Психология Интернета

В Германии одного упоминания о спецслужбах и слежке сегодня достаточно, чтобы большинство из тех, кто считает себя интересующимся политикой, принялись закатывать глаза или отводить взгляд. Такие новости сегодня проходят транзитом, их в лучшем случае принимают к сведению или раздраженно морщат лбы.

На подобном информационном фоне гимнастика для спины и даже финишная прямая важного аукциона Ebay (18 мегапикселей, представляете?!) снова занимают козырные места. Причем не только в головах определенной части общественности, но и большого числа журналистов, на время променявших свою миссионерскую роль четвертой власти на новый жанр гипотез о дальнейшей судьбе какого-нибудь проштрафившегося бизнесмена. Завтра они ванализировать, что какой-нибудь @zongo137 имеет сказать о плагиате в предисловии к пятисортной докторской работы никому не известного депутата ландтага.

К сожалению, несмотря на мою личную неприязнь к бульварным новостям, все вышесказанное нельзя бездумно рассматривать как обличение тех или иных журналистов. Разоблачения Сноудена попутно позволяют лучше понять устройство нынешней «операционной системы» медийной демократии. Стало трудно придумать настолько абсурдную новость, чтобы она после непродолжительных пересудов в СМИ и выражения серьезной озабоченности не была распространена каким-нибудь вице-спикером правительства в Берлине. Проведем мысленный эксперимент: «Спецслужбы изменили Основной закон ФРГ в свою пользу». Складка на лбу, еще одна, мозги закипают... Так-так, а где будет проводиться одна восьмая Лиги Чемпионов?

Ой, простите: придуманная мной новость оказалась недостаточно нелепой, виноват. По словам Сноудена, в 2009 году правительство ФРГ под давлением АНБ внесло изменения в закон о тайне переписки, почтовой корреспонденции и сообщений, передаваемых по линиям связи. В результате конституционные права всех немецких граждан были ограничены. Известие об этом как-то затерялось в потоке новостей. Несмотря на то, что соответствующая информация жизненно важна в контексте драмы со слежкой, поскольку поднимает действительно критические вопросы о тогдашнем правительстве Меркель. Как мог выглядеть «диалог» между АНБ и правительством в Берлине?

АНБ: «Вы бы не могли чуток ограничить ваш Основной закон, чтобы мы могли следить на законных основаниях за большим количеством граждан?»

Правительство Меркель: «Без проблем. Но подождите: зачем это вам? С каких пор вас интересуют наши законы?»

АНБ: «Хороший вопрос. Если честно, мы подумали, что будет невредно переложить на вас часть ответственности».

С начала 2014 года немцам известно о том, что велась запись телефонных переговоров целой страны, что АНБ, вопреки собственным заверениям, на широкую ногу занимается экономическим шпионажем, что только британские спецслужбы задействуют больше тысячи человек, чтобы самыми отвратительными средствами вести своего рода психологическую войну в интернете и соцсетях — против самых разных людей, таких как активисты. Любой из вышеприведенных пунктов в отдельности мог бы вылиться в международным скандал. Но совокупность громких сенсаций медийная общественность переварить просто не в состоянии. Похоже, постоянная вакцинация шпионскими новостями на протяжении вот уже чуть ли не года привела к формированию иммунитета. Те вещи, которые мы, казалось бы, не можем изменить, принимаются без размышлений — как данность.

Один из самых авторитетных философов и социологов наших дней, 84-летний Юрген Хабермас, разработал концепцию делиберативной демократии, в условиях которой политика есть плод общественного дискурса. По идее интернет-общественность для нее превосходно подходит — лучше, чем все прежние типы медийной общественности. Но это теория. Между ньюстикеризацией любого маломальски важного события и «историей об истории по поводу истории» о том, как новости международной жизни попали в соцсети — эти «социальные средства информации» — кое-что мы расплескали: приводной ремень, соединяющий участвующую в дискурсе общественность и политиков с... ух ты, смотри-ка — совята!!!

Впублично возмущаться, пока политики не сделают нужные выводы — даже если глава ведомства федерального канцлера увлечен миром твитов и считает эту коммуникационную платформу «самым грозным оружием демократии». Которым, между прочим, должен быть он сам, при его-то позиции в эпицентре избранной власти.

В силу ускорения и перегрева общественных дискурсов — вызванных взаимодействием редакционных и социальных средств информации — образовалась брешь. У цифровой общественности нет инструментов, позволяющих преобразовывать суть общественной дискуссии в политику. Ведь по сути мы имеем абсурдную ситуацию: основные надежды на то, что после Сноудена произойдут какие-то реальные изменения, возлагаются на бюрократические кулуары, где чиновники перекладывают документы из одной стопки в другую и даже в последний день мироздания будут корпеть над подготовкой законопроектов к повторным слушаниям.

Представители заинтересованной общественности могут из этого сделать двоякий вывод. С одной стороны, есть вариант ретироваться и безвременно «отойти от дел» — притом, что резигнация вполне может получить характер показной активности, в форме максимально радикальных и потому невыполнимых требований, идеально извиняющих фактическое бездействие. Это здорово для психогигиены и самовнушения, но не здорово чуть ли не во всех других отношениях.

С другой стороны, можно попытаться создать те инструменты, которых сегодня так не хватает, и набраться духа для их применения. Но для этого придется как минимум начать что-то делать и прекратить п...

«Многабукаф»?

Самое обидное: интернет-общественности не достает позиции и инструментов, чтобы выполнять свою задачу в системе медийной демократии. Так давайте их создавать!