Душа воробья: 110 лет со дня рождения Эдит Пиаф

19 декабря исполняется 110 лет со дня рождения Эдит Пиаф, легендарной французской певицы, для которой не было границы между жизнью и творчеством: на сцене она пела о том, что узнала на парижских улицах, а вне сцены жила так, словно играла драматический спектакль. В ее маленьком и хрупком теле обитала столь пылкая и ненасытная душа, что оно едва выдерживало напор страстей. Пиаф умерла в 47 лет, будучи уже очень больным и поломанным человеком, но беречь себя она не умела и не хотела. Когда друзья советовали Эдит сбавить обороты, она отвечала: «Кому нужно мое примерное поведение? И для чего?»

Святость и проституция

Пиаф стала одним из главных символов Франции. Ее подруга актриса Марлен Дитрих однажды сказала: «Единственное слово, которое могло бы заменить "Париж", – это "Пиаф"». К любви и восхищению, которые обычно вызывают у публики артисты, в случае Пиаф добавлялось еще и сострадание, поскольку ее жизнь была переплетением радости и боли.

Слезы черной пантеры: 90 лет со дня рождения Нины Симон

Эдит Джованна Гассьон родилась в Париже в семье актрисы Аниты Майяр и акробата Луи Гассьона. Когда она появилась на свет, Луи воевал на фронте Первой мировой, а Аните, выступавшей в кабаре, не хотелось возиться с ребенком, и она отдала маленькую Эдит своей матери. Бабушку дети тоже не особенно интересовали, и, чтобы малышка не беспокоила ее своим плачем, она поила ее вином.

Вернувшись с войны и обнаружив дочь немытой, полубольной и полупьяной, Гассьон забрал ее и отвез к своей матери. Но Пиаф, видимо, была обречена на экстремальное детство: вторая бабушка владела борделем, где будущей певице и пришлось провести несколько лет. Бабуля и ее «девочки» холили и лелеяли малютку Эдит как могли, но все же своеобразная атмосфера заведения не могла не оставить на детской психике отпечатка. Так, по словам Пиаф, она была уверена, что женщина просто не имеет права отказать мужчине в телесной близости.

Но обстановкой борделя проблемы не ограничивались. В три года Эдит ослепла, заболев кератитом. Она оставалась незрячей несколько лет, пока бабушка не отвезла ее в Лизьё на могилу святой Терезы, тогда еще не канонизированной, но уже известной своими исцелениями. Через шесть дней после паломничества зрение вернулось. До конца жизни Эдит носила кулон с изображением святой и вообще была по-своему очень набожной.

«Настоящее дитя Парижа»

В школе Эдит сразу стала изгоем, ибо ремесло ее бабушки было известно всем. Тогда отец забрал ее к себе, а работал он в бродячем цирке Кароли. Маленькой девочке полагалось петь «Марсельезу», обходя зрителей со шляпой для сбора денег.

Вместо детского сада – бордель, вместо школы – бродячий цирк: сценарий жизни юной Эдит словно бы писал Диккенс или Гюго.

Босая царица маленькой страны: 80 лет певице Сезарии Эворе

Со временем репертуар дочери акробата расширился, а голос окреп и стал настолько звонким и громким, что слушатели удивлялись, как он умещается в этом крошечном теле – в Эдит не было и полутора метров росту. В 15 лет она начала зарабатывать самостоятельно, выступая в кабаках и на улицах Парижа. Отец завел новую семью, но Пиаф не захотела в нее встраиваться, хотя на всю жизнь подружилась со сводной сестрой Симоной Берто, позже написавшей мемуары о певице.

В 17 лет у Эдит родилась дочь Марсель. Отцом был Луи Дюпон, состоятельный буржуа, владелец магазина. Ему не нравилось, что Эдит вечера напролет поет в злачных заведениях, и он уговаривал ее найти приличную работу или стать домохозяйкой. Однако менять свой образ жизни певица не собиралась. Ее дочь умерла в два года от туберкулезного менингита, а следующий ребенок родился мертвым – больше детей Эдит иметь не могла.

