Пандемия коронавируса стала первым в истории явлением такого рода, повлекшим за собой последствия для международной политики. Самое важное из этих последствий – переход системного конфликта США и Китая на новый уровень. Столкновение этих держав было неизбежно, поскольку их программы развития шли вразрез друг с другом. Те задачи, которые должен ставить перед собой Китай, чтобы не развалиться из-за внутренних проблем и обеспечивать рост экономики, не могут не идти во вред способности Соединенных Штатов и дальше извлекать основную выгоду из экономической глобализации и тех свобод, которые она предлагает.

Пандемия показала, что к холодной войне Китай готов лучше, чем США

Однако Китай сознательно стремился сделать этот важнейший конфликт некой «странной войной». Противостоянием, естественный характер которого всем очевиден, понятны его конкретные проявления и долгосрочные цели сторон, но протекающим в латентной форме. Именно такой ход событий позволил бы китайцам копить возможности до тех пор, пока победа над США не потребовала бы прямого столкновения. Эта стратегия была не то чтобы очень хитроумной. В ее основе лежала вера в истинность приписываемого Ленину афоризма «Капиталисты сами продадут нам веревку, на которой мы их повесим». Китайское руководство все-таки марксисты.

Но в США у власти вовсе не те капиталисты, которых описывал основатель ленинизма. Экономические возможности позволили Соединенным Штатам аккумулировать серьезный интеллектуальный потенциал. Политические философы и ученые-международники середины и второй половины ХХ века убедили американских политиков в том, что, как сказал госсекретарь Ачесон, «есть вещи поважнее мира». Конечно, если бы Китай не стал собой нынешним, а развалился на несколько частей, управляемых прозападными лидерами и интегрированных в либеральный мировой порядок, Вашингтон гораздо меньше бы стремился к ревизии глобального устройства. Но история не знает сослагательного наклонения. Поэтому уже с начала нулевых годов Соединенным Штатам пришлось подвергнуть пересмотру всю глобальную систему управления, возникшую во второй половине ХХ века. Этой системе был присущ важный перекос – формальные права государств не всегда соответствовали их реальным возможностям. И в наибольшей степени ограничители действовали именно в отношении самых сильных, то есть США и их союзников.

Глобальное изменение баланса сил – это и рост возможностей Китая, и увеличение решимости Америки сохранить и укрепить свое лидирующее положение. Европа в этом конфликте рискует оказаться наиболее пострадавшей стороной. Точно так же, как ситуация после завершения холодной войны была для европейцев наиболее комфортной за всю историю, распад либерального мирового порядка доставляет именно им максимум неприятностей. Главная из этих проблем – необходимость вновь задуматься о своем месте в международной политике и что-то делать на основе оценки новых обстоятельств.

Перед Европой стоит выбор. Можно продолжать держаться за партнерство с США на любых условиях, рассчитывая на то, что, когда Китай будет повержен, союзники разделят с Америкой трофеи. Так уже было: после распада Советского Союза европейские государства смогли рассчитаться за унижение 1945 года и получить доступ к серьезным ресурсам благодаря присоединению бывших сателлитов СССР – от Эстонии до Болгарии. Тем самым европейцы создали себе более выгодные позиции перед неизбежным возвращением российского великодержавия – сейчас линия конкурентной борьбы проходит там, где она последний раз была в середине XVII века.

Но Россия была для Европы историческим противником, который на протяжении 300 лет стремился доминировать в Старом Свете. Китай таким противником никогда не был и не может им стать в силу географического положения. Торговля Германии, важнейшей в Евросоюзе страны, с КНР постоянно растет. Особенно активно после 2015 года, когда в полную силу заработал наземный транзит через Россию. Да и вообще, минимизация связей с коммунистической Россией не мешала развитию Европы, а, наоборот, ему способствовала. Особенности политической и экономической системы в СССР уже с середины 1950-х оказались весьма убедительным аргументом для граждан европейских стран при определении их электоральных предпочтений, отношения к США или европейской интеграции.

Почему в США все хуже относятся к Китаю и китайцам

Китай не является экзистенциальной угрозой для Европы и не предлагает ей идеологической альтернативы. Он хочет торговать и признает за европейцами их права в мировых делах. Пекин постоянно хвалит международные институты, которые для ЕС вообще один из немногих реальных внешнеполитических ресурсов. А то, что китайцы занесли в Европу коронавирус, ну так не специально же. Можно, конечно, поворчать, осуждая Пекин за то, что он слишком бравирует своей победой над эпидемией, а китайские лидеры даже позволяют себе покровительственные интонации. Но это было бы проблемой эмоционального плана, склонность к абсолютизации которых не является характерной чертой ответственных европейских политиков. Поэтому для ЕС было бы нерационально ввязываться в конфликт с Китаем, когда на кону вообще нет европейских интересов, а европейским ценностям Пекин не угрожает.

Второй вариант поведения – пытаться на фоне глобального противостояния США и КНР максимизировать собственные ресурсы и возможности. Европейцы, конечно, не будут осуждать действия и заявления американцев, какими бы странными они им ни казались. Политики и спецслужбы стран Евросоюза немного (существенно меньше, чем, например, Британия) станут даже помогать США в сдерживании Китая. Отказ оказывать такую помощь был бы расценен как измена и закончился бы низвержением Европы в полное политическое ничтожество – предателей никто не любит. Европейские государства, в первую очередь Германия и Франция, постараются играть роль независимого балансира со стороны Соединенных Штатов ровно в той же мере, в какой Россия попробует делать это, находясь ближе к КНР. Видимо, с учетом именно этой цели будет в ближайшие годы перенастроен и «коллективный интерес» Европейского союза. И вряд ли страны вроде Польши смогут этому помешать. Консолидация политической власти в рамках Евросоюза, на чем сосредоточится Германия, также будет проводиться под флагом новой, более самостоятельной роли Европы в международных делах.

