Какие уроки Россия может извлечь из недавнего конфликта Индии и Пакистана

Так, 26 февраля индийские ВВС нанесли удар по трем лагерям различных исламских группировок на контролируемой Пакистаном территории Кашмира и на территории самого Пакистана. Атаки произвели 12 многоцелевых истребителей Mirage 2000H, которые сбросили управляемые бомбы израильского производства Spice. Кроме того, были применены израильские авиационные ракеты класса «воздух–поверхность» Popeye. Ударная группа обеспечивалась двумя самолетами ДРЛО, в том числе одним самолетом российско-израильского производства А‑50Э, и двумя воздушными заправщиками Ил‑78 МКИ. Прикрытие осуществляли 4–8 наиболее мощных тактических самолетов ВВС Индии Су‑30 МКИ.

Этот удар оказался неэффективным (информация на этот счет разнится. – «Профиль»). Пока неясно, что послужило тому причиной – отказ хваленого израильского оружия, качество которого вообще сильно переоценено, плохая подготовка пилотов индийских Mirage 2000 или дурная организация рейда (то есть низкое качество командного состава ВВС Индии). Как бы то ни было, но высокоточные израильские тактические бомбы Spice и ракеты продемонстрировали круговое вероятное отклонение, которого скорее можно было бы ожидать от межконтинентальной баллистической ракеты не самой современной модели.

Пакистанские ВВС во время воздушного боя 27 февраля, напротив, показали высокое тактическое мастерство, буквально играя с индийцами, и когда издевательски имитировали бомбардировку, и когда выманили бросившиеся на перехват индийские самолеты под удар засадной группы. Пакистанские летчики всегда отличались очень хорошей подготовкой и отличной репутацией, заработанными в том числе в боях с еврейскими асами в нескольких арабо-израильских войнах. Индийские сухопутные войска и особенно ВМС не раз наносили пакистанцам болезненные или даже катастрофические удары, но в небе ВВС Пакистана никогда, даже в 1971 году, не отдавали инициативу противнику.

Вообще, представление об индийском военном доминировании родилось только после третьей индо-пакистанской войны, в 1971 году, когда индийские войска действительно одержали бесспорную и сокрушительную победу, вынудив капитулировать 90‑тысячный пакистанский контингент в Восточной Бенгалии. В целом весь кризис 1971 года вокруг Восточного Пакистана был блестяще отыгран Индией, которая не только провела самую успешную в своей истории военную кампанию, но и осуществила красивую, разыгранную как по нотам внешнеполитическую стратегическую операцию, деморализовавшую пакистанскую элиту и армию. Кстати, хотя в Индии сейчас об этом не очень принято вспоминать, но победу в той войне ей обеспечили советское оружие и военно-политическая поддержка СССР, удержавшая от вмешательства США и Китай.

Однако две предыдущие войны, 1947–1948 и 1965 годов, были сведены вничью и скорее свидетельствовали о паритете. Не столь однозначными были и результаты весьма специфического Каргильского конфликта 1999 года. Поле боя, конечно, осталось за индийскими войсками, внешнеполитический успех также был на стороне Дели. Но военизированные пакистанские формирования, прежде всего легкая северная пехота, продемонстрировали тогда необыкновенное упорство и готовность к самопожертвованию. Да и весь замысел пакистанской операции, катастрофический с политической точки зрения, на тактическом уровне смотрелся скорее красиво. Однако главным итогом каргильского кризиса стала демонстрация того, что, несмотря на гигантский ресурсный дисбаланс, Пакистан сумел добиться относительного конвенционального паритета с Индией. Именно это обстоятельство удержало индийцев от эскалации и попытки тотального военного решения.

Парадокс или, напротив, закономерность заключается в том, что рост экономического, финансового, промышленного, технологического и в конечном счете военного потенциала Индии вынуждает Пакистан отвечать повышением профессионального уровня своих вооруженных сил, их мотивации и организации. Это очень заметно в такой области, как военно-техническая политика, строительство национальной оборонной промышленности и закупки вооружений за рубежом.

Будучи вторым по значению мировым импортером оружия в мире, Индия проводит весьма хаотичную и беспорядочную закупочную политику. Международные конкурсы длятся десятилетиями, а их результаты почти всегда аннулируются или подвергаются ревизии.

Классикой жанра в этом отношении стал легендарный тендер на закупку и организацию лицензионного производства среднего многоцелевого истребителя – MMRCA. После 15 лет консультаций, сравнений, переговоров и натурных испытаний вместо 126 машин, 108 из которых должны были производиться в самой Индии, была осуществлена прямая покупка 36 сверхдорогих французских Rafale с аэродинамикой родом из семидесятых годов прошлого века, проблемным двигателем и неочевидной перспективой дальнейшей модернизации. Вообще, любой индийский тендер на закупку вооружений сразу начинает напоминать сон разума, рождающий чудовищ. Даже после принятия принципиального политического решения коммерческие переговоры длятся по 5–7 лет. За пять лет после анонсирования кампании Make in India в ее рамках не был реализован и даже не продемонстрировал существенного прогресса ни один проект.