В 19 лет она встретила своего Пигмалиона – Луи Лепле, владельца популярного клуба Le Gerny's на Елисейских Полях. Оценив ее талант, он начал обучать Эдит азам артистического искусства: как составлять репертуар, как одеваться, как держать себя на сцене. Он же переименовал Гассьон в Пиаф, что на парижском сленге означало «воробушек». Долго думать не пришлось – в репертуаре Эдит была песня со словами «родилась, как воробей, прожила, как воробей, умерла, как воробей».

Представляя Пиаф публике Le Gerny's, Лепле говорил: «Несколько дней назад я проходил по улице Труайон. На тротуаре пела девочка, маленькая девочка с бледным и печальным лицом. Ее голос проник мне в душу. Он взволновал меня, потряс. Я хочу теперь познакомить вас с ней – это настоящее дитя Парижа. У нее нет вечернего платья, и если она умеет кланяться, то лишь потому, что я сам только вчера научил ее это делать. Она предстанет перед вами такой же, какой я ее встретил на улице: без грима, без чулок, в дешевой юбчонке».

Ее легионер

Концерты имели такой успех, что вскоре Малышка Пиаф (как ее называли тогда на афишах), начала выступать вместе со звездами шансона той эпохи – Морисом Шевалье и Мистенгетт. Еще больше шума наделало ее появление на «Радио-Ситэ» в воскресной передаче, представлявшей молодых артистов. Слушатели буквально оборвали телефон радиостанции, требуя, чтобы Малышка Пиаф пела еще и еще. Вскоре она заключила контракт с фирмой Polydor и сделала свои первые записи.

На волне успеха пришла новость: антрепренер Луи Лепле найден с простреленной головой. Пиаф не только лишилась друга и покровителя, но и оказалась в списке подозреваемых, поскольку ее имя упоминалось в завещании убитого. На одном из концертов публика вместо оваций громко требовала расправы над «злодейкой». Пиаф и так в ту пору выглядела на сцене робкой и изможденной, а после такого приема ее едва не парализовало.

Но скандал утих, подозрения не оправдались, а Пиаф встретила нового наставника – поэта Раймона Ассо. В отличие от истории с Лепле, их отношения скоро приобрели романтический характер. Они стали любовниками, и Ассо продолжил то, на чем остановился Лепле: учил ее истории искусства, водил в театр, заставлял читать книги. И, конечно, писал для нее песни, точнее, слова к ним, а музыку ко многим из них создала Маргерит Монно, с которой Пиаф очень подружилась.

Одной из знаковых песен Пиаф стала Mon légionnaire («Мой легионер»). Все понимали, что, исполняя ее, Эдит думает об Ассо, ведь он был ветераном Иностранного легиона. Пиаф разъярилась, узнав, что сначала композицию отдали более известной артистке Мари Дюба: «Это же моя песня, это моя жизнь!» В отношениях певицы и поэта была пикантность: Ассо сочинял песни от лица женщины, восхищающейся мужчиной, а этим мужчиной был не кто иной, как он сам.

Ассо убрал из сценического имени Пиаф несолидную «Малышку» и устроил своей возлюбленной выступление в ABC, самом знаменитом мюзик-холле Франции, после чего газеты провозгласили Эдит «новой великой певицей». Впечатленный рассказами о ее «диккенсовском» детстве и улично-кабацкой юности, Ассо создавал на их основе полуавтобиографические песни, добавляя от себя, если требовалось, выразительных деталей. Он объяснил Эдит, что ее вроде бы незавидная жизнь была куда более ценным материалом для творчества и артистического образа, чем какие-нибудь гламурные истории. Войдя во вкус, Пиаф порой сгущала краски, рассказывая журналистам о своем прошлом, но ей это прощалось, поскольку эти фантазии росли не на пустом месте. Эдит была «своей в доску» для простых французов, символом человеческого достоинства всех бедных и обездоленных.

