Если предельно упростить, мировое сообщество переживало ускорявшуюся эмансипацию. Расшатывались устои западного доминирования в мировых делах, укреплявшегося с эпохи Великих географических открытий. Кровопролитные мировые войны, массовая деколонизация, рост крупных держав Азии, распространение исламских политических течений – всё это зрело под спудом противостояния «свободного мира» и «мира социализма». Когда же прежняя рамка исчезла, уступив место попытке Запада установить гегемонию в чистом виде, все тенденции «выстрелили» подобно распрямляющейся пружине. Оба десятилетия XXI века ситуация, усугубленная технологической и коммуникационной революцией, только запутывалась, выходила из-под контроля тех, кто считал себя мировым правящим классом, умелыми операторами процессов.
Пандемия 2020 года стала шоком, но одновременно и шансом рассечь тот самый гордиев узел социальных, экономических, политических противоречий, в которых погрязла Земля. Шанс еще сохраняется, но будет ли он использован – вопрос открытый.
Большое заседание Валдайского клуба получилось в этом году необычным. Оно проходило в Москве вместо традиционного Сочи, в смешанном очно-заочном режиме (большинство иностранных участников не смогли прибыть из-за ограничений), а лейтмотивом всех дискуссий стал вопрос: «А что дальше?» Подробно излагать содержание этих дискуссий нет нужды – все сессии на сей раз были открыты для публики (впервые в истории клуба), так что желающие могут ознакомиться с ними на сайте «Валдая». Попробуем своими словами суммировать главное содержание.
Владимир Путин и Федор Лукьянов
kremlin.ruО том, что пандемия не перевернула мир, а проявила и ускорила тенденции, начавшиеся давно, сказано и написано уже очень много. В том числе в докладах и записках Валдайского клуба. Меньше внимания обращают на другое – пандемия фактически отменила феномен безальтернативности развития, с существованием которого все свыклись.
Да, как минимум, десять лет все говорят о кризисе глобализации, о подъеме новых стран и появлении новых сил, о нарастании конфликтности международной среды и т. д. Все это стало считаться аксиомой. В то же время общим местом стали прогнозы, предрекающие некие события, которые ввергнут мир в хаос неуправляемых изменений. Но, как часто бывает, пророчества оракулов и выкладки интеллектуалов существовали в одном измерении, а бытовая рутина и политическая практика – в другом. В первом ждали бурь, во втором были практически уверены, что кардинально измениться ничего не может, ибо, говоря языком Гегеля, окружающая действительность устроена разумно, пусть и не вполне справедливо. Глобализация воспринималась как установившаяся навсегда всеобщая открытость, а тотальная мобильность – как нечто уже неотъемлемое. По умолчанию считалось, что издержки от изменения статус-кво превысят любые возможные выгоды от этого изменения. Борьба же на мировой арене шла не за революцию в международных делах, а за то, чтобы обустроить себе более комфортное место в существующей системе.
Пандемия поставила под сомнение все вышеизложенное. Оказалось, что под воздействием внезапных обстоятельств может произойти и перекрытие любых границ с остановкой большей части перемещений, и одномоментный ступор значительной части мировой экономики, и фактическая отмена ценностей и принципов, считавшихся аксиомами. А то, что было принято осуждать (национальный эгоизм и стремление отгородиться от взаимозависимости), становится чуть ли не единственно возможным способом поведения.
Мировой экспресс аварийно затормозил и встал. Пандемия выбила жизнь из колеи намного резче, чем это могла бы сделать даже мировая война.
Надежды, что коронакризис, подобно такой войне, сможет свести на нет все накопившиеся противоречия, не оправдываются – палитра конфликтов становится только ярче и обширнее. Но впервые за долгое время дальнейший ход событий зависит от решений, которые будут приняты конкретными странами (до сих пор они скорее плыли по течению, а не прокладывали маршрут целенаправленно).
Глобальный локдаун произошел очень резко. Действовать по-другому, по сути, никто не мог – от распространения инфекции невозможно защититься иначе, как изолируясь. А вот открываться ли обратно, когда, как и в какой степени – тут уже есть разные варианты. И, во-первых, решения едва ли окажутся синхронизированы – скорее всего, каждая столица будет ждать оптимального момента, руководствуясь собственными соображениями (не только эпидемиологическими). Во-вторых, эти решения могут быть разными, поскольку нежданная остановка позволяет задуматься о направлении движения, которое прежде воспринималось как единственно правильное/возможное. Эрозия универсализма норм и правил началась отнюдь не в 2020 году, а много раньше, но пандемия подвела черту под самой идеей о том, что существует универсальный стандарт, подходящий всем и каждому.
Если еще больше упростить, зараза напомнила, что в случае острого кризиса, затрагивающего физическую безопасность людей, каждое государство не только отвечает за себя и своих граждан, но и уверенно положиться может исключительно на собственные возможности.
В разгар весенних карантинов писатель Евгений Водолазкин заметил, что «человечество почувствовало настоятельную необходимость закрыть двери. Глобалистское мироощущение отучило нас от этого простого и очень, по сути, естественного действия». Сейчас, когда страны одну за другой накрывает «вторая волна», но правительства избегают жестких мер, опасаясь краха экономик, мир стоит у этих самых захлопнутых дверей, не зная, что с ними делать. Понятно, что никто не сможет держать их закрытыми всегда – порядок перестает быть универсальным, но ткань взаимосвязанности уцелела. Однако момент решения, момент выбора – это качественный сдвиг. И завершение более чем тридцатилетней эпохи кажущейся предопределенности.
В этих условиях предсказывать будущее бесполезно. Поэтому Валдайский доклад, опубликованный к этому заседанию, – не прогноз, а идеальный образ: «Утопия многообразного мира: как продолжается история». Главная мысль – международные институты, продукт и достижение ХХ века, утратили дееспособность в кардинально изменившихся обстоятельствах. И сейчас их надо не ремонтировать, а демонтировать, ибо починке они не подлежат. А в дальнейшем международная стабильность будет зависеть от воли и разумения отдельных стран, которые сами (в идеале) нащупают верный баланс, дабы иметь возможность извлечь выгоду, избежав рисков. Картина не самая реалистичная, но жанр утопии этого и не подразумевает. Он нацелен на то, чтобы выйти наконец из матрицы институциональной безальтернативности, которая пока продолжает определять большинство разговоров о международной жизни.
«Международное управление, как мы его знаем, остается за пределами новой утопии, – говорится в финале доклада. – Оно просто несбыточно при отсутствии возможности подчинять и при всеобщем индивидуализме. Но оно возродится в каком-то ином виде на основе новой рациональности, которую будут определять именно невозможность подчинять и индивидуализм. Мы вступаем в совсем другую эпоху». С последним утверждением, кажется, никто уже не спорит.
Автор – главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», председатель Совета по внешней и оборонной политике (СВОП).
