– Игорь Рубенович, насколько сейчас сфера образования в целом зависима от импорта?
– Если говорить об использовании тех или иных технологий и продуктов в образовательном процессе, то в определенной мере зависимость есть. Вместе с тем возможно использование тех технологий, которые разработаны, поддерживаются и развиваются на территории нашей страны.
А если говорить о содержании образовательного процесса, то здесь нельзя ограничиваться местечковым подходом. Наука интернациональна, технологическое развитие интернационально, и мы должны учить инженеров тем научным достижениям, которые существуют в мире. Операционная система или конкретный технологический продукт может быть разработкой национального производителя, но мы должны рассказывать студентам о существующих на сегодня технологических решениях.
Есть области человеческой деятельности, которые практически монополизированы какими-то поставщиками решений. Например, в современном дизайне нет альтернатив продуктам Adobe – ни национальной, ни глобальной разработки с открытым кодом. Но таких примеров единицы.
Грозят ли России проблемы из-за массового использования свободного ПО
Значительная часть образовательного процесса строится на цифровых технологиях, это относится ко всем наукам, включая гуманитарные. У нас в университете мы обучаем цифровой грамотности всех студентов вне зависимости от их специализации и профиля образовательной программы. Конечно, программа адаптируется для каждого из направлений. При этом мы используем универсальные глобальные инструменты, которые в большинстве случаев являются свободным программным обеспечением, которое доступно в рамках соответствующих лицензионных соглашений.
Нельзя импортозаместить язык программирования Python – он универсален и не привязан к конкретной стране происхождения, не является собственностью какой-то компании. Это глобальный проект, в который вложены труд и компетенции, знания огромного количества людей со всего мира. Это же относится практически ко всем инструментальным решениям в области цифровых технологий.
Есть открытые программные решения, на основе которых разработчики могут создавать адаптации под специфику своих продуктов. Может быть привязка к культурной среде, к языку, но не к технологиям. В Рунете используются такие же технологии, как в интернете на территории любой другой страны.
– То есть наши отечественные разработчики не много потеряли?
– Наши разработчики в ряде случаев активно и глубоко вовлечены в глобальную разработку популярных международных продуктов. Это относится и к научным задачам – у интернациональной науки существуют свои программные системы, необходимые для проведения научных исследований. Это открытые системы программного обеспечения, в разработке которых участвуют ученые из различных стран.
– Какая сфера образования больше всего зависима от импорта: школы, техникумы или вузы?
– С оборудованием тяжело и в среднем профессиональном образовании, и в университетах. К сожалению, эта проблема не решается через свободное программное обеспечение. Точно так же в областях прикладного программного обеспечения эта история не работает. Например, до сих пор нет аналогов свободного ПО для продукта Teamcenter компании Siemens, который в большинстве производств обеспечивает весь технологический процесс – от проектирования и разработки до планирования ремонтов. Заместить что-то в производственных организациях очень трудно, есть отдельные решения для отдельных стадий, но полной поддержки всего производственного процесса они не обеспечивают. Для образовательных целей можно использовать и более простое ПО, демонстрирующее принципы работы, но в производственном процессе так не получится.
– Университеты пострадали от санкций? В начале спецоперации многие ваши коллеги рассказывали, что российских ученых отрезали от мирового научного сообщества.
– Ограничения действительно существуют, но они распространяются в первую очередь на организации, а не на конкретных ученых. Я не знаю примеров, когда российских индивидуальных контрибьюторов отключили бы от международных проектов. И сейчас многие наши ученые продолжают публиковаться в ведущих международных научных журналах, участвуют в коллаборациях.
Почему российские компании начали переходить на отечественные сервисы ВКС
Если говорить о технологиях, используемых в образовательном процессе, то что-то мы, конечно, потеряли, а что-то успешно заменили. Например, в пандемийный период все университеты работали в дистанционном режиме с использованием Zoom, а затем он одним из первых заблокировал возможность ведения аккаунтов для российских организаций. Но достаточно быстро ему нашли замену. Есть несколько вполне качественных отечественных решений – например, значительная часть университетов используют Webinar и «Яндекс.Телемост» для мероприятий меньшего масштаба.
Другой пример: образовательная платформа Coursera отключила российские университеты. В России созданы отечественные платформы, например, «Открытое образование». Но здесь существует проблема аудитории, а не технологии. Coursera предоставляла глобальный доступ к международным курсам. У ВШЭ были онлайн-программы для магистратуры, которые пользовались популярностью у широкой мировой аудитории несмотря на то, что были достаточно дорогими. Мы заметно потеряли в аудитории за счет ухода иностранных слушателей.
– Если говорить о развороте на Восток, то возможно ли замещение, например, ИТ-продуктами из Китая или следует сконцентрироваться на своих разработках?
– Я пока не вижу больших успехов в замещении западных продуктов восточными, более того, есть ощущение некоторой переоценки возможностей. Китайские разработчики очень сильно продвинулись в этом направлении, но основная ориентация у нас должна быть на разработку отечественных решений. К сожалению, пока высококачественные отечественные ИТ-продукты в России покрывают далеко не все потребности рынка. Например, системы управления предприятием «1С» являются оригинальными, за 30 лет развития эта российская компания создала мощное прикладное программное обеспечение. Вместе с тем, если бы переход на международные стандарты финансовой отчетности осуществился не в последние несколько лет, а в начале 1990-х, то компания могла бы не стать настолько успешной.
