Конфликт на Украине выявил непригодность старых военных и политических концепций

В начале СВО Россия рассчитывала быстро и относительно бескровно решить «украинскую проблему» путем установления новой системы безопасности в Европе, центральным элементом которой была бы нейтральная и демилитаризованная Украина. Территориальные приращения этими планами не предполагались в принципе, даже в Донбассе. Запад же рассчитывал на быстрый разгром России (вплоть до смены ее режима) за счет шоковых санкций, информационной кампании и первых военных неудач. Россия должна была потерпеть стратегическое поражение и на длительное время утратить роль важного игрока в мировой политике.

И Москва, и Запад рассчитывали добиться намеченных результатов в течение нескольких недель. Но вместо этого они получили многолетнюю кровавую войну на истощение, где одной из важнейших целей стало занятие либо удержание территорий.

За считаные недели СВО обесценила многолетние стратегии сторон конфликта, а также военные и политические концепции, воспринимавшиеся как аксиомы с конца 1980-х. Военная наука оказалась полностью не соответствующей уровню развития военной техники. Из-за этого приспособление к новым реалиям происходило на поле боя методом проб и ошибок.

В последний раз несоответствие сравнимого масштаба наблюдалось в начале Первой мировой войны. Фактически на этот раз отставание военной мысли от военной техники может быть еще большим. Но сейчас ситуация куда опасней. Выяснилось, что крупные державы в целом слепы в отношении мира, в котором они живут. Бессилие их стратегической мысли в военной сфере – лишь маленькая часть большой проблемы.

Учитывая растущую роль ядерного фактора в мировой политике, наступающую эпоху «ядерной многополярности» и тенденцию к распространению ядерного оружия в мире, складывающуюся картину можно назвать пугающей.

Для начала, у участников нового раунда соревнования великих держав отсутствуют рабочие критерии измерения силы государств на международной арене. Россия с ее менее чем 4% глобального ВВП в союзе с Белоруссией и КНДР, допустив массу тяжелых военных просчетов на раннем этапе спецоперации, смогла повернуть ход боевых действий в свою пользу. Коалиция из более чем 50 развитых стран, поддержавших Киев, контролирующая более 50% мирового ВВП, оказалась бессильна этому помешать. В результате военная ситуация для Украины неуклонно ухудшается.

Складывается впечатление, что такой индикатор, как среднее количество собак и котов в домохозяйствах, – более достойный показатель национальной мощи, чем долларовый ВВП в текущих ценах.

Полностью отсутствуют пригодные для современных условий критерии оценки политической устойчивости иностранного государства, способности его общества переносить потери и вообще анализа внутренней политики и системы принятия решений. Отсутствуют эффективные методики прогнозирования развития экономики в условиях военного шока. Довоенные прогнозы в отношении способности России противостоять санкциям оказались вопиюще неточными. Но столь же неточными оказались и многие предположения о способности Европы выдержать разрыв с Россией, повышение цен на энергоносители и длительное военное напряжение.

В этой связи возникает соблазн просто «отменить» последние 35 лет развития стратегической мысли и появившиеся в этот период концепции, объявив их результатом «стратегической амнезии» и «откатившись» назад, в эпоху поздней холодной войны. Либо еще дальше назад – во времена борьбы империалистических держав конца XIX – начала XX в.

Чем конфликт на Украине похож на противостояние США и СССР в начале 1950-х

Любые подобные аналогии крайне вредны и опасны. Нежелателен также механический перенос в наше время терминов и понятий, относящихся к минувшим эпохам, поскольку мир изменился радикально. Обращение к опыту холодной войны особенно проблематично. Речь идет обычно о ее позднем периоде, наступившем после Карибского кризиса и установления ракетно-ядерного баланса СССР и США. Это был мир, максимально непохожий на нынешний.

Прежде всего сейчас речь уже не идет о противостоянии двух полюсов силы и двух систем. Современный мир гораздо сложнее. В нем три сверхдержавы – США, Китай и Россия и множество влиятельных игроков с самостоятельной внешней политикой, претензиями на роль в глобальном управлении, со значительным силовым и промышленным потенциалом, но при этом не входящих в их системы альянсов. Это Индия, Пакистан, Турция, Иран, Бразилия. В дальнейшем этот список может существенно расшириться.

В период поздней холодной войны ядерным оружием обладала пятерка постоянных членов Совбеза ООН и Израиль (шесть ядерных бомб ЮАР были, по сути, экспериментальными). При этом на СССР и США приходилось 99% всех мировых ядерных арсеналов, что делало прочих участников ядерного клуба не слишком значимыми для общего баланса. Сейчас в мире девять государств имеют серийное и готовое к применению ядерное оружие. При этом Китай в ближайшие годы обретет статус третьей ядерной сверхдержавы, сравнимой с Соединенными Штатами и Россией. КНДР и Индия находятся на пути к развертыванию полноценных межконтинентальных баллистических ракет, способных поражать цели в любой точке планеты.

