Внутренние неурядицы Грузии спровоцировали кризис в отношениях с Россией

В то же самое время в Концепции внешней политики РФ (в редакциях 2013 и 2016 годов) зафиксированы «новые реалии»: в регионе существует не три, а пять независимых государств. Российские посольства действуют в Сухуме и в Цхинвале, а в составе МИД наряду с отделами Армении или Грузии есть отдел по Абхазии и Южной Осетии. И Россия устами своих высших представителей не раз обращалась к дипломатам и политикам западных стран с предложением признать эти «новые реалии», то есть статус-кво, сложившийся в Закавказье в августе 2008 года.

И тем не менее многим казалось, что худшее в отношениях России и Грузии позади. После «пятидневной войны» Москва признала независимость Абхазии и Южной Осетии. В ответ на это Тбилиси в течение нескольких лет пытался разыгрывать северокавказскую карту. В 2009–2012 годах грузинская столица превратилась в прибежище для разной степени радикальности националистов из республик Северного Кавказа, а в 2011‑м грузинский парламент принял резолюцию о «геноциде черкесов» в Российской империи. Естественно, активизировалось грузино-американское военно-политическое сотрудничество. В этом году Вашингтон и Тбилиси отметили десятилетие Хартии о стратегическом партнерстве. Этой теме был посвящен десятидневный вояж премьер-министра Мамуки Бахтадзе в США. К нему мы еще вернемся. А пока зафиксируем, что общих политических точек у России и Грузии не осталось. Выручали разве что отсылки к ностальгическим воспоминаниям о советской и имперской эпохе, славному кинематографу и великой литературе. К тому, что принято называть «гуманитарным измерением» отношений.

Однако, после того как эксцентричного Михаила Саакашвили сменили у руля прагматики из «Грузинской мечты», поддерживаемые миллиардером Бидзиной Иванишвили, казалось, сторонам удалось отойти от края пропасти. Стартовал процесс «нормализации». Да, он был очень ограниченным – красными линиями служили статус Абхазии, Южной Осетии и стремление Грузии в НАТО. Но Тбилиси практически полностью свернул свой политический прозелитизм на северокавказском направлении. Идеи о дестабилизации в республиках СКФО ради возвращения Абхазии были признаны лженаучными, тогда как профильные российские ведомства по зрелом размышлении пришли к выводу, что грузинские вина для здоровья наших соотечественников не вредны, а минеральные воды и курорты так и вовсе полезны. В течение последних семи лет показатели освоения российского рынка грузинскими товаропроизводителями неуклонно росли, как увеличивался и турпоток из России в Грузию.

В 2014 году случился украинский кризис. Очень многие тогда решили, что стратегический альянс Киева и Тбилиси сыграет против нормализации российско-грузинских отношений. Но этого не произошло. Грузия поддержала украинскую территориальную целостность и по статусу Крыма имела вполне определенную позицию. Но в то же время не переигрывала и не стремилась жестко привязать свои конфликты к противостоянию в Донбассе. И в Москве это оценили. Каких-то попыток усилить давление на Тбилиси, например, через включение в состав РФ Южной Осетии, не было. Хотя этот вопрос не раз поднимали политики этой частично признанной республики. В этом плане показательно заявление МИД РФ от 17 июня 2019 года по итогам парламентских выборов в Южной Осетии, которые трактовались как «очередное подтверждение поступательного становления югоосетинской государственности, как свидетельство дальнейшего укрепления ее демократических институтов». И никаких намеков на повторение «крымского сценария»! Более того, продолжились поиски путей для нормализации отношений, ограниченной множеством вешек в виде политико-правовых споров. Так, в феврале этого года в Женеве прошло первое заседание межведомственных делегаций России и Грузии по вопросу выработки окончательных механизмов задействования транскавказских транспортных коридоров. Эксперты заговорили об особой модели коммуникаций поверх имеющихся политических противоречий.

«Грузинская мечта» и грузинские разочарования

Словом, хотя состояние российско-грузинского диалога к июню 2019 года и было далеко от идеального, но если сравнить его с тем, что было в период президентства Саакашвили и после его ухода, то разница будет видна каждому, кто хотя бы мало-мальски соприкасался с этой темой. Так что же сломало этот тренд, уже ставший привычным? Ведь, что бы ни говорили в Тбилиси на разных трибунах про российскую оккупацию и враждебного северного соседа, активных попыток резкого выхода за рамки статус-кво не предпринималось.

