«Мы возвращаемся в позднесоветские времена»

– До президентских выборов осталось около пяти месяцев, насколько граждане ими интересуются? Одна из задач власти – обеспечить высокую явку, могут ли возникнуть с ней проблемы, учитывая ее существенное падение на последних думских и губернаторских выборах?

– В отличие от парламентских, тем более от губернаторских выборов, отношение к президентским совершенно иное, разная мотивация. На региональных выборах люди осознают характер административного давления, степень использования админресурса – запреты на участие оппозиционных политиков, манипуляции при подсчете голосов, отказ в доступе к СМИ. В итоге у них возникает ощущение их дирижированности, предопределенности результатов, и интерес падает. Те, кто критически настроен по отношению к власти, просто не приходят голосовать. Для сравнения: на думских выборах 2003 года за «Единую Россию» проголосовало 44 млн избирателей, а на последних, в 2016‑м – всего 27 млн (без учета Крыма и Севастополя). То есть 40% потеряли.

К предстоящим президентским выборам какого-то выраженного интереса у избирателей нет. Нет никакой драматургии. Но разница в том, что они воспринимаются уже не как выборы, а как плебисцит, как одобрение. Это, скорее, некий ритуал, государственный церемониал, который обязывает людей прийти и проголосовать за того, у кого есть власть сегодня. Порядка 54% респондентов заявляют о готовности принять участие в голосовании 18 марта, из них 67% намерены поддержать Владимира Путина.

– Пропаганда это относит на счет западного влияния, санкций и т. п. А кроме того, российское общество – бедное по своим запросам. Оно внутренне еще не освободилось от дефицитности советского времени. Главные ценности – это потребление. Поэтому, когда пришли «тучные годы», это воспринялось как правильная политика, как то, что должно быть. А падение последних трех лет воспринимается как некоторые отклонения, случайность. Но оно не связывается именно с Путиным. От президента ждут продолжения, в основном отсутствия изменений.

– А россияне не понимают, что «продолжение» в том виде уже невозможно, что после Крыма мы все живем в совершенно иной ситуации?

– Нет, не понимают. Невероятно эффективная пропаганда не столько убеждает людей в позитивных возможностях или позитивном образе будущего, сколько пугает их тем, что может быть только хуже. И вот то, что может быть хуже, и является условием поддержки Путина.

– И сколько еще будет убеждать?

– Это может долго продолжаться. Снижение доходов болезненное, но медленное, не катастрофичное, люди успевают привыкать. Большинство живет от зарплаты до зарплаты, не имея больших накоплений. Хоть какие-то сбережения есть примерно у 30% граждан, и то незначительные (в размере 3–5 месячных семейных бюджетов). У них нет возможности рассчитывать, рационализировать свои ресурсы, загадывать на долгий срок они не могут. В результате люди живут в очень коротком горизонте планирования, все привязывается к сегодняшнему дню. Соответственно, и память очень коротенькая.

– При этом ваши соцопросы говорят о том, что у более половины россиян есть запрос на перемены. Как они их понимают, и как это соотносится с их намерением снова переизбрать Путина?

– Они не видят никакой общественной силы, которая могла бы произвести перемены к лучшему. Поэтому под переменами они в основном понимают возвращение к устойчивому росту. В этом смысле реальных сторонников изменений или реформ, серьезного институционального преобразования не более 15%. Это люди с серьезным культурным багажом, интеллектуальным потенциалом и очень широким информационным кругом, ориентированные на западные модели демократии, рыночной экономики, сторонники ограничения госрегулирования в экономической сфере. А остальная масса ориентирована на модель государственного патернализма или, проще говоря, остатки социалистических представлений. Что государство должно обеспечить определенный уровень жизни, работу, жилье, социальные статьи расходов (здравоохранение, образование и пр.). А раз оно обязано, то при такой тотальной коррумпированности единственным, кто способен навести порядок, по мнению большинства, является верховный лидер.

– А есть ли запрос на альтернативного кандидата?

– Если бы допустили Алексея Навального, это придало бы выборам интригу, могло бы превратить весь этот церемониал в реальную электоральную кампанию. Он бы не выиграл, но получил бы довольно заметную поддержку. Но все понимают, что его не допустят, поэтому у нас будет борьба хорошего с лучшим. Еще раз отмечу: это не выборы в политическом смысле, а совершенно другая процедура. В политологии для этого есть термин – аккламация, одобрение того, у кого есть власть.

– Участие в советских выборах было добровольно-принудительным. Как сегодня совершенно в другой системе можно побудить человека участвовать в такой аккламации?

