– Как россияне оценивают вероятность реального военного конфликта между Россией и Западом?

– Мы уже достаточно давно спрашиваем об этом россиян. Традиционно они отвечают, что странам НАТО Россию бояться не следует (за исключением небольшого процента респондентов, которые считают, что все-таки должны бояться), а вот Россия должна опасаться Запада и стран НАТО. И мы фиксируем возрастание ответов такого вот алармистского характера, но разница сохраняется. Основная идея – мы мирные и никому не угрожаем, а нам угрожают. Эта идея была давно, а сейчас она только усилилась.

– Граждане видят угрозу только в странах Запада?

– В основном да. Но когда мы задаем общий вопрос, угрожает ли России опасность со стороны других стран, ответы тоже положительные.

– Какие нынешние конфликты люди считают наиболее опасными для России?

– Ни то, ни другое. Опять же, они рассматривают все это в игровой модальности. Да, они понимают, что то же присоединение Крыма стоит каких-то жертв. И они готовы на них пойти. Готовы к тому, что это отразится на бюджете каждой конкретной семьи. Но дальше этого абсолютное большинство пойти не готово.

– Можно ли сказать, что внешние проблемы сейчас волнуют население больше, чем внутренние?

– Нет, я бы так не сказал. Это два совершенно разных вида волнения. Люди отдают себе отчет в том, что положение страны и их собственное ухудшается. Это не скрыто от их глаз, и они об этом открыто и вслух говорят. Но они готовы это потерпеть. Потому что пресловутое «величие державы» очень важно. Почему оно важно, объяснить себе они зачастую не могут. Мы, как социологи, можем это объяснить тем, что за минувшие полтора десятилетия общество развивалось, скорее, как некая масса, а не как что-то структурированное. И эта массовость, она была гораздо больше, чем в Советском Союзе. Страна воспринимается как что-то, за что может держаться человек, у которого больше ничего нет. Это ценность в последней инстанции. Это наше всё. И никакого другого «нашего всего» у большинства населения нет. Особенно у тех, кто считает себя русскими. К примеру, у тувинцев или народов Дагестана еще могут быть внутренние рамки референции. А для русских этими рамками является страна в целом. И главный символ страны, конечно, президент.

– Каково процентное соотношение тех, кто разделяет государственную политику во внешних вопросах и, как следствие, опасается военной угрозы, и тех, кто думает иначе?

– Про первую категорию людей я могу сказать, что их примерно 78–80%. И этот показатель сохраняется на протяжении всех месяцев после присоединения Крыма. Но остальные 20% при этом не представляют собой либеральную оппозицию режиму. Это надо тоже понимать. Часть этих людей, наоборот, можно назвать левой оппозицией. Они считают, что президент недостаточно жестко проводит политику конфронтации. Есть еще определенный процент самых бедных людей. Они недовольны тем, что недостаточно внимания уделяется социальным вопросам. Думают, что вместо военных расходов деньги можно было бы потратить на собственное население. А процент тех, кто всерьез обеспокоен милитаризацией как таковой и хотел бы мира, очень мал.