На иранские улицы, между тем, уже высыпали ликующие толпы, которые радуются предстоящему налаживанию контактов их страны с источниками денег, технологий, оборудования, а главное – восстановлению рынков сбыта нефти и газа. Роль Ирана на этих рынках обещает быть весьма и весьма существенной.
На свете мало стран, больше Ирана достойных именоваться энергетической сверхдержавой. Нефти здесь намного больше, чем в России: 28 млрд тонн начальных извлекаемых запасов против 18 млрд российских. Газа примерно поровну: 32 трлн кубометров по сравнению с 33 трлн в нашей стране (по оценке British Petroleum), но иранские месторождения расположены не в ледяной тундре в тысячах километров от потребителей, а рядом с транспортными артериями Персидского залива. Себестоимость добычи в Иране несравнимо меньше. Это, несомненно, опасный конкурент России и по нефти, и по газу.
Выход дополнительных объемов нефти из Ирана на внешний рынок – дело времени, и к тому же не слишком отдаленного. Размеры этой инъекции и ее воздействие на баланс спроса и предложения (а значит, и на цену барреля) точно сейчас не оценить, но некоторые реалистичные прикидки сделать уже можно.
Непосредственно перед ужесточением санкций в 2012 году в связи с ядерной программой исламского режима Иран экспортировал 3,1 млн баррелей нефти в сутки, а в прошлом году его поставки за границу составили в суточном выражении ниже 1 млн баррелей. Восстановление экспорта до прежнего уровня после отмены санкций займет около двух лет, однако дополнительные объемы смогут выйти на рынок сразу же.
Дело в том, что иранцы накопили в нефте-хранилищах и стоящих на рейде танкерах более 70 млн баррелей нефти, готовой к отправке потребителям. Эта нефть будет поступать на рынок со значительной скидкой в цене: Ирану необходимо отвоевать у конкурентов те рыночные ниши, которые он потерял за время действия санкций. В первом квартале 2015 года навес предложения над спросом на мировом рынке нефти оценивается примерно в 0,8–0,9 млн баррелей в сутки, но может удвоиться или даже утроиться, если иранцы станут постепенно выпускать накопленную нефть из хранилищ. Эффект такого «довеска» может опустить среднюю цену барреля долларов на двадцать.
А дальше начнется ускоренное освоение давно разведанных и изученных нефтегазовых запасов с перспективой выхода на суточный уровень добычи более 6 млн баррелей (а экспорта – до 4 млн баррелей) года через три-четыре.
В отсутствие санкций в Иран устремятся западные поставщики передовых технологий разработки месторождений. Они не только помогут восстановить добычу на старых промыслах путем применения таких методов, как кислотное стимулирование пласта или многостадийный гидроразрыв, но и решат проблему сложного геологического строения залежей, которое пока не позволяет иранцам повысить коэффициент извлечения нефти за пределы 20–25%.
Придут и компании-операторы. Иранские законы не позволяют иностранцам владеть хотя бы частью запасов и тем более объемами добычи нефти и газа, но традиционная для этой страны схема buyback на многих проектах оказывалась приемлемой для зарубежных компаний. Вкладывая капиталы, опыт и технологии в иранские проекты, они приобретут определенные контрактами объемы продукции с хорошей скидкой, а потом смогут перепродать эти объемы на внешнем рынке.
В среднесрочной и долгосрочной перспективе всем экспортерам нефти придется потесниться, чтобы рынок смог «переварить» иранское нефтяное возрождение.
В газовой отрасли произойдут похожие перемены. Иранский трубопроводный газ может выйти на европейский рынок через Турцию, которая уже получает от соседа до 10 млрд кубометров в год и рассматривает возможность доставки иранского газа европейцам по трубопроводу TANAP. На юге пакистанцы наверняка достроят свой участок наполовину законченного газопровода и тоже станут покупать газ из Исламской Республики. А гигантские запасы месторождения Южный Парс дадут сырье для будущих заводов сжиженного природного газа с экспортными терминалами в Персидском заливе.
Можно предвидеть, что для России восстановление экспортного потенциала конкурента – Ирана станет отрицательным фактором и в плане понижения цен на энергоносители, и в рентабельности выхода на рынки Европы и Азии. Негативный эффект вряд ли можно будет компенсировать развитием экономического и торгового сотрудничества с этой страной.
Можно вспомнить о некогда успешном начале работы «ЛУКОЙЛа» на иранском проекте Анаран вместе с норвежскими компаньонами или о партнерстве «Газпрома» с французской Total и малайзийской Petronas на двух этапах освоения газового месторождения Южный Парс. Но теперь в нефтегазовой сфере иранцы предпочтут западные компании с их передовыми технологиями и гигантскими финансовыми ресурсами. Не исключено, что Запад потеснит Россию и в сотрудничестве с Ираном в атомной энергетике.
Опыт двустороннего сотрудничества, развернувшегося между нашими странами с середины 60‑х годов, еще при шахском режиме, показывает, что иранцы приобретали в СССР товары и механизмы с относительно несложными техническими решениями, а за высокими технологиями обращались на Запад. Так, в иранской армии и жандармерии до сих пор ходят десятки тысяч советских грузовиков и бронетранспортеров, но основу авиации составляют американские самолеты, а бронетанковых войск – британские «чифтейны». Аналогично распределялись поставки и в гражданских отраслях, причем в наше высокотехнологичное время этот контраст будет еще заметнее.
В целом можно заключить, что снятие санкций с Ирана дорого обойдется российской экономике. Более того, на укреплении этой страны как региональной силы Москве вряд ли удастся нажить политический капитал: у Исламской Республики и у российского руководства очень разные представления о целях развития и о партнерских отношениях.
