"Вступаем в зону турбулентности": каким будет мир после коронавируса

Цифровизация ускорится

– В какой степени пандемия скорректирует долгосрочные тренды?

– Она ускорила уже происходившие перемены. В результате карантина мы достигли уровня потребления дистанционных продуктов и сервисов, который был запланирован на 2025–2027 годы. Естественно, после отмены всех ограничений мы откатимся обратно, но уже не на уровень 2019 года, а повыше, и затем начнем обратно расти к 2027-му. Часть возможностей, которыми мы дорожили – сходить на концерт или съездить за рубеж, – конечно, вернется. Но, например, потребление еды дома с доставкой из ресторана будет расти дальше, потому что люди это распробовали. Покупать готовые наборы для питания вместо похода в магазин – это интересно, по-другому организуется жизнь, и многим понравилось.

– Вынужденно заглянув в будущее, обнаружили ли мы в нем проблемы, о которых не догадывались?

– Здесь двоякая ситуация. Возьмем дистанционное школьное образование. Давно говорилось, что к нему все идет, но сейчас оно было навязано слишком резко. Как следствие, получился провал по качеству. Но это не значит, что модель не работает, просто школа до нее не дозрела. А вот образовательные сервисы крупных IT-компаний оказались готовы, предоставили качественный сервис и кратно умножили выручку. Теперь для них наступает золотое время. Возможно, школу они и не заменят, но внешкольное образование, кружки по интересам, курсы для взрослых – вполне.

Иными словами, ковид высветил нашу неготовность к системным изменениям. Мы вступаем в зону турбулентности между будущим, к которому придется адаптироваться, и привычками, которые мы несем из прошлого. 2020-й был годом шока, но дальше мы должны брать ситуацию в свои руки и меняться осознанно.

Государства ужесточат контроль

– Власти указами определяют, когда нам можно выходить из дома, с кем можно встречаться… Еще год назад это показалось бы сюжетом антиутопии. Социальный мониторинг, QR-коды, камеры наблюдения станут обыденностью?

– Это, наверное, главный побочный эффект пандемии. До нее много лет говорилось, что основными центрами влияния становятся крупные города и корпорации, а государство как платформа начинает отходить на задний план. И вдруг государство рывком вырывается вперед. Даже интегральная общность Евросоюза пошатнулась, когда составляющие его страны начали закрываться друг от друга и действовать каждая на свой лад.

Казалось бы, это просто рефлекторная реакция, вызванная тем, что государственные институты не справились с эпидемией. Всегда, когда происходит что-то необычное, государство откатывается на предыдущий уровень, на котором оно чувствовало себя более уверенно.

Но проблема в том, что государство по своей природе – источник насилия, хищник. А любой хищник, попробовав кровь, обратно на травку не перейдет. Поэтому есть риск, что откат в прошлое закостенеет в некоторых своих проявлениях, тем более что появились новые механизмы контроля, которые очень радуют контролеров.

Это опасная тенденция, которая может далеко завести, потому что если ради борьбы с пандемией люди еще готовы поступиться свободой, то после нее вошедшее в привычку подглядывание и подслушивание, конечно, никого не устроит.

– И все же это временное явление?

– Конечно, в перспективе идеалы приватности и прав человека возьмут верх. Но в ближайшие годы мы, скорее, увидим глобальную конкуренцию форм и методов контроля, – примерно как во времена холодной войны конкурировали капиталистическая и социалистическая модели роста. Полюсом высокого контроля будет Китай, полюсом низкого контроля – Европа, и разные страны будут занимать по отношению к ним ту или иную позицию. В этой конкуренции мы проживем лет 10, потому что обе модели являются привлекательными исходя из тех или иных ценностей.

– В конце 2010-х центральной частью международной повестки стали темы экологии и устойчивого развития. Теперь под предлогом восстановления экономики здесь тоже произойдет откат?

– Вовсе нет. Евросоюз, утверждая многолетний план выхода из коронакризиса, принял консолидированное решение, что он должен происходить в русле зеленой экономики, то есть стимулировать будут в первую очередь «зеленые» проекты, и без того пользовавшиеся мерами господдержки. В частности, ЕС отказался от инвестиций в газовую, угольную и нефтяную инфраструктуру и будет восстанавливать только возобновляемую энергетику. Это справедливо, потому что изменение климата является значительно более мощным и сложным кризисом, чем эта пандемия. Ковид – это просто шок, а климат – реальная беда.

Гигиены станет больше

– Насколько после пандемии вырастет уровень гигиены в обществе? Маски и перчатки, санитайзеры и дезинфекция, фильтрация воздуха – это теперь навсегда?

– Всю историю человечества уровень санитарии рос, причем взрывным образом благодаря эпидемиям. Как известно, детскую смертность победили мытьем рук акушеров, и в целом повышение санитарно-гигиенических стандартов продлило нашу жизнь в большей степени, чем изобретение сложных лекарств.

Естественно, сейчас уровень внимания к чистоте увеличится. Особенно в плане чистоты воздуха, потому что в городах с этим очень плохая ситуация, и сейчас создается все больше технологий для его очистки. Это же касается чистоты еды, тренда на органическое питание. В целом это естественное желание человека повышать качество среды обитания.