– Мы, конечно, возвращаемся к советским временам, к советским практикам в очень большой степени. Мотивы разные. Понятно, что та молодежь, которая настроена пропутински, проголосует в минимальном количестве. Готовность явиться на избирательные участки среди молодых людей самая низкая – не более трети, в то время как среди пенсионеров – 75%. Привычка определяет поведение – это первая причина. Вторая заключается в том, что если в Москве пространство свободы и отсутствие зависимости от государства максимальные, то в провинции контроль и зависимость от местной администрации крайне высоки. А у нас 62–64% живет именно в сельской местности и в малых городах. И там есть средства побудить людей прийти, вне зависимости от того, хотят они или нет. Иначе отключат или не проведут свет, не отремонтируют больницу, дорогу и т. д. – есть разные способы давить на избирателя. Тем более что серьезного сопротивления или особых политических пристрастий, за кого голосовать, там нет. Об оппозиционных политиках, о том же Навальном, они знают только из телевизора и только то, что он «жулик, вор и рецидивист». Там идет исключительно негативная пропаганда.

Сам Путин в основном обращается к своему устойчивому электоральному ядру, прежде всего к зависимым от государства группам населения – работникам госпредприятий, бюджетникам, пенсионерам в очень большой степени.

– Телевизионная картинка из прошлого – встреча главы государства с трудовыми коллективами, молодежью, наказы губернаторам в «зеленой папке», рассуждения о «цифровой экономике» и т. п. – она действительно имеет какое-то воздействие на электорат?

– Да, она подкрепляет представление наших людей о том, как должен вести себя руководитель страны. Он должен раздавать обещания, демонстрировать заботу, готовность помогать, защищать от наиболее коррумпированных чиновников. И это всё – встречи начальства с населением, «прямая линия», поддержка малоимущих семей и молодежи и т. д. – укладывается в ритуал такого поведения. Когда я говорю, что идет реанимация советских практик, я имею в виду, что реанимируются представления и ожидания, характерные именно для позднесоветского времени.

Не то что люди верят в это, но они считают такое поведение правильным. Верить в эффективность такого поведения и в правильность – разные вещи, это как бы разные плоскости оценки.

– Какое-то двоемыслие получается.

– Так оно и есть, на этом все и держится. Люди считают, что дают гораздо больше государству, чем получают от него, и, соответственно, это освобождает их от ответственности. Они полагают, что государство тотально коррумпировано, что власть (депутаты, чиновники) эгоистична, в первую очередь заботится о своих интересах или проводит курс, выгодный интересам крупного бизнеса, корпораций, силовиков. Это с одной стороны. А с другой – действительно гордятся тем, что Путин восстановил статус великой державы. Для них это одно и то же государство, но только взгляд изнутри и снаружи имеет разную стоимость.

Реально не возникло никаких других представлений о том, что возможна иная политическая система, что возможны другие институты, независимый суд, некоррумпированная полиция, что бизнес малый и средний будет работать так, как это принято в цивилизованных странах и т. п. Нет этого ощущения, поэтому большинство людей считает, что вообще ничего не меняется. Ну какая-то политическая рябь идет на поверхности, но это не касается их повседневной жизни, а жизнь трудная. И основная стратегия россиян сейчас в том, что надо заботиться о своей семье и о своем благополучии. Вот здесь чрезвычайно высокая мотивированность, и люди будут это отстаивать, если всерьез кто-то затронет. К остальному же надо как-то приспосабливаться, терпеть, демонстрировать лояльность государству. То, что происходит в политике, для них не слишком значимо. Апатия и отчуждение от политики являются основой нынешней политической системы в РФ, неучастие в ней, демонстративное одобрение власти при очень большом равнодушии и крайне критическом к ней отношении.

Так что высокий рейтинг Путина – это не любовь, не симпатия, не даже особое уважение к президенту, а это выражение слабости или неэффективности всех институтов, которые определяют условия повседневной жизни – защиту людей, гарантированность их работы, отсутствие произвола и т. д.

– Этим отчуждением и объясняется неготовность большинства участвовать в протестных акциях?

– Мой коллега Алексей Левинсон называет такие протесты общественной активностью по жизненным показаниям. Это когда уже припрет по горло – обманутые дольщики, уплотнительная застройка, дальнобойщики, фермеры, солдатские матери и др. В таких случаях люди объединяются, но до того момента, пока не решат свою частную, локальную проблему, а дальше это распадается. Почти как крестьяне в Гражданскую войну – воюю до околицы, а дальше пусть соседняя деревня разбирается.

– А у граждан нет понимания, кому они, причем персонально, должны быть благодарны за то, что у нас разрушены все эти институты?

– Не понимают. И это проблема нашей политической оппозиции, которая не в состоянии представлять интересы этой консервативной, уязвленной и очень ущемленной части населения. Оппозиция ориентируется, как правило, на довольно тонкий слой, условно говоря, среднего класса, более обеспеченной, продвинутой части общества. Но это узкая группа, и в каком-то смысле даже власть лучше защищает интересы именно этой части населения, чем оппозиция. А огромная масса социального недовольства оказывается никем не представлена. Поэтому нет поддержки, нет представительства этих групп населения, и нет ресурсов для той организации, которая могла бы объединить разные группы протестующих и представить их как политическое движение. Поэтому так эффективна демагогия властей, которые обещают гражданам решить какие-то их местные проблемы.