Методы и формы новой холодной войны также поспособствуют тому, что Европа выберет гибкую стратегию. Борьба Китая и США не станет фронтальным и достаточно легко управляемым противостоянием двух систем. Обе державы примерно в равной мере интегрированы в мировую экономику и коммуникации. Их ожесточенная конкуренция будет разворачиваться буквально везде, а важнейшим оружием станут санкции и прочие ограничения такого рода. Китай, например, уже сократил закупки говядины в Австралии, наказав Канберру за то, что она примкнула к хору обвиняющих его в распространении коронавируса.

Тотальный характер новой холодной войны сделает ее более опасной, чем противостояние США и СССР, поскольку она будет в меньшей степени контролироваться из командных центров враждующих держав. Но одновременно разгорающийся конфликт станет менее требовательным в отношении обязательств союзников. Солидарное поведение младших партнеров уже не будет правилом, допускающим лишь редкие исключения. Такие, как, например, строительство в 1970-х газопровода из СССР в Западную Германию. Теперь каждый участник будет делать выбор, ориентируясь на конкретные обстоятельства каждой отдельной ситуации. Поэтому утверждать, что Европа (не говоря уже об обладающей уникальными военными возможностями России) непременно попадет в «жернова противостояния» Китая и США, было бы аналитическим упрощением. Хотя бы потому, что этих «жерновов» в знакомом нам классическом виде 1945 – 1990 годов уже не будет.

Почему новый язык китайской дипломатии звучит так грубо

Новая холодная война и умозрительная пока биполярность станут, скорее всего, достаточно комплексными явлениями международной политики. Они будут напоминать более типичные ее периоды, а не уникальную ситуацию второй половины ХХ века. Отсутствие жесткой структуры конфронтации держав приведет помимо очевидных рисков к расширению индивидуальных возможностей государств увеличивать свое влияние за счет дипломатического маневрирования. Ни у кого в мире нет столь же богатого опыта такого внешнеполитического поведения, как у Европы. То, что сейчас европейцы начали движение в сторону признания неизбежности этического многообразия как рабочей альтернативы универсальной этике либерального мирового порядка, – очень серьезный сигнал.

Европа не хочет борьбы с Китаем и не собирается в нее втягиваться. Это понимают в Пекине, Москве и, похоже, даже в Вашингтоне. Потому что для Америки европейская гибкость – это не вызов, а дополнительная возможность балансировать и изматывать Китай, не доводя дело до угрозы прямого военного столкновения.

Да и нужна ли Европа американцам в той мере, как это было с 1945-го до 1990 года? А Америка европейцам? Соцопросы доказывают, что мнения по этому вопросу расходятся. Уже достаточно давно идет спор о том, является «трансатлантическая солидарность» культурным или поколенческим феноменом. Речь о сложном явлении, возникшем после Второй мировой войны, когда между США и европейскими государствами установились особые отношения. Помимо допуска к благам глобальной рыночной экономики в рамках либерального международного порядка европейцы получили и гораздо больше, чем могли рассчитывать, – фактически полное равноправие в политических вопросах.

Американский контроль и защита от угрозы со стороны СССР, поглотившего к концу 1940-х всю Восточную Европу, сформировали в ее западной части два-три поколения бизнесменов, политических деятелей, журналистов и просто обывателей, для которых крепкое партнерство с США стало «частью ДНК». Одновременно трансатлантическая солидарность становится и культурным явлением – признаком принадлежности к сообществу, стоящему выше других государств по своей военной мощи, глобальному политическому влиянию и доступу к экономическим благам. За этим пришли в НАТО страны Центральной и Восточной Европы.

Сейчас в силу естественных причин от нас уходят те поколения немцев, голландцев и прочих европейцев, для которых либеральный универсализм и прочное партнерство с Америкой были мировоззрением, а не способом извлекать выгоду. Культурный феномен Запада пока еще сохраняется, но его материальная основа подвергается эрозии. На наших глазах разрушается система, делавшая принадлежность к определенному сообществу единственной гарантией того, что по отношению к тебе поступают справедливо. Жестокий мир середины прошлого века заставлял государства создавать коллективы, чтобы не оказаться в рабском положении. Что бывает, когда коллектива за спиной нет, стало очевидно, когда нацистская Германия начала завоевание Европы.

Но сейчас международная политика уже не так сурова. Китай не имеет привычки подавлять и полностью подчинять себе союзников. И вряд ли будет заниматься этим в будущем. К тому же более древние и крепкие, чем марксизм, основы стратегической культуры Китая предписывают не отказывать варварам в праве иметь собственные интересы и ценности – главное, не позволять им хамить Поднебесной и грабить ее подданных.

Новые международные порядки, на фоне которых развернется противостояние США и Китая, достаточно демократичны и априори допускают относительную справедливость для каждого. Это ведет к снижению роли международных институтов – стаи, отношения внутри которой хоть и основаны на распределении сил, но позволяют каждому получать справедливое к себе отношение. Европа в лавировании между Китаем и США сможет делать намного больше разных ставок в зависимости от конкретной ситуации. Россия окажется ей в этом деле наиболее близким союзником.

Автор – программный директор клуба «Валдай».