В конце XIX века «Фрекен Жюли» была шок-пьесой: ее боялись ставить и публиковать. История аристократки, переспавшей со слугой, выглядела чересчур скандальной. Сегодня падшей графиней никого не удивить, и на поверхность наконец вышло то, что и самому Стриндбергу казалось важнее сословных перипетий: война полов.

В варианте Марчелли эта война полов начинается задолго до появления мятежной и проблемной фрекен. С первой сцены мы видим, что служанка Кристина (Глафира Лебедева), которая у Стриндберга олицетворяла спокойное здравое начало, полна холодного презрения и к жениху, лакею Жану, и ко всем прочим людям. У Марчелли она намного моложе, чем у Стриндберга, и являет собой не только центр спокойствия, но и центр силы и сдержанной ярости: даже приготовление ужина выглядит в ее исполнении угрожающе.

Жан (Павел Усачев) здесь больше рохля, чем дерзкий трикстер. Он под каблуком у Кристины. В итоге получается, что в войне полов здесь бьются не мужчина и женщина, а две женщины: кухарка с повадками хищницы и претендующая на власть, но на самом деле слабая госпожа. Одна точно знает, чего хочет, другой до этого безнадежно далеко.

Спектакль Марчелли учитывает требования «интимного театра Стриндберга» – неспроста он идет на камерной «Сцене под крышей». Шведский драматург-новатор не признавал рампы, границы между сценой и залом. Здесь граница тоже размывается: кому-то из счастливчиков в первом ряду перепадает порция ужина со стола на сцене и даже стаканчик красного вина (увы, оторопевший зритель не успел ими как следует распорядиться), у кого-то другого фрекен берет айкос, чтобы закурить.

Стриндберг зарядил пьесу изрядной дозой сарказма по отношению к женской эмансипации. Он считал, что борьба женщин за свои права проистекает из безделья городских дам, тогда как у крестьянок просто нет времени отвлекаться на подобную чепуху. Но женщина для него не заведомо никчемный оппонент, с которым нечего церемониться. Взяв власть в свои руки, она может погубить мужчину, что швед и изобразил в написанной им за год до «Фрекен» пьесе «Отец».

Вот и главная героиня «Фрекен Жюли» (ее играет Лилия Волкова) – жертва безжалостного эксперимента своей матери-суфражистки, презиравшей мужчин и воспитавшей дочь в таком же презрении. Стриндберг не зря упоминает, что по требованию матери в хозяйстве родителей Жюли женщины выполняли мужские работы, а мужчины – женские: натуральный порядок был перевернут с ног на голову, что привело к разорению. Выросшая в такой обстановке фрекен явно психически нестабильна, и в этом она наследует матери, кончившей сумасшествием.

Не наученная традиционным ценностям, Жюли начинает делать ошибки одну за другой и спутывается с лакеем: вроде естество тянет ее к мужчине, но ум, воспитанный на ненависти, не может не презирать – и его, и отца, и себя. Земля разъезжается у нее под ногами, и она летит в бездну. Сопутствующие обстоятельства только усугубляют катастрофу: сословное неравенство, цинизм «простых людей», всеобщее недоверие.

Если Кристину Марчелли омолодил, то фрекен Жюли у него, наоборот, этакая повидавшая жизнь и немного утомленная львица. Точнее, она пытается держать себя львицей, но мы видим, что внутри ей не на что опереться, кроме взрощенной матерью слепой ненависти.

Нельзя построить жизнь на ненависти, ею не заменишь любовь – такой нехитрый вывод вроде бы подсказывает нам совсем не добряк Стриндберг. Ненависть и извращенное воспитание делают Жюли слепой: она не видит, что за люди ее окружают. Возможно, потому, что всю жизнь не видела ничего, кроме навязываемой ей эмансипации. Слуги ведут свою игру, и финал ее подчеркнуто мрачен: вложив в руки отчаявшейся графини опасную бритву, Жак и Кристина отправляются на праздничную службу в церковь, где предвкушают «хорошую проповедь».

Марчелли отодвинул на задний план рассуждения о гнусности человеческой, которых много у Стриндберга. Зато, верный своим принципам, эротическую часть усилил многократно. То, на что шведский классик лишь многозначительно намекал, здесь вывернуто на полную: полуголые телеса, беседы в постели и тому подобное. В итоге в войне полов у Марчелли побеждают женщины, вытесняя своими призывными телами и характерами мужичонку-лакея, как бы тот ни хорохорился. Слабая и испорченная погибает, а сильная и хищная забирает добычу себе, чтобы продолжить жить, как веками заведено.