Сегодня отечественные и зарубежные СМИ наперебой цитируют президента Грузии Саломе Зурабишвили: «Россия – наш враг и оккупант. Управляемая ею пятая колонна, возможно, сегодня может быть более опасной, чем открытая агрессия». Риторика, более характерная для Михаила Саакашвили и его министров, чем для бывшей гражданки Франции и кадрового дипломата. Однако подобные оценки из ее уст уже звучали. После избрания главой государства в декабре 2018‑го госпожа Зурабишвили дала пространное интервью агентству Reuters, в котором заявила: «Когда у вас есть враг, который известен и предсказуем, вы знаете, какими будут ваши дальнейшие шаги. В этом случае, буду откровенной, я не знаю, какие должны быть следующие шаги Грузии в отношении России. Она непредсказуема и чрезмерно присутствует на нашей территории». Как видим, «язык вражды» Зурабишвили использовала не в первый раз. Однако в декабре ее сентенции получили жесткую отповедь лишь в социальных сетях некоторых российских политиков, а полгода спустя вызвали ответ со стороны Москвы уже в виде эмбарго, ставящего под удар туриндустрию Грузии.

В чем причина? Только ли в «ночи Гаврилова», как с легкой руки тбилисского публициста Дмитрия Мониавы стали называть протестные выступления грузинской оппозиции, сделавшей антироссийские лозунги едва ли не главным своим оружием? Сессия Межпарламентской ассоциации православия в Тбилиси, а также появление в кресле спикера парламента Грузии депутата Госдумы России от КПРФ еще долго будет вспоминаться как символ начала обратного движения маятника российско-грузинских отношений. Но эти события стали поводом, а не причиной. Причины же следует искать глубже, и не только во внешнеполитической динамике и контексте конфронтации России и Запада в Евразии и не только.

Многие ответы мы получим, обратившись к внутренней повестке дня Грузии, которая традиционно мало знакома отечественным журналистам, экспертам и политикам. По словам публициста и политолога Дмитрия Авалиани, вспыхнувший в июне кризис «разрушил сразу две легенды, на которых держалась» система Бидзины Иванишвили, – «об особой гуманности во внутренней политике и о небывалых успехах в нормализации отношений с Москвой».

Начнем, пожалуй, со второй. И сразу оговоримся. Российско-грузинские отношения (как и отношения Москвы практически со всеми постсоветскими государствами) асимметричны по своей природе. Для Грузии (равно как Армении или Молдавии) Россия – неоспоримый приоритет, хоть со знаком плюс, хоть минус. Но для Москвы грузинское направление далеко не самое важное. И решать те вопросы, которые имеют для политиков в Тбилиси и простых граждан кавказской республики первостепенное и, не побоюсь этого слова, экзистенциальное значение, безотлагательно ни в Кремле, ни на Смоленской площади не могут. Не в силу какой-то злокозненности, а просто из-за приоритетности других проблем. Грузия в этой системе координат не выглядит генератором мощных вызовов, реагирование на которые требует максимальной мобилизации воли и ресурсов.

Но из Тбилиси все выглядит несколько иначе. Начиная «нормализацию», Иванишвили и его соратники полагали, что сам по себе уход Саакашвили с его «пунктиком» о сближении с НАТО и США сделает Москву сговорчивее. Однако для руководства России имели значение не личности и не слова, а реальные действия. Но что могла предложить Москве «Мечта»? Отказ от ориентации на НАТО и ЕС в пользу евразийской интеграции? Нейтралитет? Прекращение всех военных проектов с американцами? На что Москва могла бы «клюнуть»? Явно не на общие слова о славном прошлом и надежном будущем. Стратегический выбор Грузии в пользу Запада «мечтатели» не отменили. Более того, по многим параметрам они шагнули даже дальше Саакашвили.

Что в сухом остатке? Тактическая нормализация, на которую Москва не могла отреагировать чем-то иным, кроме как «разговором поверх статусных споров». Но многие граждане, голосовавшие за Иванишвили и желавшие «нормализации», видели ее иначе. Уж точно не как формат Григорий Карасин – Зураб Абашидзе, а по меньшей мере как начало прямых дискуссий по Абхазии и Южной Осетии, если не полное согласие Москвы на их «возвращение». Завышенные ожидания? Да! Бесплодные мечтания? Кто бы спорил! Да и то, что в западной политологии определяют как wishful thinking, имело место. Но отсутствие плодов улучшения отношений, того, что можно потрогать руками, приводило к разочарованию. И к негативному отождествлению России и «Грузинской мечты», которая, повторюсь, не была пророссийской силой ни изначально, ни после прихода во власть. Она эксплуатировала представления о нормализации, понимаемые в массе как уступки со стороны Москвы. Но никаких уступок, которые к тому же воспринимались бы не как компромисс, а как отказ от своих интересов под давлением Запада, никто не планировал. Ибо никакого предложения, устраивающего Москву с точки зрения кавказской региональной безопасности, Иванишвили и Ко не имели. И не имеют!

