Основой всей внутренней политики Ким Чен Ына стали радикальные экономические реформы, которые во многом копируют те, что проводились в Китае в 1980‑е под руководством Дэн Сяопина. Впрочем, по политическим соображениям в Пхеньяне не признают этого копирования: официально считается, что Корея, будучи одной из колыбелей всей человеческой цивилизации (да, именно так!), не нуждается в том, чтобы следовать иностранным образцам, а живет исключительно собственным умом или, скорее, мудростью своих вождей.
Когда Ким Чен Ын, третий правитель из клана Кимов, пришел к власти, страна находилась в крайне тяжелом положении. Северная Корея на момент своего основания в 1948‑м была одним из самых развитых промышленных регионов Восточной Азии, но в последние десятилетия она все больше отставала от успешных соседей, в первую очередь от Южной Кореи. На настоящий момент разрыв в уровне доходов на душу населения с Южной Кореей, если верить оптимистам, 15‑кратный, а если согласиться с пессимистами, то и вовсе 40‑кратный. Командно-административная экономика, некогда скопированная с советского образца, перестала нормально функционировать еще в 1990‑е. С другой стороны, в КНДР начался стихийный рост рыночных отношений: рынки становились больше, появились и быстро богатели полулегальные частные предприниматели – своего рода северокорейские «цеховики», куда более многочисленные и влиятельные, чем их коллеги времен позднего СССР.
Однако Ким Чен Ир так и не понял, что же ему следует делать в сложившейся ситуации. Идти китайским путем он опасался, полагая, что в разделенной стране с огромным разрывом в уровне жизни между двумя ее частями радикальные реформы скорее спровоцируют не экономический бум, как в КНР, а политический кризис, похожий на тот, что случился в Восточной Германии. Поэтому все 17 лет своего правления Ким Чен Ир провел, кидаясь из одной крайности в другую. Временами он выступал в поддержку реформ и покровительствовал тем чиновникам, которые призывали перенять китайский опыт, а временами же, наоборот, произносил речи об опасности рыночных отношений и призывал вернуться к старой централизованной экономике и тотальной карточной системе.
Ким Чен Ын, в отличие от отца, владеет иностранными языками и долгое время учился в Швейцарии, так что о ситуации в мире он прекрасно осведомлен. Похоже, с самого начала Молодой Маршал прекрасно понимал: чтобы покончить с накопившимися экономическими проблемами, КНДР должна двинуться по китайско-вьетнамскому пути рыночных реформ. Вскоре после прихода к власти Ким Чен Ына в китайских университетах появились группы северокорейских экспертов, которые, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, начали собирать материалы о том, что же происходило в КНР в первые годы правления Дэн Сяопина. Работали они не втуне.
С июня 2012‑го сельское хозяйство Северной Кореи стало переводиться на семейный подряд (переход завершился к 2016 году). Сельскохозяйственные кооперативы – ужесточенный вариант советских колхозов, – в которых размер приусадебного участка был ограничен одной соткой, формально продолжают существовать, но, по сути, превратились в управленческие инстанции. В соответствии с новой системой большая часть пахотной земли передана в долгосрочное пользование «малым хозрасчетным звеньям», состоящим из одной-двух крестьянских семей каждое. Часть урожая – обычно около трети – крестьянам полагается сдавать государству, выплачивая таким образом своего рода натуральный налог. Остальным они могут распоряжаться по своему усмотрению.
Результаты оказались легко предсказуемыми: продовольственное положение КНДР при Ким Чен Ыне начало быстро улучшаться. Один северокорейский чиновник сказал мне по этому поводу: «В прошлом наши крестьяне иногда немножко ленились, но при нынешней системе им нет смысла лениться, и они работают очень хорошо». Что ж, работают они действительно на совесть: производство зерновых выросло на 20–25%, и Северная Корея впервые за десятилетия приблизилась к уровню самообеспечения продовольствием.
С конца 2014‑го начался перевод промышленности на систему радикального хозрасчета, скопированную с системы «двойных цен», существовавшей в 1980‑е в Китае. В соответствии с этой системой предприятие сдает государству определенную часть произведенной продукции и получает за нее символическую плату. Все, что производится сверх этого количества, предприятие вольно продавать своим партнерам и потребителям по свободным ценам.
