Некоторые уже испугались. Потому что 90 процентов – это в самом деле опасно. Кто-то уже вспоминает, что рейтинг Чаушеску за неделю до расстрела составлял 94 процента, а у Калигулы за неделю до покушения наверняка был бы выше, но тогда не составлялись рейтинги. Хотел бы я посмотреть на человека, который вслух усомнился бы в Нероне или Иване Грозном за неделю до их перехода в лучший мир. Сверхвысокий, азиатский рейтинг – знак перехода в новое качество, в котором путь с трона остается только один – в бессмертие. Это означает расставание с любыми надеждами и готовность либо к революционному сценарию, которого очень не хочется, либо к бесконечной геронтократии, к нескольким потерянным поколениям, к цинизму, гниению и обнищанию при возрастающем и совершенно бесполезном ропоте. «Рабство!» – кричат некоторые люди. Азиатчина. Въехали в Туркменистан.

Хочется как-то, честное слово, утешить. Хочется объяснить, что природа этого рейтинга совершенно не та, что в азиатских деспотиях или Римской империи. Россия – страна с огромной прослойкой иронического скепсиса между народом и властью, отречение от убеждений совершается тут мгновенно и без всякого чувства вины. Перед нами общество спектакля, перформанса, а потому рейтинг здесь… как бы это объяснить… Вот смотрите вы, допустим, на рейтинг фильма вкинотеатрах. Это же не значит, что зрители вечно хотели бы смотреть этот фильм? Нет, они сходили на него, поддержали рублем и забыли. Через месяц будут показывать другой, и у него будет точно такой же рейтинг. Или даже выше.

89,9 процента, нарисованные ВЦИОМ (или полученные путем честного опроса – это, право, непринципиально), – это не рейтинг поддержки. Это рейтинг той любви, какой любят шоумена; рейтинг сродни цифрам, которых добивается программа «Голос», а когда-то добивалось «Поле чудес». Народ любит Путина не как воплощение своей мечты, не как мудрого правителя, не как выразителя чаяний или, не дай Бог, символ национальной идеи  – так в России никогда не любят никакую власть. Власть изначально опасна, враждебна, к ней не любят приближаться.

Россия в принципе не идеологична, и это до сих пор спасает ее от любого фашизма – у нас есть процентов пять, если не три, которые верят в великую империю, ужасных англосаксов и добрых ополченцев, но подавляющее большинство идеологов не верит ни одному собственному слову – что уж говорить о пастве. Дмитрий Киселев в девяностые говорил одно, в нулевые – другое, сейчас – третье, и никаких угрызений совести поэтому поводу быть не может: он не политический обозреватель, а шоумен. Путина любят как артиста, на которого приятно смотреть, – а смотреть приятно на то, что эстетически цельно. Вот, он целен. Только что, на Валдайском клубе, он еще приподнял свой рейтинг, выдав на-гора афоризм, которому, уверен, суждено большое будущее: если нельзя избежать драки, надо бить первым. Потом он еще поездил на «Ладе» – и рейтинг, думаю, превысил 95. И это не страх, не инерция, даже не тайное желание угодить (ну в самом деле, кого стали бы преследовать за негативный отзыв?). Это честный ответ на вопрос о рейтинге зрелища.

Путин зрелищен во всем – от уничтожения сыров и ветчин до катания на «Ладе». Народ ведь спрашивают не о том, хорошо ли он живет. На вопрос о том, мечтает ли он сменить страну, он и так уже отвечает ногами, рекордным числом беглецов и заявлений на грин-карту. Нет, вопрос задан прямо: нравятся ли вам ощущения, которые вам доставляет власть? Большинству они нравятся, потому что, как знаем мы из множества теоретических работ, людям приятно не благо само по себе, а именно масштаб и диапазон эмоций. Путин дает россиянам почувствовать страх (перед кризисом, перед мировой войной), величие (государственное и наше общее, ибо мы вечно вляпываемся в испытания), облегчение (ибо разоблачают пока не нас), благородный гнев (ибо среди нас есть изменники, а по периметру враги), веселье (ибо все это ужасные глупости, и мы это прекрасно понимаем). Такой диапазон ощущений и называется счастьем – или по крайней мере интересной, увлекательной, бурной жизнью. И сам я, честно говоря, не то чтобы голосую за продолжение этого зрелища – но с интересом наблюдаю за происходящим. Мне интересней, чем было в нулевые. И скажу больше – мне интересней, чем было в девяностые, когда слишком многие мои заветные мечты использовались для прикрытия заведомо отвратительными людьми.

Естественный вопрос «Что дальше?», по-моему, не должен никого особенно волновать, потому что рейтинг кинофильма не спасет директора кинотеатра, когда в нем перестанут работать туалеты, закончится попкорн и в конце концов отрубят электричество. Надо просто помнить, что рейтинг зрелища – не знак пожизненной преданности зрелищу; что чернь любила, допустим, Калигулу не потому, что разделяла его взгляды, а потому, что он часто низвергал приближенных и пичкал Рим яркими перформансами. Фильм приятно смотреть, но чувство личной привязанности к нему и желание защищать его от любой критики – вещь все-таки редкая; за зрелище не умирают. Мы любим под Новый год смотреть фильм «Ирония судьбы» – он, как выступление президента, неизбежен; но настроение наше зависит не столько от фильма, сколько от салата оливье и собравшихся за столом людей. Телевизор – вещь хорошая, особенно для тех, у кого нет других радостей, – но с телевизором не связывают будущее, за него не отдают жизнь, его легко меняют на другой телевизор. Тот, кто слишком много поставил на телепропаганду, обречен с нею слиться; у новогоднего телеобращения президента практически стопроцентный рейтинг, ибо не смотрят его только те, кто находится на боевом дежурстве, – но мало кто вслушивается в его текст. И ни одно новогоднее телеобращение, замечу в скобках, еще не задержало наступление Нового года. То есть, даже если Владимир Путин скажет, что 2016 год отменяется, потому что он приближает нас к 2018-му, – он все равно наступит; это касается и экономической части выступления на Валдайском клубе.

В этом причина резкой перемены рейтингов российских властей, их зависимости от внешних обстоятельств: надо ли напоминать, как рейтинг Юрия Лужкова, достигавший за день до его отставки 87 процентов, обратился в 18 на следующий день после утраты им доверия? Рейтинг фильма сказочно высок, пока его показывают в кинотеатре; но как только его перестают показывать, этот рейтинг обнуляется, и это же касается всех телепрограмм. Ты есть, пока ты в телевизоре и пока нам интересно смотреть телевизор; пока по нему показывают бомбежки, заговоры и процветание. В свое время была очень популярна песенка Лили Ивановой (ныне, увы, тоже почти забытой) «Без радио не могу». Но радио – такая вещь, без которой все-таки можно. Чай, не масло. Те же немногие, кто действительно без него не может, как раз и составляют устойчивую часть рейтинга, – но количество этих людей, честное слово, нерелевантно, и заниматься ими должна не политология, а психиатрия.