Всенародная любовь

Вторая мировая и оккупация Франции нацистами не затормозили развитие карьеры Пиаф. Осенью 1940-го в престижном зале «Плейель», где обычно звучала симфоническая музыка, состоялся ее первый большой сольный концерт, затем певица с успехом гастролировала по стране.

«Немцам очень нравилось пение Эдит. Раз двадцать, не меньше, они приглашали ее выступить в больших немецких городах, но она всегда отказывалась. Зато готова была сколько угодно петь в лагерях для военнопленных и отдавала им полученные гонорары», – писала Берто. По легенде, Пиаф способствовала освобождению многих соотечественников, тайно провозя поддельные документы. Сама певица об этих гастролях рассказывала неохотно.

Лёд, который греет: 80 лет Катрин Денев, королеве французского кино

Некоторые французы обвиняли ее в слишком дружелюбных отношениях с оккупантами. Однако Эдит по крайней мере один раз задерживала полиция за оскорбления в адрес нацистов.

Во время войны Пиаф начала играть в театре и кино. Этому способствовало знакомство с поэтом и режиссером Жаном Кокто, ставшим одним из ее близких друзей.

«Для меня она была больше, чем певицей. Она была душой, зеркалом, живым отражением человеческого горя, отчаянным криком страдания, символом нашего одиночества и нашей печали», – говорил Кокто. Он привлек ее к участию в спектакле по своей пьесе «Равнодушный красавец», а затем режиссер Жорж Лакомб перенес эту историю на экран, сняв «Монмартр на Сене», где также сыграла Пиаф.

Став звездой, Эдит временами ностальгировала по неприкаянной юности, когда она зарабатывала уличными концертами. Ее подруга актриса Жину Рише рассказывала, что, выпив бутылочку-другую бордо, Пиаф любила, переодевшись нищенкой, отправиться на хорошо знакомые улицы, чтобы петь старые песни. Вокруг нее тут же собиралась толпа, но никому и в голову не могло прийти, что это настоящая Пиаф. Все думали, что это ее двойник, и лишь диву давались от того, что нищая певичка настолько похожа на звезду.

Найти и потерять

В 1946 году Пиаф впервые исполнила La Vie en rose («Жизнь в розовом цвете»), песню, слова к которой написала сама. Ассо был хорошим учителем, и после расставания с ним в начале войны Эдит тоже начала сочинять. Одна из самых известных вещей ее авторства – Hymne à l'amour («Гимн любви»), за которой стоит трагическая история отношений Пиаф с Марселем Серданом, французским боксером алжирского происхождения.

Пиаф познакомилась с ним в 1947 году во время своих первых американских гастролей. Оба были большими знаменитостями, их роман (у Сердана была жена и дети) подробно освещался прессой. И хотя события жизни Пиаф нередко напоминали литературные сюжеты, вряд ли кто-нибудь мог предвидеть столь душераздирающего финала: в 1949-м Сердан погиб в авиакатастрофе, торопясь на выступление Эдит в Нью-Йорке.

Певица узнала новости незадолго до выхода на сцену. Во время концерта она дважды теряла сознание. Пиаф называла Сердана своей самой большой любовью. В написанном незадолго до трагедии «Гимне любви» были строчки: «Если смерть заберет тебя у меня, это не страшно, ведь я тоже могу умереть, и тогда мы вместе будем в вечности». Ей казалось, что она наконец нашла то, что так долго искала, – и вот снова осталась одна со своим отчаянием.

«В бане все равны»

Заглушая горе, Пиаф начала крепко пить или, как могло показаться, усиленно приближать встречу с Марселем на том свете. В ее жизни появились и наркотики. Уже в 35 лет певицу мучили артритные боли, и кто-то из врачей прописал ей морфий. А потом она несколько раз попадала в автокатастрофы, получив множественные переломы. И снова боль, и снова морфий – пока Пиаф не поняла, что стала законченной наркоманкой.