Перейдет ли оно в параноидальную настороженность, фанатичное мытье рук? Все-таки, как было доказано в исследованиях, человеку опасно жить в чистой стерильной среде, потому что возникают аллергические заболевания, связанные с нетренированностью иммунитета. Думаю, общество выработает новый баланс.

– А что насчет социальной дистанции в широком смысле слова? Станем ли мы менее контактными, более самодостаточными?

– Опять-таки, уровень атомизации общества растет на протяжении всей истории и будет расти дальше. С другой стороны, благодаря соцсетям у человека увеличилось количество контактов. Раньше оно регулировалось «емкостью» мозга – это давно изученная история, что мы не способны целенаправленно поддерживать контакт более чем с 15 людьми, просто забываем про остальных, если долго их не видим.

Соцсети же увеличивают эту цифру благодаря тому, что берут часть памяти на себя: достаточно посмотреть профиль человека, и вы уже вспомнили, кто он, когда с ним общались. Кроме того, есть такое понятие, как груминг, ухаживание. Для животных груминг – это вычесывание блошек, для людей – встретиться, поговорить, выпить вместе. Это ресурсоемкие процедуры, нужно иметь много времени и здоровую печень. А сейчас достаточно сделать лайк или репост, и груминг реализован. В результате наша внутренняя обезьянка в соцсетях радуется, так как производит и потребляет груминга на два порядка больше, чем могла бы в реальном мире.

Все это меняет структуру нашей коммуникации, оптимизирует ее пространственно. Человек меньше нуждается в физическом контакте с окружающими, зато объем информационного обмена, социальной связности только растет. В этом плане атомизация не грозит.

– Известен термин «потерянное поколение», употреблявшийся после Первой мировой войны, Вьетнама, Афганистана. Возможно ли сейчас развитие постковидного синдрома по аналогии с посттравматическим синдромом у солдат, учитывая отдаленные физические и психологические последствия пандемии?

– Действительно, многие сравнивают ковид с войной, и в целом болячка неприятная, крадет у переболевших несколько лет ожидаемой продолжительности жизни из-за повреждения системных органов. Но на поколенческом уровне скорее запомнится локдаун и экономические ограничения, которые коснулись даже тех, кто не болел.

Мы знаем, что зачастую убивает человека не сам коронавирус, а избыточный иммунный ответ на него – цитокиновый шторм. Это точная метафора: вся пандемия запомнится скорее избыточным государственным ответом на нее. В каком-то смысле он был оправдан, потому что весной никто не знал, что нас ждет, но все-таки необходимый уровень ограничений был превышен. Еще много лет будут вспоминать, как привычный мир может вмиг рухнуть просто от того, что вы сталкиваетесь с чем-то незнакомым. Чтобы такого не повторилось, нужно выработать более совершенные механизмы принятия решений, ведь сейчас мир так и не смог прийти к согласию насчет социальной приемлемости ограничительных мер. США, к примеру, раскололись ровно 50 на 50. Неумение договариваться на глобальном уровне нам еще аукнется.

Конкуренция в науке и космосе усилится

– Помимо того, что ускорилось развитие цифровых сервисов, были ли в 2020 году знаковые технологические прорывы? Не привела ли пандемия к приостановке научно-технического прогресса?

– Возможно, она чуть затормозила некоторые процессы, но остановки точно не было. Мы находимся в самом расцвете технологической революции, поэтому я даже затрудняюсь назвать прорывы за год, потому что всего за последний месяц вспоминается сразу несколько событий. Это и новые публикации по теме продления жизни, и запуск термоядерной установки в Китае. Вообще китайцы всерьез хотят потеснить Америку и Европу с научного Олимпа, поэтому нужно внимательно следить за новостями оттуда.

Но самая невероятная история связана с использованием искусственного интеллекта в науке. Предсказание объемной структуры белка по последовательности аминокислот – проблема, которую биологи не могли решить 50 лет. И вот теперь решение найдено благодаря ИИ. Причем мы совершенно не представляем, как нейросети это удалось. Это шаг на пути создания новой науки отдельно от классических естественных и гуманитарных дисциплин – науки, основанной на анализе данных (data science), которая по-другому работает с реальностью и приходит к выводам непонятно как для нас.

– Много новостей в 2020 году было посвящено космосу…

– Да. Началось полномасштабное развертывание низкоорбитального интернета Starlink Илона Маска. Выходит на новый уровень лунная гонка: Америка и Китай начинают быстро двигаться к созданию лунной базы. Причем делают это осознанно для решения индустриальных задач – на Луне организуют добычу воды, кислорода, водорода и металлов, которые будут использованы для строительства космических кораблей для далеких экспедиций. Одновременно в декабре прилетел японский зонд с астероида Рюгу, самого близкого к Земле из числа богатых металлами астероидов. Оценочная стоимость металлов, которые можно забрать с него за один полет, – $80 млрд при себестоимости миссии $50 млрд. То есть вопрос экономической целесообразности уже не стоит, все давно посчитано и доказано. Можно констатировать, что началась новая эпоха космического строительства. Самое интересное впереди.