Архивная публикация 2003 года: "Он пришел дать им волю..."
Вот загадка: московская милиция еще с 70-х годов знает, что последняя декада апреля -- время взрывоопасное, поскольку немногочисленные поклонники Адольфа Алоизовича в честь памяти чужого вождя непременно постараются устроить некую пакость: выйти на площадь с крамольными плакатами, разгромить какой-нибудь отдаленный рынок, избить пару-другую чернокожих или "лиц кавказской национальности". Однако ни декабрь (месяц рождения Сталина), ни март (месяц его смерти) ни с какими такими ожиданиями не связаны.Прощание с мифом
Согласитесь, есть в этом что-то противоестественное: прыщавые юнцы подвергают себя реальному риску получить дубинкой по почкам и оказаться в КПЗ не за понюшку марихуаны -- за бесноватого неудачника, обгоревшая челюсть которого была привезена Сталину в шляпной коробке, дабы вождь убедился в своей полной и окончательной победе над соперником!
Вот если бы они выходили на площадь под портретами генералиссимуса и с требованием его немедленной реабилитации -- разве бы жестокие ментовские сердца не смягчились?
Но прыщавые выбрали Гитлера: должно быть, потому, что даже в их пещерном подсознании заложен какой-то набор "табу" -- то есть запретов, на которых строится любая жизнеспособная культура. Или, может быть, потому, что за чужую историю не так стыдно, как за свою? Впрочем, они, скорее всего, не знают ни своей, ни чужой, просто инстинктивно ухватились за образ, содержание которого успело поблекнуть. В сталинском образе, напротив, слишком много живой энергетики, которая еще неизвестно каким током может ударить.
Между тем в юбилейную неделю -- 50 лет со дня смерти "отца народов" -- будет опубликовано множество статей, воспоминаний и даже "исследований", авторы которых попытаются соблюсти "объективность" и доказать, что Сталин был больше чем просто палач собственного народа, что без тотального предательства и больших кровопусканий, привыкнуть к которым он за тридцать лет заставил Россию, нельзя было построить великую державу. А кто-то непременно пожалеет, что наследники оказались калибром мельче и все оставленное им, увы, промотали.
Лейтмотивом всей этой волны, которую погонят даже не самые глупые на свете журналисты, станет "демифологизация": давайте, дескать, трезво посмотрим на вещи, согласимся, что политика вообще вещь грязная, и на предмет личности незабвенного Иосифа Виссарионовича составим некий баланс, где в одной графе будут жертвы, а в другой -- достижения.
И как-то так непременно получится, что жертвы окажутся адекватны достижениям, потому что главное здание МГУ видно отовсюду, а представить себе (не говорю -- посчитать), какую площадь занимает миллион трупов, даже аккуратно уложенный в пятиэтажные штабеля, -- на это не у всякого борзописца фантазии хватит.
Хорошо: давайте займемся этой самой "демифологизацией", давайте скажем, что не мог один слабый, закомплексованный, не очень умный человек изнасиловать огромную страну так удачно для себя и для нее, что она расслабилась и получила удовольствие, которое помнит до сих пор.
Полностью согласен: не мог. Тогда что же такое он сделал со страной, властителем которой стал отнюдь не случайно?
Он дал ее народу волю.
Тень власти
Не свободу, про которую даже не понимал, что она такое и зачем нужна, а именно волю -- некую тень власти.
Впрочем, волю (и, стало быть, мощную энергию) полусонного народа разбудили учителя и "заклятые друзья" нашего героя -- Ленин, Троцкий, Бухарин. Другое дело, что они были язычники и не очень понимали, с какой энергией имеют дело. А потому направляли ее в русло, где речь шла преимущественно о предметах или количествах: под их руководством массы разрушали прежний порядок бытия, отнимали у одних и отдавали другим накопленные за века богатства, давили сопротивление всех, кто был против такого перераспределения, пытались стать собственниками того, что им не принадлежало.
