Только вот в разрезе исторического детерминизма данная концепция выглядит неубедительно. Предписывать событиями 1905 г. безусловную почву для событий 1917 г., как минимум неуместно, ведь 12 лет, разделяющие эти даты, огромный срок. За этот период произошла масса событий, главным из которых была, безусловно, Первая мировая война, которая в начале напротив вызвала невиданный всплеск патриотических чувств, стирающих прошлые обиды на царя и режим. Поэтому в широком ассортименте этих событий советская идеология была крайне избирательна в выборе революционно-причинных событий.
Такие события как упразднение местного самоуправления, проведенное в ходе контрреформ Александра III, поставившую в непримиримую оппозицию либералов, которые считали не справедливым лишение их даже такой толики власти, какая пришлась им по вкусу, и мнение власти о том, что либеральная интеллигенция не имеет способностей к управлению. Студенческие стычки с полицией 1901 г., а потом и студенческие забастовки, вызванные усилением университетского устава, приведшие к политизации студенческих масс и пополнению революционных групп, вместе с еврейскими революционерами, уходившими в боевые группы в ответ на почти официальный антисемитизм, советскую историческую политику не интересовали, ведь советская власть не была властью студентов.
Солидарность трудящихся
Любое повествование о поводах к выступлению рабочих, увенчавшихся трагедией «кровавого воскресенья», начинается лаконичной фразой о том, что таким поводов послужило увольнение четырех рабочих с Путиловского завода 3 января 1905 г. В ответ на это увольнение рабочие проявили корпоративную солидарность, выразив её в форме забастовки, которую поддержали другие заводы столицы. Однако, с этим увольнением не все так однозначно.
Фактически в конце декабря 1904 года директор Путиловского завода уволил рабочего Сергунина за недобросовестную работу. Другой рабочий, Субботин, имел неоднократные прогулы, в связи с чем администрация завода потребовала от него оправдательный документ, но приказа о его увольнении никто не издавал. Третий рабочий, Уколов стоял на пороге увольнения за такие же прогулы, но после очередных слезных покаяний и клятвенных обещаний исправиться он был оставлен на заводе. Четвертый же рабочий Федоров спокойно работал на заводе, и никто его не увольнял. Итого по факту уволили одного рабочего, причем его увольнение было вполне справедливо и даже необходимо с точки зрения поддержания общей трудовой дисциплины. Помимо этого, рабочие требовали от администрации изменения условий труда, которые на Путиловском заводе действительно были весьма тяжелые.
Директор завода, выслушав эти требования, объявил рабочим, что их обвинения и требования беспочвенны и основаны исключительно на слухах и агитаторской лжи, но они ему не поверили.
Главным отраслевым объединением, отвечающим за формирование корпоративных настроений и требований среди рабочих, было «Собрание русских фабричных рабочих Санкт-Петербурга». Именно оно пустило слух об увольнении четверых рабочих, а в дальнейшем взяло на себя функции общения с администрацией завода. Последним обстоятельством во многом объясняется безрезультативность этих переговоров. У Собрания попросту не было цели решить конкретный спор, ему были нужны глобальные перемены. Если изначально рабочие стояли исключительно на трудовых требованиях, то впоследствии стараниями Собрания эти требования переросли в политические. Что же это было за Собрание?
Сразу стоит развеять романтические представление о том, что это объедение стало результатом консолидации рабочих настроений или как бы сказали сейчас институцией гражданского общества. Напротив, такие объедения были продуктом деятельности силовиков того времени – охранки. Логика охранителей режима была понятна: если революционеры стараются через рабочих разжечь революционное пламя, то почему бы не создать собственные управляемые революционные объедения, через которые можно понимать настроения рабочих, отсекая от них наиболее радикальных подстрекателей и провокаторов.
Такой концепция получила название «зубатовщина» по имени начальника московской охранки С.В. Зубатова, прошедшего невероятную идеологическую трансформацию от пламенного революционера до неистового монархиста. Чтобы выбить почву из-под ног радикальных агитаторов, рассуждал Зубатов в записке, подданной на имя начальника петербуржской полиции Д.Ф. Трепова, нужно предоставить самим рабочим законную возможность влиять на свою судьбу. Он доказывал, что радикальная интеллигенция не представляет серьезной угрозы режиму, пока она не получит доступа к массам, а это возможно предотвратить, легализовав экономические и культурные чаяния рабочих. В результате его идея создания «карманных» профсоюзов обрела поддержку на самых верхах, в т.ч. московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича и даже министра внутренних дел Плеве.
Но идея управлять революцией сродни идеи управлять чумой. Это неконтролируемый процесс, которому достаточно искры и огня уже будет не унять. Подтверждением тому стала судьба покровителей зубатовщины. Сергей Александрович умер об бомбы террориста Каляева, а Плеве был убит в результате операции, руководимой Евно Азефом, которого он сам внедрил в ряды эсеров для контроля за этой организацией.