Успехи индийской оборонной промышленности также трудно назвать впечатляющими. Дорогостоящие долгострои хорошо известны – легкий истребитель Tejas, основной танк Arjun, национальные системы ПВО, ПТРК Nag, автоматическая винтовка INSAS. Во всех этих случаях имеют место перерасход средств, выход из графика, технические провалы или создание систем, никак национальные вооруженные силы не удовлетворяющих. С большим трудом реализуются некоторые лицензионные программы. Так, строительство на индийской верфи Mazagon французской неатомной подводной лодки типа Scorpene заняло 12 лет, если считать от момента подписания контракта до официального принятия головной лодки Kalvari в состав ВМС Индии. Самых больших успехов индийская оборонная промышленность добилась при выполнении программ лицензионного или совместного производства российской техники. Главными символами успеха являются, конечно, проекты истребителя Су‑30 МКИ и противокорабельной ракеты BrahMos.

Пакистанская закупочная политика на этом фоне выглядит гораздо более эффективной и рациональной. Пакистанцы умеют заключать контракты порой буквально в течение нескольких недель. Имея главным своим партнером по военно-техническому сотрудничеству Китай с его до недавнего времени относительно недорогими предложениями, Исламабад в целом обеспечил свои вооруженные силы достойной техникой в количествах, делающих неприемлемо дорогой любую широкомасштабную индийскую атаку. Пожалуй, в настоящее время только ВМС Индии сохраняют достигнутый в 1971 году абсолютный перевес над пакистанским флотом. Но и это доминирование будет поставлено под вопрос после получения Исламабадом восьми заказанных в Китае подводных лодок S20.

Пакистанские оборонно-промышленные программы также смотрятся неплохо, если учесть низкий уровень индустриального развития страны и ее ограниченность в ресурсах. Было бы преувеличением называть истребитель JF‑17 шедевром авиастроения, но он добился победы в воздушном бою, уже произведен в количестве более 100 единиц и имеет первые экспортные заказы. Ничем подобным индийский Tejas похвалиться не может. Более успешна и программа основного танка Al-Khalid, пакистанских РСЗО и стрелкового оружия.

Выводы для России

Первый вывод, который необходимо сделать из февральского кризиса, глядя на него из России: нужно избегать самодовольства и комплекса превосходства над врагом, даже если противник обладает на порядок меньшими ресурсами. На волне экономических успехов именно такой комплекс развился у индийской элиты, военных и общественности в отношении Пакистана. И это сильно напоминает снисходительно-ироничное отношение российских комментаторов к вооруженным силам Украины, которые потерпели унизительное поражение от ополченцев Донбасса. Украинская армия уже давно не та, что была в Иловайске и Дебальцево, она прочно владеет тактической инициативой, а украинские спецслужбы методично уничтожают героев «русской весны». Но средний россиянин по-прежнему убежден в убожестве украинской армии. Такие иллюзии очень опасны и чреваты горькими сюрпризами.

Во‑вторых, России следует пересмотреть подходы к военно-техническому сотрудничеству с Пакистаном. Эта страна воспринимается у нас как оплот терроризма, малоресурсное, бесперспективное для ВТС государство с сильными автократическими тенденциями. Но на самом деле это страна, где имеет место сменяемость власти, внутриполитическая конкуренция и разделение властей.

Что касается представлений о низкой платежеспособности Пакистана, то они обусловлены тем, что это действительно бедная страна. Однако бедная – не значит неплатежеспособная. В конце концов, большинство покупателей российских вооружений, включая крупнейшего – Индию, не относятся к числу богатейших стран мира. Реальная платежеспособность в области импорта вооружений определяется масштабами экономики, способностью политической системы страны сконцентрировать ресурсы на задачах военной модернизации, а также доступом к иностранным финансовым ресурсам и помощи. В этом контексте стоит обратить внимание на последние пакистанские контракты. В Турции куплено 30 вертолетов Т‑129 на сумму $1,6 млрд. Заказ в КНР на восемь подводных лодок обошелся в $5 млрд. Как минимум часть этих денег могла бы получить Россия. Более того, отказываясь от пакистанских заказов, Москва не просто теряет деньги. Она отдает их своему наиболее вероятному военному противнику – Украине, потому что именно на Украину уйдет часть заказов, за которые отказалась бороться Россия.

Наиболее весомым аргументом против развития ВТС с Пакистаном до последнего времени являлся учет военно-политических интересов Индии. Однако там все активнее развивается процесс диверсификации источников вооружений. Причем этот процесс достиг такой глубины, что позволяет уже говорить об утрате стратегического партнерства с этой страной.

Фактически речь в настоящее время идет о необходимости эмансипации России перед лицом индийского давления и о необходимости достижения ею равноправного статуса с другими партнерами Индии по ВТС. Особый эксклюзивный учет военно-политических интересов Индии был возможен до тех пор, пока она столь же эксклюзивно учитывала коммерческие интересы России. Отказ от особых военно-технических отношений с Москвой неизбежно должен повлечь и реакцию последней.