Можно ли быть рок-звездой и никогда не употреблять алкоголь и наркотики?

«В течение четырех лет я жила как животное, как безумная, для меня не существовало ничего, кроме укола, приносившего временное облегчение. Мои друзья видели меня с пеной на губах, цепляющуюся за спинку кровати и требующую дозу морфия. Они видели меня в кулисах, второпях делающую себе через юбку, через чулки укол, без которого я не могла выйти на сцену, не могла петь. И даже это, даже мое искусство – ничто в мире не могло удержать меня, мое отчаяние», – вспоминала Эдит.

Проблема была еще в самой страстной натуре Пиаф. Она была из тех, кто живет сильными эмоциями, и чем острее, тем лучше. Такого рода жажда жизни граничит с тягой к гибели, когда ради пиковых ощущений человек буквально сжигает себя.

Самым сильным ее наркотиком была любовь. Пиаф говорила: «Когда я не умираю от любви, когда мне не от чего умирать, вот тогда я готова издохнуть!»

Любовников у певицы было много, а счастья мало. «Я переходила из одних рук в другие, надеясь найти в них чудо. Я всегда лихорадочно искала большую любовь, истинную. И может быть, потому что я никогда не могла примириться с ложью, не могла примириться со скукой, у меня и было так много мужчин в жизни», – говорила она.

Но Пиаф была не из тех ненасытных людей, что зациклены лишь на себе. Ее душевная широта – а кто-то скажет нереализованный материнский инстинкт – заставляла ее заботиться о множестве различных знакомых, еще более несчастных, чем она. Эдит «усыновляла» или «удочеряла» кого-нибудь, найденного в грязном углу, возилась с ними, а потом неожиданно забывала. «Она запросто приводила в дом и знаменитого актера, и бродягу, ночующего на решетке метро. "В бане все равны! Все слеплены на один фасон! Почему же я не могу посадить их рядом за мой стол?"», – вспоминала слова Эдит Симона Берто.

Птенцы воробьиного гнезда

Пиаф дала путевку в жизнь целому ряду знаменитых французских шансонье: Иву Монтану и Шарлю Азнавуру в 1940-х, Эдди Константину и Жоржу Мустаки в 1950-х. Из этой компании только Азнавур упорно отрицал интимные отношения между собой и Пиаф. Возможно, он не лукавил: крошечная певица предпочитала более рослых и представительных мужчин. Зато Азнавурян послушно отправился к пластическому хирургу уменьшать свой армянский нос, когда Пиаф сказала, что это будет хорошо для его имиджа.

«У этой "Мадемуазель Противоречие" сердце было огромное, как гибралтарский утес, а в характере сочетались черты дворовой девки и святой Терезы. Она была настоящей женщиной. Если вы входили в ее круг, то уже не могли выйти из него. Она околдовывала вас», – уверял Азнавур.

Ему вторил Мустаки: «Она любила безграничной любовью, она возносила вас до небес, словно влюбленная девочка-подросток, словно экзальтированная девушка. Я провел рядом с этой женщиной, одновременно авторитарной и очень покорной, женственной и при этом безапелляционной, год, наполненный страстью и очень изматывающий».

Без сожалений

В 40 лет Пиаф уже понимала: ее время на Земле подходит к концу. Слишком много болезней терзали ее хрупкую телесную оболочку, да и она сама не жалела ее. «Меня приводила в ужас способность Эдит Пиаф прожигать жизнь. Она не умела сдерживать себя, она должна была себя тратить, тратить до конца», – вспоминала Марлен Дитрих.