Делая все это, они долго еще помнили впитанные с молоком матери библейские заповеди "не убий", "не укради", "не пожелай..." и точно знали, что их преступают. Рано или поздно социальная смута и упоение разрушительной волей должны были обернуться смутой душевной и полупокаянным вопросом: "Да что ж это такое мы творим и кто за это ответит?" Так все русские бунты кончались, и разбойники предпочитали умирать, покаявшись перед честным народом.
Однако вожди первых лет революции не выглядели мужами, способными взять на себя нравственную ответственность за народное буйство: к концу Гражданской войны они уже плохо управляли стихией, которую сами же и высвободили. Чтобы страну не разнесло в клочья, требовалось заключить новый "общественный договор", который содержал бы в себе амнистию всем, кто преступил заповеди, и свод несложных конвенций о дальнейших взаимоотношениях народа и власти.
Ежели в чем и состоит гениальность Сталина, так только в том, что момент народного похмелья он каким-то шестым чувством уловил и с лаконичной авторитетностью сельского батюшки отпустил ему все грехи, -- но и тут же взял за эту простую требу немыслимую плату. Такого масштаба конвертации народной воли в безграничную власть одного человека мировая история больше не знает.
Наверное, бывший семинарист понимал: дело не в бедности и богатстве, не в социальной справедливости и прочих сентиментальных вещах, коими увлекались коллеги по "ленинской гвардии" (которых он потом со сладострастием уничтожал), а в вечном желании человека уподобиться Богу, для которого не существует заповедей.
В любом обществе есть множество духовно слабых людей, которым кажется, что им кто-то или что-то мешает стать больше себя: богатый или умный сосед, глупый начальник, неправильный рельеф местности.
Оставаясь в рамках предписанного традиционным воспитанием поведения, изменить эту сковывающую (как кажется слабому человеку) среду нельзя. Хоть какую-то власть над ней может дать лишь свобода от предписаний, а на то требуется моральная санкция очень высоких инстанций.
Вот это Сталин и дал своему народу: лгать вообще-то нельзя, но если очень нужно для дела пролетарской революции, то можно; доносить вообще-то стыдно, но незаменимых у нас нет; Волга впадает в Каспийское море, но это поправимо.
Настоящая власть была там -- в Кремле, но ее тень была подарена каждому: тебе не очень нравится сосед или очень нравится его квартира? Так не молчи! Напиши куда надо, и тебя поймут правильно!
И пожелавших написать, заявить, изменить реальность оказались миллионы -- мир не видел еще власти, которая таким внешне примитивным способом обеспечила бы себе столь мощный социальный фундамент. Обшарпанный, кое-где потрескавшийся, но явно годный к долгой службе, он до сих пор не забыт -- люди, оказывающиеся в России у самого главного руля, время от времени заглядываются в ту сторону.
Сон разума
Вот об этом -- о нравственном совращении великого некогда народа -- надо бы поговорить в юбилейные дни, а не о том, что под мудрым руководством Иосифа Виссарионовича Россия стала ядерной державой и завоевала полмира. А это, уверяю вас, многие скажут.
Для чего же она все это делала, давясь собственной и чужой кровью, истощая генофонд и забывая о том, что ближнему можно иногда доверять? Для того, чтобы рябой и сухорукий человек в Кремле утолил свою паранойю?
Под конец жизни он, похоже, хотел остаться в своей стране один: недаром его так увлекали проекты перемещения народов с места на место. Наверное, умирая, он очень жалел, что Лаврентий Павлович не успел наделать достаточно бомб для того, чтобы забрать с собой в могилу как можно больше народу.
Сейчас говорят: то, что при нем было собрано, построено и завоевано, бездарные наследники пустили по ветру. Нет великой державы, нет великой армии, нет великого народа, -- есть развивающаяся страна с сомнительной репутацией, продажными политиками и апатичным населением. Разве вождь допустил бы такое унижение?
Что и говорить: Сталин вогнал страну, оказавшуюся под его властью, в такой глубокий сон разума и души, что многие от него и через пятьдесят лет не очнулись. Иначе понимали бы: так легко и быстро утратить можно было только то, чего на самом деле не существовало, а именно что снилось России в кошмарном сне.