Есть примеры успешной локализации на базе открытых продуктов – например, несколько российских версий ОС Linux. Такие проекты становятся успешными тогда, когда внутри страны существует организация, способная поддерживать и развивать свои решения на базе открытого программного обеспечения. Несколько продуктов компаний, которые делают российские версии Linux, есть в Реестре российского программного обеспечения Минцифры, то же самое относится и к базам данных на основе PostgreSQL. Практика показывает, что просто взять международный проект, переклеить на нем шильдик и объявить российским – это не работает. Проект оказывается эффективным только тогда, когда для его сопровождения и развития создается соответствующая инфраструктура.
– Сейчас поддерживаются технологические стартапы, и многие считают, что это хорошая возможность быстро импортозаместить технологии…
– Я занимался темой технологического предпринимательства на протяжении 30–35 лет, еще в советское время участвовал в одном из первых программистских кооперативов. В последние 15 лет активно занимался венчурными инвестициями в развитие экосистемы технологического предпринимательства. Поэтому могу уверенно сказать: далеко не все стартапы взлетают. Если из десяти один окажется успешным, то это очень хорошо. В венчурном бизнесе принято считать, что из десяти проектов только два выходят на самоокупаемость, и лишь один иногда выстреливает так, что обеспечивает возврат инвестиций во все десять.
А самое главное, что даже успешный технологический стартап становится большим бизнесом далеко не сразу – это процесс, который занимает годы. Бывают случаи, когда стартапы преодолевают порог самоокупаемости и быстрее, но традиционно на возврат венчурных инвестиций закладывается период в 5–10 лет. Рассчитывать на то, что с помощью технологических стартапов можно быстро решить проблемы импортозамещения, по-моему, несколько наивно.
– Сегодня во многих ИТ-компаниях больной вопрос – отток специалистов. Как с этим обстоит дело в сфере образования?
– Определенная часть зарубежных специалистов, работавших в российских университетах, отказалась от сотрудничества, определенная часть российской молодежи, хорошо интегрированной в международные проекты, перебралась в зарубежные университеты. Но нельзя сказать, что это стало массовым явлением, что некому учить, некому вести исследовательскую работу. Наукометрические показатели ухудшаются, но база тех, кто проводит исследования в разных направлениях в российских университетах, никуда не исчезла. Безусловно, однако, что необходимо вырабатывать меры стимулирования молодых преподавателей, как это делается, например, для ИТ-специалистов.
– То есть сфера образования не так сильно пострадала от ухода иностранных компаний, как другие?
– Она, безусловно, пострадала, и масштаб еще в полной мере не определен. Но сфера образования является системообразующей для любого государства, и она в любом случае сохранится.
Пусть меня научат: какие профессии будут востребованы в новом мире
В начале 2000-х у меня было ощущение, что трагичность ситуации в образовании в том, что 1990-е годы выкосили наиболее значимое для системы образования поколение. Система высшего образования держится не на преподавателях и профессорах, а на доцентуре. А доцентура связана с определенным возрастным периодом, примерно от 30 до 50 лет, и в этом диапазоне был огромный провал. Это наиболее активное поколение уехало за границу или ушло в бизнес. Кстати, почти весь российский бизнес был построен кандидатами наук, защитившими диссертации еще в советский период.
Сейчас такого масштаба вымывания не предвидится. В 1990-е, уйдя из науки или преподавания в бизнес, можно было сразу в сто раз больше зарабатывать, а сейчас структура бизнеса устоялась, университеты выработали схемы мотивации сотрудников, и разница в оплате существенно уменьшилась. Кроме того, сейчас наука стала гораздо ближе к бизнесу.
У ВШЭ была исходная концепция партнерства с высокотехнологичным бизнесом, это осознанное решение, принятое более 30 лет назад. Я начал сотрудничать с «Вышкой» 20 лет назад и отвечал за программы академического партнерства в Microsoft Research, хотя перешел на работу в университет только в 2016 году. Мы придерживаемся этого подхода до сих пор и активно транслируем его студентам и слушателям. Среди наших технологических партнеров практически все ведущие цифровые компании России – «Яндекс», «Сбер», МТС и многие другие.
А тема предпринимательства для нас очень важна – недаром в рейтинге предпринимательских университетов «Вышка» заняла в этом году первое место. Например, скоро мы запустим открытые курсы для всех, кто интересуется инновациями и предпринимательством. Темы разные: корпоративные, продуктовые инновации, инновации в науке, образовании, внутрикорпоративное предпринимательство, технологическое предпринимательство. Эти курсы направлены на расширение кругозора, возможность узнать о новых трендах, работающих инструментах, кейсах. Время сложное, многие институты стараются внести свой вклад в поддержку общества и экономики. Надеемся, что наши программы также принесут свою пользу людям.
