Всемирно известный британец приехал в Россию, чтобы передать клинскому Дому-музею Чайковского куклу композитора — героя его мультфильма 2011 года. В московскую галерею на Солянке на встречу со зрителями (большая часть которых оказалась профессионалами) он пришел накануне поездки в Клин. Открытый взгляд, мягкая улыбка, свободные движения. В руках — тот самый Чайковский. Элегантный, подтянутый, задумчиво-отстраненный. Барри бережно ставит его на стул, а сам становится возле экрана.

— Все началось с фильма «Звуки музыки». Помните сцену с домашним кукольным театром? Когда я увидел фильм впервые, меня поразило, что куклы — искусственные, условные персонажи — так точно рассказывают об отношениях взрослых. Мне нравится, что куклы могут сообщить то, что не могут или не хотят сказать люди, — говорит Барри. — Как у Оскара Уайльда: «Дайте человеку маску, и он скажет вам всю правду».

Барри замечает на руках у одной из зрительниц маленькую собаку.

— Я уверен, что здесь собралась прекрасно образованная публика, и вы наверняка вспомните, как зовут единственного пса, упоминаемого в одной из пьес Шекспира.

Зал отвечает смущенным молчанием. Cобаку звали Креб, она появляется в ранней пьесе «Два веронца», а также в первом анимационном фильме Барри Первиса, «Следующий» ( Next) 1989 года, в котором Шекспир за пять минут представляет на сцене елизаветинского театра полное собрание своих сочинений. Барри сделал этот мультфильм после семи лет работы в качестве режиссера и аниматора чужих фильмов, и, по его словам, в голове у него тогда скопилась масса мыслей и нереализованных идей, которые нуждались в немедленном воплощении. «Следующий» — о его любви к актерству и Шекспиру. Собственно, в кукольники он пошел именно потому, что внутренняя потребность в актерстве была, а хорошим актером он, по его словам, вряд ли бы стал.

— Какую роль сыграл в этом выборе ваш внутренний ребенок? — спрашиваю я.

— Я до сих пор ребенок. Я играю в куклы и все так же люблю придумывать и рассказывать истории, — отвечает Барри, расплываясь в улыбке. — Главное в анимации — история. Забудьте о технологии, без истории она совершенно ничего не значит.

— А откуда берутся истории?

— Я смотрю на вещи, на людей и вижу истории, — не задумываясь, говорит он. После секундной паузы добавляет: — Вот, например, почему вы надели этот шарф, а не какой-то другой? Что за история с ним связана?

В своих историях он легко обходится без слов. Они тоже второстепенны. В фильме «Перо» (Plume) 2011 года нет даже закадрового текста, как в других его работах. Минимальными средствами, без декораций, используя только движение, звук и свет, Первис рассказывает пронзительную притчу об упавшем на землю крылатом человеке. Нет, не Икаре, не ангеле — именно крылатом человеке, подчеркивает Барри, не стоит искать в этом фильме культурных отсылок. Он снял «Перо» после смерти своей матери, и эта работа была для него способом примириться с потерей и продолжить жить дальше.

Попав на землю, крылатый человек встречается с отвратительными плотоядными монстрами — по сути, своими альтер эго — которые насилуют его, медленно, безжалостно поедая его крылья. Истерзанный и опустошенный, лишенный того, что составляло его природу, он уже никогда не сможет летать. Поднявшись, он бредет куда глаза глядят и внезапно падает в воду — и здесь его тело вновь обретает чувство полета и свободы. Он летает.

— Было невыносимо ломать ему крылья, — говорит Барри. — Во всех моих фильмах есть крылья, для меня это символ свободы от всего, что ее так или иначе ограничивает: социума, культуры, пола, гравитации.

Я думаю о том, насколько уязвим человек с крыльями — объект постоянного раздражения и зависти своих бескрылых соплеменников, которые силой, уговорами или непробиваемой уверенностью в своей правоте пытаются пригнуть его к земле. Насколько он уязвим перед самим собой, порой не осознавая ценности дара, доставшемуся ему без всяких усилий и просьб.

Для куклы очень важны глаза, продолжает Барри, в них отражается движение мысли персонажа. У монстров из «Пера» нет глаз — они перемещаются вслепую, на запах, что, кстати, крайне сложно передать в анимации, но ему это удалось. В зале спрашивают, что за звуки они издают — определить происхождение этого то ли скрежета, то ли треска действительно сложно. Барри делает характерное движение пальцами, поясняя: так хрустят суставы.

Барри Первис не скрывает, что большое влияние на него оказал американский аниматор, создатель спецэффектов для классических голливудских фильмов Рэй Харрихаузен, с которым они были дружны долгие годы.

— Рэй как никто умел показать мыслительный процесс, у него даже динозавры — разумные, думающие существа. И они достоверны. Не реалистичны — а именно достоверны, — объясняет Барри.

Куклы Первиса не просто достоверны, они и правда живые. Anima на латыни — «душа». Аниматор — тот, кто вдыхает душу. Поэтому каждый раз так сложно расставаться с куклами, многие из которых поселились в Национальном медиамузее в Брэдфорде.

— А свои фильмы после завершения я вообще не могу смотреть, — отвечает Барри на вопрос из зала. Он действительно за весь вечер ни разу не взглянул на экран, и пока идут фильмы, он как будто слушает их спиной, наизусть зная каждую реплику и малейшие движения героев.

— Я прошу прощения за фильм о русской легенде, но поверьте, никто не любит Чайковского так, как я, — говорит он, включая очередное видео.

​

Девятиминутную биографию Чайковского Первис снял в 2011 году по приглашению режиссера и продюсера Ирины Марголиной для проекта «Сказки старого пианино» — цикла анимационных фильмов, посвященных великим композиторам. Она же написала сценарий и закадровый текст, составленный из фрагментов писем Чайковского. Барри по-прежнему сидит, отвернувшись от экрана, с напряженной спиной, которая напрягается еще больше на словах: «Я никогда не помирюсь с мыслью, что моя мать, которую я так любил, и которая была таким прекрасным человеком, исчезла навсегда, и что мне никогда не придется сказать ей, что и после стольких лет я все так же люблю ее».

— Если бы вам пришлось снимать фильм о себе, каким бы он был? — спрашиваю я.

— Я уже снял его, — Барри кивает в сторону куклы Чайковского. — Посмотрите, это я.

Его спрашивают, какие качества необходимы аниматору. Он отвечает без пауз: нужно быть актером, мимом, танцовщиков, музыкантом, наблюдателем, но прежде всего — рассказчиком.

— Всегда спрашивайте себя: что за историю я хочу рассказать? — не первый раз за вечер повторяет он.

Вопрос «Кто ваш любимый художник?» застает Барри врасплох. Немного подумав, он отвечает:

— Композитор мюзиклов Стивен Сондхайм. Он смотрит на вещи с другой стороны. Мне нравится смотреть на вещи под неожиданным углом, — говорит он. Я вспоминаю, что в одном из интервью как пример неожиданного взгляда на мир он приводил кэрролловского Чеширского кота: улыбка есть, а кота нет. Лучшего образа не найти — так и надо смотреть на вещи, если вы аниматор. Да и если нет — тоже. — Он медленно продолжает список любимых художников: Сера. Хогарт. Чайковский. Шекспир. Гендель. Диккенс. Многие.

А свой главный фильм он еще не снял, признается Барри. То, что он сделал раньше, — все лишь репетиция. История продолжается. Иначе все это не имело бы смысла.