Это было то самое неправедное богатство со следами грязи и крови, которое не может дать владельцам счастья. Когда человек (или нация) нравственно вменяем, его нельзя убедить, что деньги не пахнут, а мертвым не больно. От "благосостояния", "порядка" и "величия", замешанных на крови миллионов невинных жертв, его рано или поздно начинает тошнить, и тогда самая могущественная империя обречена на гниение и распад. Что и случилось.
Одно только тревожит: в самом ли деле мы проснулись, если до сих пор готовы с жаром спорить о Сталине, взвешивать на примитивных весах его достоинства и недостатки, спокойно относиться к его саморазмножающимся портретам и подражателям, число которых не убывает?
Можно понять, почему о генералиссимусе или о ком-то подобном ему тоскуют слабые, растерявшиеся, утратившие ориентировку в усложняющемся мире. Но с какого похмелья в опасные игры вокруг имперского "большого стиля" (а этот стиль не может не включать в себя в качестве обязательного элемента фигуру всесильного вождя) вступают рафинированные интеллектуалы, которые точно знают, чем такие игры кончаются?
Пятьдесят лет на эти игры держался некий неписаный запрет: умные и не подлые люди -- писатели, художники, музыканты, -- заботившиеся о своей репутации, старались быть подальше от власти, благо, после смерти отца народов за такое отчуждение уже не казнили.
И вдруг -- чуть ли не очередь известных, уважаемых, узнаваемых выстроилась во всех властных предбанниках.
Хозяина почуяли? Захотели поговорить с ним, как когда-то Пастернак мечтал поговорить со Сталиным, "о жизни и смерти"?
Сравнительный анализ
От чего еще спасу нет -- так это от лукавых сравнений.
Вот, говорят, Петр Великий тоже был жесток и Наполеон своими непрерывными войнами на сотню лет обескровил Францию. Но и Россия, и Франция по сию пору гордятся своими героями.
Опять же -- Чингисхан, которого монголы сделали своим национальным героем...
И генерал Франко, и генерал Пиночет вегетарианцами тоже не были: пустили-таки энное количество крови своим соотечественникам, зато уберегли свои народы от гражданской войны...
Так, может, нам раз и навсегда решить, что настоящая история не делается в белых перчатках, и отпустить всем тиранам и диктаторам их грехи?
А не обидим ли мы Иосифа Виссарионовича, поставив его в какой-то общий ряд? Он-то явно стремился превзойти всех и придворному своему кинематографисту как-то сказал -- не то с досадой, не то с пренебрежением: "Петруха (то есть Петр Великий) недорубил..."
Разве что в Гитлера он вглядывался с неким тревожным чувством доверия и узнавания, но и тот оказался ему не пара: сначала предал, а потом проиграл войну. А побежденный победителю, вестимо, не товарищ.
Кстати, никто до сих пор не объяснил, почему генералиссимус, получив точные сведения о гибели своего главного врага, утаил этот факт от всего мира. Гитлера еще долго после войны искали (и время от времени находили) то в Аргентине, то в Парагвае...
Дело даже не в садистской жестокости, с какой Сталин ломал Россию через колено, дело в том, что зверя он стремился разбудить в каждом подданном. Ни один из тиранов и диктаторов прошлого не смог выстроить механизм такого тотального контроля, причем это был относительно дешевый и практичный механизм: колесики и винтики сами следили друг за другом, невзирая на дружбу и кровное родство.
Чтобы такой механизм построить, недостаточно было насадить в стране атмосферу всеобщего страха и немотивированного насилия (это и Чингисхан умел) -- нужно было из народа душу вынуть и вывернуть ее так, чтобы и через пятьдесят лет после смерти экспериментатора она болела.
Или она уже не болит и именно поэтому Сталина вокруг и внутри нас не становится меньше?
