Грузия 2008 года, «арабская весна», Украина, Сирия… По словам научного сотрудника Центра международной безопасности ИМЭМО РАН Константина Богданова, все эти процессы – «полноценная шахматная партия» между крупными игроками, которые пытаются влиять друг на друга, действуя через посредников «в третьих зонах».
Чужими руками
Термин «опосредованная война» (прокси-война, proxy war) появился в 60-х годах прошлого века. Считается, что классическое определение дал немецкий социолог и политолог Карл Дойч. Это военный конфликт между двумя государствами, который ведется на территории третьей страны и с использованием ее ресурсов. Подается она, как правило, под прикрытием внутреннего конфликта. Практика показывает, что все намного сложнее: акторов может быть не два, а гораздо больше, в боевых действиях могут участвовать негосударственные формирования, случается, что под видом «военной помощи» в действие вступает непосредственно кто-то из крупных игроков, и т. д.
Одной из первых прокси-войн нового времени считается турецко-египетский конфликт 1839–1841 годов. Тогда за спинами противников – Египетского эялета и Османской империи – стояли две классические «команды» из Старого Света, участвовавшие в большинстве крупных европейских «разборок» XVIII–XIX веков. Это Франция (плюс ее союзник в лице Испании) и антифранцузская коалиция в составе Британии, Российской империи, Австрии и Пруссии.
Гражданскую войну в Испании 1936–1939 годов тоже относят к типичным прокси-войнам, тем не менее в ходе нее советские летчики, танкисты, артиллеристы на советской же технике уже лицом к лицу встречались с коллегами из Германии и Италии. Такая вот проба сил с отработкой тактики и тестированием техники в преддверии большой войны. И удобно – можно немного повоевать друг с другом, даже не разрывая дипломатических отношений. К слову, еще одним актором испанских событий стала по факту негосударственная военная структура – интернациональные бригады Коминтерна.
Во время холодной войны опосредованные войны (американцы предпочитали политкорректный термин «программы иностранной помощи») были одним из способов избежать эскалации между сверхдержавами. Когда прямой конфликт чреват полным взаимным уничтожением или как минимум издержки от него многократно превысят выгоды возможной победы, лучше профинансировать, вооружить и обучить тех, кто будет драться вместо тебя и желательно подальше от твоей территории.
Точка невозврата
Впрочем, как отмечает Константин Богданов, многочисленные локальные столкновения второй половины прошлого века принципиально отличались от нынешней «периферийной войны». В то время они не могли привести к перестройке существующей миросистемы, даже цели такой не стояло. В эпоху противостояния СССР–США действовали достаточно четкие правила: есть биполярный мир, Восток, Запад, и все происходящее так или иначе должно вписываться в эту парадигму. Существовала система глобального регулирования в виде ООН, Совбеза ООН и т. д. Поэтому даже в периоды наибольшей эскалации вроде Карибского кризиса участники старались не выходить «за флажки».
Но двух полюсов больше нет, старые правила размываются, появляются региональные игроки, имеющие глобальные амбиции, но никак не представленные в глобальном регулировании. «Напряженные отношения между крупными державами во многом связаны именно с этим, они ломают существующую систему безопасности, но ничего не предлагают взамен. От этого постоянно «искрит» по бокам», – замечает собеседник «Профиля». Вот эти искры, часто заботливо раздуваемые, и можно считать мировой войной (как минимум прологом), в которой сверхдержавы и новые игроки преследуют вполне понятные цели. Для США это сохранение однополярного мира, что сложился после распада СССР. Для России и ее геополитических единомышленников (не обязательно союзников) – формирование некой новой многополярной модели.
Своеобразной точкой невозврата в этом процессе можно считать экономический кризис 2008–2009 годов. Тогда на волне катаклизма образовалась новая международная структура – G20, выступившая с четко артикулируемой претензией (в адрес G7) на участие в глобальном финансово-экономическом управлении. Этот демарш не то чтобы проигнорировали, просто Соединенные Штаты не захотели всерьез делиться полномочиями – слишком уж «вкусное» это преимущество – рулить мировой экономикой, чтобы так запросто подвинуться и пустить к штурвалу какую-нибудь Аргентину или Индию. Хотели, чтобы всё было, как раньше, а как раньше уже не работало. Даже не могло. В итоге противоречия копились, копились и вылились наконец в «арабскую весну» – серию выступлений, беспорядков и революций с участием двух десятков стран. С этого момента локальные конфликты окончательно стали частью большого процесса.
