И если «Доктора Лизу» Оксаны Карас (фильм об одном дне из жизни благотворителя и правозащитницы, неоднозначной для многих фигуры Елизаветы Глинки в исполнении Чулпан Хаматовой) и «Глубже!» Михаила Сегала (комедия о серьезном режиссере, которому приходится начать снимать порно) ждет, вероятно, кассовый успех (насколько он возможен в нынешней ситуации), то с «Конференцией» Ивана И. Твердовского дело обстоит сложнее. Потому что непрост – и по теме, и по исполнению – сам фильм. Но непрост не значит плох – напротив.
«Конференция», показанная до «Кинотавра» (где получила приз за лучший сценарий) на Венецианском фестивале в секции Venice Days – четвертая игровая картина Твердовского после громко прозвучавших в России и в мире «Класса коррекции», «Зоологии» и «Подбросов».
Твердовского, несмотря на юный возраст (31 год) считают одним из самых интересных современных российских режиссеров. Он не боится браться за действительно сложные темы, будь то суровая реальность российского коррекционного обучения или сексуальность женщины среднего возраста в провинциальном мире, полном предрассудков, – и результаты неизменно оказываются впечатляющими.
На сей раз Иван И. Твердовский написал и срежиссировал картину на тему, затронуть которую в течение 18 лет не осмелился никто даже из более старших и опытных коллег: российское кино избегает анализа болезненных событий из недавней истории, да и вообще, в большинстве случаев, какой-либо актуальности. Речь в «Конференции» идет о людях, которые вспоминают захват заложников в театральном центре на Дубровке, произошедший во время показа мюзикла «Норд-Ост» 23 октября 2002 года, ровно 18 лет назад.
Главную роль в «Конференции» исполняет Наталья Павленкова – актриса, игравшая во всех лентах Твердовского (причем в «Зоологии» у нее тоже центральная роль). Ее героиня Наталья, монахиня, возвращается в канун годовщины трагедии из монастыря домой, чтобы провести поминальный вечер. В заявке на мероприятие в том самом центре на Дубровке просят назвать его «конференцией». Наталья была заложницей, как и остальные члены ее семьи. Дочь Галя (актриса и режиссер Ксения Зуева), сама уже мама маленького ребенка, не желает теперь наводить мосты с покинувшей семью матерью. Мужа Натальи (Александр Семчев) хватил инсульт, о чем она даже не знала. Вместе с подругой (Ольга Лапшина), которая тоже была на мюзикле в тот роковой день, героиня организовывает вечер, на котором выжившие участники трагедии вспоминают события тех дней, реконструируя таким образом историю. На свободные места в зале женщины придумывают посадить надувных кукол. Белые – погибшие заложники, черные – террористы, синие – не пришедшие на вечер.
Один из главных методов документального театра называется вербатим. Заключается он в том, что авторы спектакля берут интервью у людей, и потом их неотредактированные монологи произносят уже актеры. «Конференция» вербатимом не является: Твердовский опросил нескольких жертв и изучил множество материалов, но сценарий сочетает документальное с выдуманным. Например, героиня Павленковой представляет собой собирательный образ нескольких участниц событий.
В предыдущих работах Твердовский подобным образом порой сплавлял реальное с фантастическим, образуя жанровый гибрид: так, в «Зоологии» у героини внезапно вырастает хвост, а герой «Подбросов» не чувствует физической боли. И все же по духу «Конференция» – истинный вербатим, потому что ощущение подлинности в те моменты, когда разные персонажи делятся своими воспоминаниями, не покидает ни на секунду. Такой эффект создает и тонкое чувство языка у Твердовского, и филигранные актерские работы. Но есть и дополнительный ингредиент: в фильме все же снялись реальные заложники, рассказавшие свои истории. Речь об актерах «Гоголь-центра» Филиппе Авдееве и Романе Шмакове, которые отважились вернуться в роковое здание на Дубровке и быть там снова фактически запертыми на время съемок. Авдеев и Шмаков были в 2002-м в детской группе «Норд-Оста». В их присутствии фальшивить было невозможно физически.
Твердовский не пытается разобраться в причинах теракта, понять, почему во время штурма было так много жертв, кого-то обвинить, – его фильм почти лишен политического контекста. В первую очередь его интересует психологическое состояние человека, пережившего то, что останется внутри навсегда, как ни старайся забыть. Это исследование травмы делает картину очень современной и очень западной, неспроста у фильма были европейские партнеры. Травма в данном случае не только личная, мучающая каждого пережившего тот ужас, но и коллективная. И попробовать изжить ее Наталья, которую дополнительно терзает некая тайна, предлагает тоже коллективно.
«С нами какая беда ни приключись, мы все помалкиваем – они и ходят за нами по пятам, то одна беда, то другая. Может, и ходят, потому что мы все замалчиваем. Слова лишнего сказать боимся. Как мертвые. Страхом скованные» – говорит Наталья. В этих словах и желание провести подобие массового психотерапевтического сеанса, и какое-то чуть ли не языческое, колдовское, желание заговорить беду. Но не все персонажи ее поддерживают: многие действительно хотят забыть все, как ночной кошмар, и жить дальше. Она и сама, как потом становится ясно, на самом деле все эти годы бежала от своей боли и от своего страха. «Конференция» в конечном итоге не дает утешительных советов, но обнимает нас всех, всех, кто так или иначе страшится того, что подобный ужас может повториться.