Показательно, что северокорейские массовые СМИ мало пишут о происходящих реформах, по-видимому, опасаясь посеять ненужные сомнения в сердцах населения. В целом для народных масс сохраняется старая риторика – проверенная десятилетиями смесь коммунистической и националистической фразеологии. Однако специализированные журналы, адресованные управленцам и чиновникам, ведут себя намного откровеннее. В появившихся на их страницах в последние три-четыре года публикациях весьма подробно объясняют, как должна работать новая экономическая модель. В этих журналах публикуют даже известные любому экономисту графики с кривыми спроса и предложения, иллюстрирующие принципы рыночного ценообразования в новой модели. Появляются там и статьи с изложением основ современной (конечно же, рыночной) экономической теории в применении к новой экономической модели. Впрочем, такие слова, как «рынок» и «реформа», остаются крамольными и по идеологическим соображениям не используются даже в специализированных изданиях.
Систему двойных цен можно считать вариантом северокорейского госкапитализма – государственные предприятия работают в условиях рыночной экономики, но не меняют формы собственности. При этом еще в 1990‑е в стране сложился заметный частный сектор. Во времена Ким Чен Ира этот сектор то поощряли, то пытались раздавить, а обычно просто закрывали на его существование глаза. Позиция Ким Чен Ына иная: частный сектор делает полезное дело, и его нужно терпеть, а временами и поощрять, хотя и не легализовывать полностью.
Впрочем, даже в официальном законодательстве сейчас появились лазейки, предназначенные для цеховиков. В принятом в ноябре 2014 года «Законе о промышленных предприятиях» содержится статья 38, предусматривающая привлечение государственными предприятиями средств частных инвесторов, и речь идет не об инвесторах-иностранцах.
Прекратились гонения на те частные предприятия, которые функционируют в КНДР уже не первое десятилетие, будучи формально зарегистрированными в качестве государственной собственности. Подобная фальшивая регистрация – весьма распространенная практика. Например, в последние 15–20 лет фактически частными стали почти все северокорейские рестораны, хотя работают они именно под такой регистрацией. Частный сектор играет большую роль в автотранспорте, междугородных пассажирских перевозках, рыбной ловле и, что важно, в жилищном строительстве. Послабления эпохи Ким Чен Ына привели к тому, что цеховики, которых власти терпели и раньше, окончательно вышли из подполья. В этом легко убедиться, побывав в любом из многих дорогих ресторанов, открывшихся в последние годы, где за обед на двоих надо отдать среднемесячную северокорейскую зарплату.
При Ким Чен Ыне была окончательно решена и проблема товарного дефицита: магазины и в столице, и в провинции забиты товарами. В последние годы продукция местного производства, несмотря на свое, скажем прямо, не очень высокое качество, ощутимо потеснила китайский импорт. В Пхеньяне и некоторых других городах стремительно возникают целые кварталы новостроек, в основном возводимых на деньги частных инвесторов. Хорошая квартира в центральном Пхеньяне стоит около $100 тысяч, а эксклюзивная – в полтора раза больше. Ускорившийся при Ким Чен Ыне переход к рыночной экономике привел к существенному социальному расслоению, но нельзя сказать, что мы имеем дело с ситуацией, когда «богатые богатеют, а бедные беднеют». Благосостояние, в общем-то, растет у всех, хотя и с разной скоростью.
При этом выбранная Ким Чен Ыном модель преобразований отличается от китайского прототипа одной важной особенностью – в КНР экономический рост сопровождался политическими послаблениями и частичным открытием страны для внешнего мира. Недаром китайская политика известна как «политика открытости и реформ». В Северной Корее реформы идут, но никакой «открытости» там не наблюдается: власть по-прежнему жестко контролирует страну, а меры по ее изоляции от внешнего мира даже усилились.
Ким Чен Ын сделал ставку на сочетание рыночных реформ в экономике с сохранением крайне жесткого авторитарного режима в политике. По-видимому, только такой микс дает Ким Чен Ыну шанс сохранить власть и встретить старость в своей резиденции, а не в тюрьме или изгнании. С точки зрения самого Ким Чен Ына и его окружения, у проводимого ими курса «реформ без открытости» просто нет альтернативы: мириться с сохранением отсталости они не могут и не хотят, но и подвергать угрозе стабильность режима тоже не желают.
Впрочем, судя по всему, подавляющее большинство граждан КНДР довольны нынешним курсом. Не факт, что в Северной Корее в последние годы стало жить веселее, но, безусловно, жить там стало намного лучше. Рыночная модель работает везде, но особенно эффективно она работает, как показал опыт последнего полувека, в Восточной Азии, и Северная Корея в этом отношении исключением не стала.