Республиканцы на улицах Мадрида во время гражданской войны в Испании 1936-1939 годов. Это был первый конфликт, где бойцам РККА пришлось столкнуться с солдатами гитлеровской Германии и фашистской Италии
AFP/East NewsВоюйте, братья!
Как ни цинично это звучит, но для всего человечества благо, если третья мировая (коль ей суждено случиться) пройдет в формате череды региональных прокси-войн. По крайней мере, тогда четвертую мировую не придется вести дубинами и камнями.
А вообще, вынос нерешенных проблем на периферию – это уже традиция, причем не только в военных аспектах. К 70-м годам прошлого века развитие массового промпроизводства грозило завести западную экономику и общество в тупик. Появлялись вызовы – экологические, социальные, демографические, на которые не находилось ответов. В 1968 году эксперты так называемого Римского клуба составили кибернетическую модель возможного развития экономики с говорящим названием «Пределы роста». Выходило, что если все оставить как есть, то уже в первые десятилетия XXI века природные ресурсы будут исчерпаны, экологические проблемы станут необратимыми плюс неконтролируемый спад численности населения, снижение объемов производства. Одним словом, коллапс.
Решения предлагались разные, но фактическим выходом стал массовый перенос промышленного производства из Европы и США в страны Юго-Восточной Азии. А вместе с заводами туда экспортировали весь сонм накопившихся проблем. До лучших времен. И, надо сказать, сработало. На Западе сформировалось общество массового потребления, в почти безжизненных европейских реках вроде Рейна и Влтавы снова плещется рыба. Да и отсталая некогда периферия тоже поднялась. Правда, проблемы возвращаются на новом витке…
Но вернемся к войне, вернее, к прокси-войнам. Здесь есть существенный фактор риска, и заключается он в том, что опосредованные конфликты имеют шанс перерасти в прямые столкновения сверхдержав. Например, в случае просчетов, связанных с эскалацией противостояния. По мнению доктора политических наук, доцента факультета мировой политики МГУ им. Ломоносова Алексея Фененко, нечто подобное уже происходит: «Давайте вспомним таинственные удары по колоннам «вагнеровцев», сбитые американские «Томагавки», уничтоженные то ли сирийскими, то ли российскими ПВО, удар по российскому самолету в сентябре 2018 года. Непрямой конфликт уже идет по образцу войны в Испании 1936–1939 годов, просто пока мы не объявляем об этом вслух». А там, где прямое столкновение мегадержав, всегда возникает вопрос: удастся удержать его, столкновение, под контролем?
Все равно сдадутся?
Впрочем, некоторые эксперты полагают, что в противостоянии Вашингтона и Москвы военные действия – излишнее. Поводы для конфликта, безусловно, есть – это Абхазия и Южная Осетия, Крым, Сирия. Держава-гегемон просто обязана отреагировать на такие обидные вызовы. Однако, по версии президента Института национальной стратегии Михаила Ремизова, у России есть «зоны уязвимости, которые делают абсолютно избыточным применение прямой военной агрессии». Это и очаги региональных конфликтов (Украина, Центральная Азия), и финансово-экономическая и технологическая зависимость от Европы и США. «Ряд критически важных инфраструктур, в том числе систем жизнеобеспечения, зависят и от поставок оборудования, комплектующих, программного обеспечения», – поясняет эксперт. Вдобавок значительная часть российской деловой и административной элиты остается «ориентированной на Запад». В такой ситуации можно воздержаться от применения сильнодействующих средств вроде мировой войны.
Усиления санкционного и экономического давления может оказаться достаточно. По мнению Ремизова, из-за него в ближайшие 6–7 лет Москве придется либо пересматривать внешнеполитический курс, либо трансформировать свою экономику.
Мнение небесспорное. Экономист, доцент РАНХиГС Сергей Хестанов уверен, что, пока у Европы нет альтернативы российским энергоносителям, экономическое удушение нам не грозит. Правда, Соединенные Штаты активно наращивают собственную нефтедобычу, и в некоторой отдаленной перспективе это станет серьезной проблемой. А вот системная трансформация, которая сделала бы нашу экономику устойчивой к западным санкциям, почти неизбежно приведет к потрясениям масштаба 1998-го, а то и 1991 года.