Нормализация отложена?

Все эти разочарования накладывались на проблемы внутреннего характера. Скромные экономические успехи, недовольство чиновниками, судебной и правоохранительной системами. Массовые протесты, нацеленные против правящей партии, начались не вчера. Уже в мае–июне 2018‑го в Тбилиси прошли масштабные выступления. Затем были президентские выборы, показавшие возможности оппозиции, которую к тому времени уже мало кто всерьез воспринимал. Попыткой взять реванш у «мечтателей» стали недавние выборы мэра города Зугдиди (западная часть страны), где супруга и соратница Михаила Саакашвили Сандра Рулофс, хотя в итоге и проиграла, набрала 39% голосов! Не самый низкий показатель!

Иначе говоря, оппозиция заметно активизировала усилия. И была готова использовать любой повод для перехода в наступление на власть. Не было бы «ночи Гаврилова», нашлись бы другие поводы. Просто российская тема для постсоветской грузинской идентичности крайне важна. Фактически она стала едва ли не основой для позиционирования страны как государства, ведущего перманентную борьбу с северным соседом за достижение единства и целостности. Нравится нам это или нет, но это один из центральных национальных мифов современной Грузии. Можно спорить о том, кто несет большую ответственность за потерю Абхазии и Южной Осетии. Да, Россия помогала двум республикам. Но так было далеко не всегда. Можно вспомнить, как Москва вместе с Тбилиси вводила блокаду Абхазии, а также пыталась навязывать этой бывшей автономии идею «общего государства» с Грузией. Но не стоит забывать, что в ходе военного конфликта 1992–1993 годов абхазы потеряли 4% своего довоенного населения. В противостоянии не с Россией, а с Грузией! Это, конечно, ни в коей мере не оправдывает эксцессов в отношении этнических грузин, проживавших в Абхазии до начала 1990‑х. Однако в целом картина конфликтов не так однозначна, как и роль России. Впрочем, как и Грузии.

Но что бы ни говорили ученые-историки, а в грузинской политике ведущий нарратив один: территориальные потери связываются с Россией. Отсюда и попытка разыгрывать карту «борьбы с Москвой» во внутренней политике. Власть и оппозиция ведут борьбу за право считаться самой главной и эффективной силой по сдерживанию РФ. А после того, как власть использовала силу против участников массовых акций, ее коридоры возможностей для политического маневрирования сузились. Как справедливо замечает Дмитрий Мониава, «изучая историю последних десятилетий, можно заметить, что грузины придают огромное значение разгону митингов, не прощают правительству жестокости и воспринимают каждую из соответствующих дат – 9 марта 1956 года, 9 апреля 1989 года, 7 ноября 2007 года и т. д. – как переломную». Теперь у «Мечты» появился свой черный день, или свое 7 ноября. События 2007 года, между тем, стали «началом конца» для Саакашвили.

Самое плохое в этом то, что для отмывания своей репутации внутри Грузии правящая партия будет, скорее всего, вынуждена раскручивать маховик борьбы с Россией. Парламентские выборы 2020 года в этом плане особого оптимизма не внушают. И явно не на пользу Тбилиси в ее отношениях с Москвой идут недавние заявления американских политиков. Во время встречи с премьером Мамукой Бахтадзе госсекретарь Майк Помпео называл Россию и Китай «якобы друзьями Грузии», не понимающими ее интересов. А Майкл Карпентер, советник бывшего вице-президента Джо Байдена (и, вероятно, кандидата от демократов на президентских выборах 2020 года), после недавнего посещения Тбилиси заявил: «Я не уверен, что правительство полностью понимает последствия своей политики открытых дверей с Россией».

Впрочем, эмоции здесь не лучший советчик. Экономические санкции против Грузии могут возыметь эффект как кратковременный, так и долговременный. Но помогут ли они хотя бы поддержанию запроса на нормализацию? Не придут ли в итоге к власти силы более радикальные, заинтересованные, как господин Карпентер, в «закрытии дверей» на север? И аргументы о том, что хуже уже просто не может быть, не сработают. К сожалению, есть немало вариантов, когда ухудшения вполне реальны. Оставим их за рамками статьи, чтобы лишний раз не фокусировать на этом внимание. Наверное, окончательно записывать отношения России и Грузии в категорию «безнадежное дело» не стоит. У стран есть вполне рациональные резоны если не для прорыва, то для прагматизации двусторонней повестки с признанием неразрешенных разногласий. Но как исключить из этого меню внешние факторы? НАТО, США, ближневосточную динамику? Как сдержать на уровне внутреннюю риторику? Все эти вопросы уже в самое ближайшее время потребуют качественных ответов.