«Левада-центр» провел любопытный опрос об отношении россиян к сексу и его последствиям. Этот опрос был бы еще любопытнее, если бы к стандартным пунктам – как, мол, вы относитесь к внебрачным половым контактам и к гомосексуализму – прибавили бы еще один вопрос, рассчитанный, правда, на абсолютную честность: а как часто вы сами все это практикуете?

Потому что иначе, согласитесь, все предсказуемо. Особенно по сравнению с 1998 годом – последним допутинским, с которым у нас теперь все сравнивают, как в советское время с 1913‑м. Короче, в 1998 году 30% опрошенных считали предосудительным любой внебрачный половой контакт. Сегодня количество таких ригористов возросло до 43%. Гомосексуальные контакты в 1998 году возмущали 54% населения, а сегодня – 69%. Аборты готовы были осудить 7% населения, а теперь – 19% (напротив, ничего страшного в них не видели 64%, а теперь – 26%).

Все это показательно в смысле давно известной корреляции между тоталитаризмом и пуританизмом, и гражданские свободы тесно связаны с сексуальными, потому что свобода выбора между кандидатами, сколь это ни печально, напрямую связана с выбором партнера. Есть всякие интересные закономерности насчет возрастных и гендерных особенностей аудитории. Но это все абстракции, а по-настоящему интересно только одно: проследить, как убеждения россиян соотносятся с их действиями. Представим себе сферический народ в вакууме, то есть людей, готовых отвечать не то, что положено, и не то, что от них ждут, а правду. И тогда выяснится, что сексуальные контакты вне брака имели процентов девяносто мужчин и процентов шестьдесят женщин. Что на аборт в крайних обстоятельствах – когда денег нет или любимый бросил – готовы процентов 80 женщин независимо от их религиозной принадлежности; сказано же – в крайних обстоятельствах! Потому что осуждать ближнего – совсем не то же самое, что ставить себя на его место. Это у нас, признаться, умеет сегодня куда меньше народу, чем в 1998 году, – тогда эмпатия была выше, поскольку обстоятельства выживания были не такими жесткими; но тогда не так принято было все время осуждать соседа. О количестве гомосексуальных контактов судить не берусь, никогда этой темой не интересовался и товарищей не опрашивал, но думаю, что примерно половина женщин такой опыт имела; не знаю, сколько мужчин, но знаю точно, что к гомосексуальности поп-звезд подавляющее большинство относится равнодушно, если респонденты не принадлежат к специфической – тюремной или милицейской – субкультуре. Вот абстрактный гомосексуализм ругать – сколько угодно, а живого человека, соседа или одноклассника готовы терпеть вполне снисходительно. И это хорошо. Это вообще хорошо, что пуританские убеждения наших людей так сильно расходятся с жизненной практикой. Двоемыслие, расхождение убеждений – весьма гибких – с повседневностью здесь давно стало нормой, и потому никакой опрос не показывает истинного положения вещей. Думаю, это что-то вроде русского национального спорта – почему период застоя и вспоминается нам как самый благоприятный, почему он и был так плодотворен в искусствах и науках: наш человек получает особенно изысканное наслаждение от того, что теоретически он против измен, выше всех ценностей ставит семью и во всех опросах проклинает адюльтеры, а тем не менее вот конкретно сейчас спешит от любовницы и сладко мучается совестью. Ведь Бузыкину из «Осеннего марафона» ничего не стоит бросить семью и уйти к любимой, его дома ничто не держит, но зачем-то же ему нужен этот марафон? Есть особое русское состояние души, раздвоенность, русская двойка – всегда говорить то, а делать это. Отсюда всенародная любовь к Штирлицу. Это почему-то очень сладко – осуждать аборты и делать их; осуждать аборты и вынуждать к ним, то есть не брать на работу с детьми; осуждать воровство и воровать. Это делает тебя почти сверхчеловеком, и не зря главными героями русской революционной прозы были провокаторы: вот он стучит в полицию, а вот формирует боевую группу и никогда не знает сам, где он настоящий. Но интересней же так, чем верить во что-то до конца! И потому все опросы «Левада-центра» демонстрируют только одно. Не то, что наш человек любит семью. Не то, что наш человек любит традиционные ценности. А то, что наш человек любит лицемерить, – и это делает его эмоциональный диапазон напряженнее и богаче, чем у любого гражданина растленного Запада.

Он и на выборах так голосует, не обольщайтесь. Ему нравится за вас проголосовать и над вами хохотать.