В феврале 1903 года москвичи стали свидетелями невероятного зрелища: по городу проследовала к памятнику Александру II 50-тысячная рабочая процессия во главе с вел. кн. Сергеем Александровичем. Еврейские рабочие в черте оседлости, испытывавшие двойные трудности при создании своих организаций, массами вступали в зубатовские профсоюзы. Однако, эксперимент, чуть не провалился летом 1903 года с началом в Одессе всеобщей забастовки. Когда Плеве отдал приказ подавить стачку, местный покровительствуемый полицией профсоюз потерпел крах: поддерживая хозяев, он обнажил истинную сущность всего предприятия. Через месяц Плеве уволил Зубатова, хотя и сохранил некоторые из созданных им рабочих союзов и даже санкционировал образование нескольких новых. Одним из таких союзов и стало «Собрание русских фабричных рабочих Санкт-Петербурга», во главе которого и встал печально известный поп Гапон.
Поп-провокатор
Собрание Гапона пользовалось большой популярностью и открывало отделения в различных районах города: утверждалось, что к концу 1904-го оно уже насчитывало 11 тыс. членов и 8 тыс. кандидатов. Собрание разрасталось невероятно быстро, полицию хоть и одолевало смешанные чувства относительно стремительного развития проекта, но убежденность в том, что Гапон свой и полностью контролируем, приносила чувство спокойствия. Тем более, что Гапон был убедителен в своей религиозной искренности помочь рабочим и облегчить их участь. Его собрания изначально представляли собой безмятежные чаепития, которые максимум могли перерасти в локальную забастовку, направленную на защиту несправедливо уволенных.
Но продолжалось это ровно до того момента, когда Гапон, окрыленный успехами своего дела, не начал ощущать себя действительно важной фигурой, имеющей чуть ли не мессианскую роль, а также после его знакомства с петербургской организацией «Союза освобождения», которая не могла не воспользоваться счастливой возможностью вовлечь его в свою деятельность.
Здесь стоит отметить, что после отставки Плеве, сменивший его на главном административном посту Святополк-Мирский, имевший во многом реформаторский уклон, направленный на либерализацию порядков в империи, дозволил представителям земств высказаться по волнующим их вопросам. Ошибочно полагая, что земства выскажутся исключительно по локальным проблемам земств, он и не мог предположить всю широту их политических взглядов, которая была отражена в решении Земского съезда оно ни много, ни мало предлагало конституционный проект, ограничивающий монархию.
Главной движущей силой этого проекта и был «Союз освобождения». Но царь под влиянием консервативных кругов отклонил концепцию проекта. Авторов проекта такое положение вещей не устраивало, ведь уже сам факт обсуждения вопроса вселял в них убежденность в том, что диалог возможен, весь вопрос в аргументах. Поэтому, если и искать причины трагедии 1905 г., то кроется она исключительно в созданной политической атмосферы, требующей такой трагедии для усиления своего голоса. Русские либерализм, как бы ни пытались представить его безмятежным травоядным, на самом деле никогда не скупился на кровь жертвы в имя своих идеалов, в этом и есть его главный парадокс.
Петиция
В результате контактов «Союза освобождения» и «Собрания русских фабричных рабочих Санкт-Петербурга» появилась легендарная петиция, написанная искусно с нотками просторечья и патетичного молитвословия. Чего только стоит преамбула: «Государь, Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга разных сословий, наши жены, и дети, и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и терпели, но нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, государь. Настал предел терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук… Всякого из нас, кто осмелится поднять голос в защиту интересов рабочего класса и народа, бросают в тюрьму, отправляют в ссылку. Карают, как за преступление, за доброе сердце, за отзывчивую душу. Пожалеть забитого, бесправного, измученного человека – значит совершить тяжкое преступление. Весь народ рабочий и крестьяне отданы на произвол чиновничьего правительства, состоящего из казнокрадов и грабителей, совершенно не только не заботящегося об интересах народа, но попирающего эти интересы. Чиновничье правительство довело страну до полного разорения, навлекло на нее позорную войну и все дальше и дальше ведет Россию к гибели».
Именно с этой петицией Гапон должен был идти к Зимнему дворцу во главе колон рабочих.
Говоря более предметно о содержании петиции, которую сегодняшнее ультраконсервативное крыло называют не иначе как неслыханную дерзость, важно отметить, что, читая ее содержание, удивляешься, что по сути требования рабочих, озвученные тогда, сегодня являются очевидной нормой, на которой строится любое цивилизованное государство и которую должны обеспечивать государственные институты.
Неужели сегодня кто-то будет спорить, что требования об обеспечении гарантии свободы и неприкосновенности личности, свободы слова, печати, свободы собраний, свободы совести в деле религии, общее и обязательное народное образование за государственный счет, ответственность министров перед народом и гарантии законности правления, Равенства перед законом всех без исключения, 8-часовой рабочий день и нормировка сверхурочных работ, нормальной заработной платы, социальное страхование является тем минимумом, которое отличает цивилизованное государство от архаичного? А ведь именно этого требовали рабочие.