В мире «большой ядерной тройки» и нескольких менее крупных, но растущих игроков многие подходы холодной войны к сдерживанию, ядерной стратегии, контролю над вооружениями теряют силу. Ситуация может дополнительно осложниться, если к ядерному клубу присоединятся Япония и Южная Корея (в обеих странах идут дискуссии по этому поводу).

Радикально отличается внутренняя ситуация в ведущих странах. За 1960–1980-е крупные государства Запада пережили серию экономических и внутриполитических кризисов, происходивших в разное время и бывших относительно краткими. СССР за тот же период перешел от относительно быстрого роста к застою, а затем – к медленному упадку. Ни одна из сторон не имела эффективных инструментов влияния на внутреннюю политику другой.

Сейчас США и Европа переживают многолетние периоды внутриполитической турбулентности. Удар по правящим элитам нанес еще финансовый кризис 2008–2010 годов. Затем ситуацию усугубили миграционные кризисы середины 2010-х и ковид. На протяжении полутора десятилетий традиционный истеблишмент неуклонно сдает позиции, общественная жизнь радикализируется, снижается доверие к выборам. Усиливается влияние внесистемных политиков – вплоть до прихода к власти одного из них в главной стране Запада.

Россия на фоне СВО переживает собственную тяжелую перестройку политической и экономической модели. И даже Китай сталкивается с падением темпов роста, новыми волнами чисток госаппарата и поисками новых драйверов экономического развития.

Кризисные явления в политике и экономике наблюдаются повсеместно. Сталкиваясь с внутренними вызовами, многие страны становятся на путь идеологизации внешнеполитического курса. Знаменосцем этой тенденции стали США с их попытками повлиять на выборы в Евросоюзе, добившись победы местных правых, санкциями против Бразилии в ответ на судебное преследование экс-президента Болсонару и против ЮАР в ответ на притеснение белых фермеров.

При этом Россия продолжает вызывать симпатии европейских правых. В итоге конфликт с Россией используется как предлог для их силового подавления, вплоть до отмены результатов выборов (Румыния).

При такой внутриполитической поляризации аппетит к риску в конфликтах типа украинского будет неизмеримо выше, чем на позднем этапе холодной войны. Сейчас тяжелое внешнеполитическое поражение чревато потерей власти, а противостояние внешнему врагу, напротив, служит инструментом для «сплочения вокруг флага» и способом на время сгладить внутренние противоречия. Показательно, что самый воинственный лидер современного ЕС – президент Франции Эммануэль Макрон с его рейтингом поддержки в 24%, тяжелым кризисом государственных финансов и затяжной стагнацией экономики.

И Россия, и Европа проецировали украинский конфликт на свою внутреннюю политику и опасались катастрофической внутренней дестабилизации в случае тотального поражения. С обеих сторон это не только не скрывалось, но и подчеркивалось.

Каждая из сторон украинского конфликта, проявляя высочайшую готовность к риску сама, ожидала при этом от другой стороны сдержанности в духе едва ли не периода Разрядки. Когда эти ожидания не оправдывались, последовали рассуждения об иррациональности, безумии, падении стратегической культуры в стане оппонента и т. д.

Фактически стереотипы холодной войны привели стороны к разыгрыванию все новых раундов игры в «кто первый моргнет» и движению по пути эскалации. Каждая из сторон преследует вполне рациональные, понятные цели, но совершенно слепа в отношении целей и мотивов противника.

Пять сценариев: что ждет российское общество после завершения СВО?

В мировой экономике рост протекционизма сочетается с объективной невозможностью замкнуть большинство производственных цепочек на собственной территории даже для самых крупных стран. Например, Россия ценой больших усилий сейчас пытается стать единственной страной в мире, способной самостоятельно производить гражданские самолеты. Но во множестве секторов самодостаточность ей в обозримом будущем не светит хотя бы из-за неспособности производить современную электронную компонентную базу.

В условиях непрерывных экономических войн всякая зависимость превращается в уязвимость, но избавиться от зависимости нельзя. Зависимостью в экономической и технологической сферах можно только управлять, минимизируя риски. И это становится одним из главных направлений внешнеполитической деятельности.

Несмотря на повсеместные шаги по усилению контроля над интернетом, никуда не уходит и глобальное информационное пространство, где мгновенно перемещаются образы и идеи. Глобализация приобретает новые формы, но уровень ее по-прежнему выше, чем когда-либо. Крупные события на другом конце мира могут почти немедленно отразиться на внутренней ситуации: китайские власти всерьез опасались в 2011 году, что на страну перекинутся беспорядки «арабской весны».

Накопившиеся к началу СВО изменения практически во всех сферах жизни общества уже требовали выработки новых подходов и методов для анализа международной политики. Необходимы новые критерии для оценки экономической, промышленной и военной мощи государств, новые подходы к промышленной политике, новая теория ядерного сдерживания, новая система контроля над вооружениями и новые методы экономического прогнозирования, способные работать в условиях глобальной неопределенности и отсутствия правил. Попытки искать готовые решения в истории (своей или зарубежной) крайне вредны: готовых ответов на текущие вопросы в прошлом нет.

Василий Кашин – директор Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