, Зюганов — это КПРФ, КПРФ — это «как было при СССР». Вот и весь ассоциативный ряд.
— КПРФ весьма вяло вела себя в период социальных обострений. Например, во время белоленточного протеста 2011-12 годов они не шли во главе «восставших масс». Протест — не для коммунистов?
— Основная протестная волна все-таки была в городах-миллионниках. Это не их электорат, и он не заметил «потери бойца». Коммунисты не захотели терять свою идентичность и проходить через запятую наряду с другими протестующими. Они все время проводили самостоятельные акции для своих сторонников. И в этом смысле тактически, имиджево они поступили правильно. Иначе это была бы история про условного Навального и примкнувшей к ним КПРФ, но не история собственно КПРФ. Они такого смешения не захотели.
— «Красный пояс», о котором говорили все 90-е годы, исчез?
— Про наличие или отсутствие «красного пояса» можно говорить лишь в условиях относительно честных выборов. Поскольку сейчас главную роль на выборах играет административный ресурс, говорить о позициях КПРФ или любой другой партии, кроме правящей, в регионах бессмысленно.
— Коммунисты имеют хоть какие-то шансы прийти к власти? В 90-е годы Кремль охотно пугал этой перспективой всю страну.
— Мне кажется, их потолок — 20%, максимум — 20 с небольшим. И КПРФ, и Кремль устраивает нынешняя система, когда есть правящая партия и есть партии-сателлиты, которые создают иллюзию конкурентной среды в политике.
— Без Зюганова партия пропадет?
— Я думаю, ее поддержка пойдет на спад. Дай Бог Геннадию Андреевичу здоровья, но тот электорат, который ориентируется исключительно на лидера, вполне может перетечь к яркому лидеру другой партии, пусть даже это будет партия власти. Тут сработает рациональный подход: голосовать за яркого и сильного. Но ядро КПРФ сохранится, останутся те, кто голосует за партию по убеждениям. Но это люди старшего возраста — уже сейчас среди сторонников КПРФ людей старше 60-ти — более 40%. И они тоже не вечны.