В исполнении Пиаф шансон часто превращался в гимн, и в последние годы жизни она спела самый главный из этих гимнов – Non, je ne regrette rien («Нет, я не жалею ни о чем»). Написанная Шарлем Дюмоном и Мишелем Вокером, изначально эта песня была посвящена Иностранному легиону и его десантному полку в Алжире. Примечательно, что вскоре после этого сделанного Пиаф посвящения полк был расформирован за поддержку «путча генералов» 1961 года, направленного против плана президента Де Голля дать Алжиру независимость. Наказанные офицеры пели «Я не жалею ни о чем» уже с особенным смыслом.

Широкой публикой песня воспринималась как личный манифест самой певицы, прожившей непростую жизнь, считающей, что расплатилась за все свои ошибки и готовой начать с нуля.

Терзаемая болезнями – циррозом, артритом, гипертонией, аневризмой аорты, – Пиаф не хотела сдаваться. Врачи уговаривали ее отменить большой концерт в зале «Олимпия» в начале 1961-го, говоря: «Мадам, для вас выступление на сцене равносильно самоубийству!» Пиаф ответила: «Такое самоубийство мне нравится. Оно в моем стиле».

Эдит понимала, что выглядит как старуха, но желание чувствовать любовную страсть было сильнее. В последний год жизни она вышла замуж за молодого красавца-грека, бывшего парикмахера Теофаниса Ламбукаса, которого силой своего влияния и вдохновения превратила в певца Тео Сарапо. Она записывалась и выступала с мужем-протеже, но не была настолько ослеплена жаждой любви, чтобы не замечать, что их союз похож на мезальянс. Просто она могла себе это позволить – и как суперзвезда, и как человек, стоящий на грани жизни и смерти.

Узнав, что у нее рак печени, Пиаф мечтала умереть прямо на сцене. Но последний концерт она дала за полгода до смерти, ей было уже трудно выдерживать на ногах весь вечер.

«Наверху у меня не будет долгов»

С ее уходом связана почти мистическая история. Узнав о смерти Пиаф, ее друг и большой поклонник Жан Кокто сел писать поэтичный некролог, который собрался прочесть на похоронах. Но через несколько часов скончался сам.

Почему одни музыканты считаются культовыми, а другие – нет

«Эдит Пиаф, подобно невидимому соловью, теперь сама станет невидимой. Нам остается от нее только взгляд, ее бледные руки, этот высокий лоб, собирающий лучи рампы... и голос. Голос, который заполняет всё вокруг и летит всё выше и выше... увеличиваясь подобно тому, как росла ее тень на стене. Душа улицы проникает во все поры города. Это поет уже не Пиаф, это моросит и жалуется ветер, и лунный свет стелется по мостовой...» – писал Кокто.

Пиаф часто повторяла, что за всё в жизни надо платить. Поднявшись с самого дна, она считала, что ее драмы и болезни – это плата за славу, которой у нее, бедной маленькой женщины с грязных улиц, могло и не быть, не повстречай она на своем пути нескольких нужных людей. Ведь и ее мать была певицей, но спилась и умерла чуть ли не в канаве.

Симона Берто вспоминала, как Эдит однажды сказала ей: «Жизнь предъявит мне к оплате огромный счет. И сколько бы это ни стоило, я предпочитаю оплатить теперь. Там, наверху, у меня не будет долгов, я буду чиста душой».

Но долги у нее все-таки остались: не перед Богом, а перед земными кредиторами. После того как французы проводили свою великую певицу в последний путь, они узнали, что королева шансона, считавшаяся богачкой, жила в долг, расходуя на лечение и другие дела больше, чем зарабатывала. Тео Сарапо, которого некоторые обзывали альфонсом, пришлось улаживать вопрос о задолженности в семь миллионов франков. В 34 года он последовал за Эдит, разбившись в автокатастрофе. На фамильной могиле Пиаф, где она упокоилась вместе с последним мужем, отцом и дочерью, высечены слова Вергилия: «Любовь побеждает всё».