Мой друг, прекрасный журналист и притом русский националист, как сам он обозначает свои довольно эклектичные взгляды, посетовал недавно на отсутствие русской национальной интеллигенции. У всех есть, а у нас нет. Он очень удивился, когда я его спросил: а надо?

Дело в том, что сегодняшний русский национализм интеллигенцию ненавидит и постоянно обвиняет в национал-предательстве. Интеллигент в миропонимании националиста как раз и есть предатель. Из всего Гумилева — точней даже, из обоих Гумилевых, — националисты охотней всего цитируют сгоряча сказанную фразу главного идеолога нового евразийства, Льва Николаевича: «Я не интеллигент, у меня профессия есть». (Насчет профессии, кстати, поговорить с ним было бы любопытно: профессиональные историки до сих пор считают его построения весьма произвольными, а если факты не вписываются в его теории — тем хуже для фактов; профессия его была та самая — классический русский интеллигент с великими завиральными идеями, хотя никто не отрицает его вклада, скажем, в этнологию).

Из всего Ленина чаще всего повторяют фразу из письма, тоже под горячую руку: интеллигенция, мол, не мозг, а говно нации. На что естественно было бы возразить: а сам ты кто? Пролетарий, может быть? Ленин не просто был типичным русским интеллигентом, не имевшим, к слову сказать, даже и профессии, — а и защищал эту самую интеллигенцию от довольно гнусных обвинений «веховцев»: в «Вехах» интеллигенции предписывались смирение и самоограничение, там ее обвиняли в гордыне, поверхностности, презрении к народу — любимый набор пораженцев во времена любой реакции. Сильней и прицельней всего «Вехам» прилетело от Ленина и Мережковского: они совпадали не так часто, но интеллигенцию защищали оба. И радикально расходились в этом с идеологами черносотенства, которые интеллигентов традиционно ненавидели, отождествляя с жидами.

Какая вам национальная интеллигенция, ребята, кого вы хотите прельстить этим обозначением? Или вы признаете «национальными интеллигентами» тех, кто умеет подбирать книжные обоснования — всегда шитые белыми нитками — под ваши камлания о своей национальной исключительности? Но интеллигентность не тождественна книжности, и даже образованщина немыслима без какой-никакой порядочности. Национальная же исключительность списывает любые грехи, она никак не совмещается с моралью. Давайте припомним русские национальные добродетели, какими они рисуются современным поборникам особого пути: это прежде всего нетерпимость. Проповедники толерантности называются толерастами, либералы — либерастами, то есть привычка задумываться, прежде чем хрястнуть кого-либо в сопелку, как-то сразу выдает в человеке педераста, труса, интеллигента, одним словом. То ли дело самоутверждение путем агрессии, недоверие к науке, примат интуиции, которая так присуща всем чистым, корневым, незамутненным сознаниям! Ведь наука-то от лукавого, а сердце правду чует. В книгах-ито правде не выучишься, она, правдотка, в жизни постигается, и чем грязней, зловонней эта жизнь — тем она быстрей до самого нутра доходит. Вообще предпочитается нутряное, кондовое, грубое, необработанное; интеллигент не хочет ручки свои мягкие пачкать навозом — то есть прочь бежит от истины, от органики, от той природности, в которой принято видеть здоровую первооснову. Любопытно, что всякий идеолог почвенничества при первой возможности торопится перебраться в город — но это ему так нужно, ибо там больше возможностей для патриотических трудов; в основе почвеннической ментальности как раз и лежит мысль о том, что элите все можно и все положено, а попадает в эту элиту тот, кто ведет себя наглей, циничней, грубей остальных. Разумеется, никакая интеллигенция не пойдет в услужение к такой доктрине — хотя бы потому, что у интеллигента другие критерии отбора, и элитарность не означает для него отказа от любых правил. Я уж не говорю о том, что почвенничество само по себе — с советских времен, ибо у славянофилов все же были и таланты, и образование, — есть проект прежде всего антикультурный, подозрительный ко всему, что отличается быстроумием, начитанностью и утонченностью. Грубость, антинаучность (вспомним свежие творения Задорнова о Рюрике), противопоставление религии и науки (в пользу первой, разумеется) — все это черты современного патриотического дискурса, и какая же тут, помилуйте, интеллигентность?

Определений интеллигенции существует множество, и все они либо идеологизированы, либо чересчур завязаны на этику (которая тут все же, по-моему, не первична). Позволю себе дать собственное: интеллигенция — лучшая часть народа. Не более, но и не менее. Природность, врожденность, любые данности вроде национальности, возраста и пола преодолеваются с развитием интеллекта и уже не являются определяющими. Человек есть то, что он сам из себя сделал. Это не сочетается ни с каким национализмом (равно и ни с каким сексизмом). А если учесть, что нынешний русский национализм тащит на себе тяжкое бремя имперского наследия — со всем высокомерием этой имперскости, со всей гордостью за размеры и презрением к «маленьким, но гордым», — станет яснее ясного: робяты, антиллигентов вам не надоть. Вы достаточно ясно дали им это понять — и за годы советской власти, и потом, во времена еще более глубокого падения. Вам не антиллигентов надоть, а льстивых малоначитанных звездоболов.

Ну так ани у ваз ездь.