Воскресная бойня
7 января глава Петербурга Фулон призвал рабочих воздержаться от выступления, пригрозив в случае необходимости применить силу. Наверное, в этот момент власть поняла, что их «подконтрольный» уже давно «сорвался с поводка». На следующий день был отдан приказ об аресте Гапона, но ему удалось скрыться. Градоначальники резонно опасались, что беспорядками воспользуются социалисты для осуществления своих задач.
8 января, Святополк-Мирский созвал экстренное совещание министров и высших чиновников, с которыми смог связаться, — собрание слишком случайное, чтобы разрешить ситуацию, чреватую глобальным кризисом. Было решено демонстрацию не запрещать, но поставить пределы, за которые она не должна выходить. Путь к Зимнему дворцу по этому плану должен был быть отрезан. Если не удастся остановить демонстрантов убеждениями, стоящим в оцеплении войскам следует открыть огонь. Однако все были уверены, что применять силу не придется.
Царь отнесся к 120-тысячной рабочей стачке и намечавшейся демонстрации как к событию тривиальному; накануне страшной бойни он записал в дневнике: «Во главе союза какой-то священник-социалист Гапон». При этом, в этот момент царя в Петербурге не было, но рабочим об этом тактично умолчали. В этом аспекте решение идти с петицией к царю, которого нет, выглядит откровенной провокацией. Можно, конечно, утверждать, что у царя же есть некий аппарат, но парадокс имперской бюрократической машины в том, что любой даже малейший вопрос не мог решиться без воли царя.
Утром 9 января 1905 года началось шествие. Многие пришли с царскими портретами, иконами, хоругвями, одевшись в нарядные одежды. В Путиловской часовне отслужили молебен за здравие государя. Общее число собравшегося народа в четырех районах города оценивалось примерно в 300 тысяч человек.
Первая встреча рабочих с войсками и полицией произошла в 12 часов дня возле Нарвских ворот. Толпа рабочих, приблизительно от 2 до 3 тысяч человек, двигалась по Петергофскому шоссе к Нарвским триумфальным воротам. Вышедшие навстречу толпе чины полиции уговаривали рабочих не идти в город, предупреждали неоднократно, что в противном случае войска будут стрелять по ним. Когда все увещевания не привели ни к каким результатам, эскадрон Конно-гренадерского полка пытался заставить рабочих возвратиться назад. В этот момент выстрелом из толпы был тяжело ранен поручик Жолткевич, а околоточный надзиратель убит.
Когда эскадрон встретил сопротивление, он, не будучи в силах остановить движение толпы, возвратился назад. Командовавший войсками офицер трижды предупреждал рабочих об открытии огня и только после того, как эти предупреждения не оказали воздействия, и демонстранты продолжали наступать, было сделано более 5 залпов. После этого толпа повернула назад и быстро рассеялась, оставив более сорока человек убитыми и ранеными. Еще две мощные колонны рабочих следовали к центру со стороны Выборгской и Петербургской сторон, здесь их также остановили войска. На Васильевском острове толпа вела себя с самого начала агрессивно. Хотя журналисты говорили о 4600 убитых и раненых, по самым точным оценкам было убито 200 человек и ранено 800.
Государь узнал о том, что случилось в Петербурге, в 22 часа 20 минут 9 января от приехавшего с докладом Святополк-Мирского. Император был потрясен. «Тяжелый день! - записал Николай II в тот день в дневнике. - В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных районах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!» Еще накануне Мирский докладывал ему, что в городе сохраняется спокойная обстановка. Теперь тот же Святополк-Мирский говорил о многотысячном шествии, десятках убитых...
Каждой пострадавшей семье из личных средств царя было отпущено по 50 тысяч рублей, огромная по тем временам сумма. Виновные в бездеятельности министры Муравьев и Святополк-Мирский отправлены в отставку.
В конце петиции рабочих было указано: «Вот, государь, наши главные нужды, с которыми мы пришли к тебе, повели и поклянись исполнить их, и ты сделаешь Россию и счастливой, и славной, а имя твое запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена, а не повелишь,
не отзовешься на нашу мольбу, – мы умрем здесь, на этой площади, перед твоим дворцом. Нам некуда больше идти и незачем. У нас только два пути: или к свободе и счастью, или в могилу...». И рабочим выпал второй…
Как указывалось, изначально, эти трагические события неоднократно использовались для различных политических спекуляций. Для оправдания одного режима и хуления другого, но истинная трагедия «кровавого воскресения» в том, что обычные люди, как обычно стали жертвами политических амбиций зарождающихся либералов и политической недальновидности консерваторов, провокаций силовиков, мессианства духовенства. Каждая из этих сторон фанатично отстаивала свои идеи, не желая слушать другую сторону, а разменной монетой в этой игре были простые, наивные люди, которые как обычно просто верили в то, что пришел очередной спаситель и утешитель.