Вот загадка: московская милиция еще с 70-х годов знает, что последняя декада апреля -- время взрывоопасное, поскольку немногочисленные поклонники Адольфа Алоизовича в честь памяти чужого вождя непременно постараются устроить некую пакость: выйти на площадь с крамольными плакатами, разгромить какой-нибудь отдаленный рынок, избить пару-другую чернокожих или "лиц кавказской национальности". Однако ни декабрь (месяц рождения Сталина), ни март (месяц его смерти) ни с какими такими ожиданиями не связаны.Прощание с мифом
Согласитесь, есть в этом что-то противоестественное: прыщавые юнцы подвергают себя реальному риску получить дубинкой по почкам и оказаться в КПЗ не за понюшку марихуаны -- за бесноватого неудачника, обгоревшая челюсть которого была привезена Сталину в шляпной коробке, дабы вождь убедился в своей полной и окончательной победе над соперником!
Вот если бы они выходили на площадь под портретами генералиссимуса и с требованием его немедленной реабилитации -- разве бы жестокие ментовские сердца не смягчились?
Но прыщавые выбрали Гитлера: должно быть, потому, что даже в их пещерном подсознании заложен какой-то набор "табу" -- то есть запретов, на которых строится любая жизнеспособная культура. Или, может быть, потому, что за чужую историю не так стыдно, как за свою? Впрочем, они, скорее всего, не знают ни своей, ни чужой, просто инстинктивно ухватились за образ, содержание которого успело поблекнуть. В сталинском образе, напротив, слишком много живой энергетики, которая еще неизвестно каким током может ударить.
Между тем в юбилейную неделю -- 50 лет со дня смерти "отца народов" -- будет опубликовано множество статей, воспоминаний и даже "исследований", авторы которых попытаются соблюсти "объективность" и доказать, что Сталин был больше чем просто палач собственного народа, что без тотального предательства и больших кровопусканий, привыкнуть к которым он за тридцать лет заставил Россию, нельзя было построить великую державу. А кто-то непременно пожалеет, что наследники оказались калибром мельче и все оставленное им, увы, промотали.
Лейтмотивом всей этой волны, которую погонят даже не самые глупые на свете журналисты, станет "демифологизация": давайте, дескать, трезво посмотрим на вещи, согласимся, что политика вообще вещь грязная, и на предмет личности незабвенного Иосифа Виссарионовича составим некий баланс, где в одной графе будут жертвы, а в другой -- достижения.
И как-то так непременно получится, что жертвы окажутся адекватны достижениям, потому что главное здание МГУ видно отовсюду, а представить себе (не говорю -- посчитать), какую площадь занимает миллион трупов, даже аккуратно уложенный в пятиэтажные штабеля, -- на это не у всякого борзописца фантазии хватит.
Хорошо: давайте займемся этой самой "демифологизацией", давайте скажем, что не мог один слабый, закомплексованный, не очень умный человек изнасиловать огромную страну так удачно для себя и для нее, что она расслабилась и получила удовольствие, которое помнит до сих пор.
Полностью согласен: не мог. Тогда что же такое он сделал со страной, властителем которой стал отнюдь не случайно?
Он дал ее народу волю.
Тень власти
Не свободу, про которую даже не понимал, что она такое и зачем нужна, а именно волю -- некую тень власти.
Впрочем, волю (и, стало быть, мощную энергию) полусонного народа разбудили учителя и "заклятые друзья" нашего героя -- Ленин, Троцкий, Бухарин. Другое дело, что они были язычники и не очень понимали, с какой энергией имеют дело. А потому направляли ее в русло, где речь шла преимущественно о предметах или количествах: под их руководством массы разрушали прежний порядок бытия, отнимали у одних и отдавали другим накопленные за века богатства, давили сопротивление всех, кто был против такого перераспределения, пытались стать собственниками того, что им не принадлежало.
Делая все это, они долго еще помнили впитанные с молоком матери библейские заповеди "не убий", "не укради", "не пожелай..." и точно знали, что их преступают. Рано или поздно социальная смута и упоение разрушительной волей должны были обернуться смутой душевной и полупокаянным вопросом: "Да что ж это такое мы творим и кто за это ответит?" Так все русские бунты кончались, и разбойники предпочитали умирать, покаявшись перед честным народом.
Однако вожди первых лет революции не выглядели мужами, способными взять на себя нравственную ответственность за народное буйство: к концу Гражданской войны они уже плохо управляли стихией, которую сами же и высвободили. Чтобы страну не разнесло в клочья, требовалось заключить новый "общественный договор", который содержал бы в себе амнистию всем, кто преступил заповеди, и свод несложных конвенций о дальнейших взаимоотношениях народа и власти.
Ежели в чем и состоит гениальность Сталина, так только в том, что момент народного похмелья он каким-то шестым чувством уловил и с лаконичной авторитетностью сельского батюшки отпустил ему все грехи, -- но и тут же взял за эту простую требу немыслимую плату. Такого масштаба конвертации народной воли в безграничную власть одного человека мировая история больше не знает.
Наверное, бывший семинарист понимал: дело не в бедности и богатстве, не в социальной справедливости и прочих сентиментальных вещах, коими увлекались коллеги по "ленинской гвардии" (которых он потом со сладострастием уничтожал), а в вечном желании человека уподобиться Богу, для которого не существует заповедей.
В любом обществе есть множество духовно слабых людей, которым кажется, что им кто-то или что-то мешает стать больше себя: богатый или умный сосед, глупый начальник, неправильный рельеф местности.
Оставаясь в рамках предписанного традиционным воспитанием поведения, изменить эту сковывающую (как кажется слабому человеку) среду нельзя. Хоть какую-то власть над ней может дать лишь свобода от предписаний, а на то требуется моральная санкция очень высоких инстанций.
Вот это Сталин и дал своему народу: лгать вообще-то нельзя, но если очень нужно для дела пролетарской революции, то можно; доносить вообще-то стыдно, но незаменимых у нас нет; Волга впадает в Каспийское море, но это поправимо.
Настоящая власть была там -- в Кремле, но ее тень была подарена каждому: тебе не очень нравится сосед или очень нравится его квартира? Так не молчи! Напиши куда надо, и тебя поймут правильно!
И пожелавших написать, заявить, изменить реальность оказались миллионы -- мир не видел еще власти, которая таким внешне примитивным способом обеспечила бы себе столь мощный социальный фундамент. Обшарпанный, кое-где потрескавшийся, но явно годный к долгой службе, он до сих пор не забыт -- люди, оказывающиеся в России у самого главного руля, время от времени заглядываются в ту сторону.
Сон разума
Вот об этом -- о нравственном совращении великого некогда народа -- надо бы поговорить в юбилейные дни, а не о том, что под мудрым руководством Иосифа Виссарионовича Россия стала ядерной державой и завоевала полмира. А это, уверяю вас, многие скажут.
Для чего же она все это делала, давясь собственной и чужой кровью, истощая генофонд и забывая о том, что ближнему можно иногда доверять? Для того, чтобы рябой и сухорукий человек в Кремле утолил свою паранойю?
Под конец жизни он, похоже, хотел остаться в своей стране один: недаром его так увлекали проекты перемещения народов с места на место. Наверное, умирая, он очень жалел, что Лаврентий Павлович не успел наделать достаточно бомб для того, чтобы забрать с собой в могилу как можно больше народу.
Сейчас говорят: то, что при нем было собрано, построено и завоевано, бездарные наследники пустили по ветру. Нет великой державы, нет великой армии, нет великого народа, -- есть развивающаяся страна с сомнительной репутацией, продажными политиками и апатичным населением. Разве вождь допустил бы такое унижение?
Что и говорить: Сталин вогнал страну, оказавшуюся под его властью, в такой глубокий сон разума и души, что многие от него и через пятьдесят лет не очнулись. Иначе понимали бы: так легко и быстро утратить можно было только то, чего на самом деле не существовало, а именно что снилось России в кошмарном сне.
Это было то самое неправедное богатство со следами грязи и крови, которое не может дать владельцам счастья. Когда человек (или нация) нравственно вменяем, его нельзя убедить, что деньги не пахнут, а мертвым не больно. От "благосостояния", "порядка" и "величия", замешанных на крови миллионов невинных жертв, его рано или поздно начинает тошнить, и тогда самая могущественная империя обречена на гниение и распад. Что и случилось.
Одно только тревожит: в самом ли деле мы проснулись, если до сих пор готовы с жаром спорить о Сталине, взвешивать на примитивных весах его достоинства и недостатки, спокойно относиться к его саморазмножающимся портретам и подражателям, число которых не убывает?
Можно понять, почему о генералиссимусе или о ком-то подобном ему тоскуют слабые, растерявшиеся, утратившие ориентировку в усложняющемся мире. Но с какого похмелья в опасные игры вокруг имперского "большого стиля" (а этот стиль не может не включать в себя в качестве обязательного элемента фигуру всесильного вождя) вступают рафинированные интеллектуалы, которые точно знают, чем такие игры кончаются?
Пятьдесят лет на эти игры держался некий неписаный запрет: умные и не подлые люди -- писатели, художники, музыканты, -- заботившиеся о своей репутации, старались быть подальше от власти, благо, после смерти отца народов за такое отчуждение уже не казнили.
И вдруг -- чуть ли не очередь известных, уважаемых, узнаваемых выстроилась во всех властных предбанниках.
Хозяина почуяли? Захотели поговорить с ним, как когда-то Пастернак мечтал поговорить со Сталиным, "о жизни и смерти"?
Сравнительный анализ
От чего еще спасу нет -- так это от лукавых сравнений.
Вот, говорят, Петр Великий тоже был жесток и Наполеон своими непрерывными войнами на сотню лет обескровил Францию. Но и Россия, и Франция по сию пору гордятся своими героями.
Опять же -- Чингисхан, которого монголы сделали своим национальным героем...
И генерал Франко, и генерал Пиночет вегетарианцами тоже не были: пустили-таки энное количество крови своим соотечественникам, зато уберегли свои народы от гражданской войны...
Так, может, нам раз и навсегда решить, что настоящая история не делается в белых перчатках, и отпустить всем тиранам и диктаторам их грехи?
А не обидим ли мы Иосифа Виссарионовича, поставив его в какой-то общий ряд? Он-то явно стремился превзойти всех и придворному своему кинематографисту как-то сказал -- не то с досадой, не то с пренебрежением: "Петруха (то есть Петр Великий) недорубил..."
Разве что в Гитлера он вглядывался с неким тревожным чувством доверия и узнавания, но и тот оказался ему не пара: сначала предал, а потом проиграл войну. А побежденный победителю, вестимо, не товарищ.
Кстати, никто до сих пор не объяснил, почему генералиссимус, получив точные сведения о гибели своего главного врага, утаил этот факт от всего мира. Гитлера еще долго после войны искали (и время от времени находили) то в Аргентине, то в Парагвае...
Дело даже не в садистской жестокости, с какой Сталин ломал Россию через колено, дело в том, что зверя он стремился разбудить в каждом подданном. Ни один из тиранов и диктаторов прошлого не смог выстроить механизм такого тотального контроля, причем это был относительно дешевый и практичный механизм: колесики и винтики сами следили друг за другом, невзирая на дружбу и кровное родство.
Чтобы такой механизм построить, недостаточно было насадить в стране атмосферу всеобщего страха и немотивированного насилия (это и Чингисхан умел) -- нужно было из народа душу вынуть и вывернуть ее так, чтобы и через пятьдесят лет после смерти экспериментатора она болела.
Или она уже не болит и именно поэтому Сталина вокруг и внутри нас не становится меньше?
АЛЕКСАНДР АГЕЕВ
Читайте на смартфоне наши Telegram-каналы: Профиль-News, и журнал Профиль. Скачивайте полностью бесплатное мобильное приложение журнала "Профиль".
