Для выработки нового «Уложения» создавалась специальная комиссия, где заправляли назначенные царем лица украинско-польского происхождения: князья Н. И. Одоевский, С. В. Прозоровский, Ф. Ф. Волконский и дьяк Ф. А. Грибоедов (Грижбовский). Работа над текстом завершилась в начале 1648 года: он состоял из 25 глав, включавших 967 статей.

Конец демократических традиций

Как установили специалисты, некоторые куски «Уложения» текстуально совпадали с прошениями дворянства, ради которого и готовился этот документ. Для его принятия созывался Земский собор, заседавший без перерыва семь месяцев. Здесь необходимо пояснить, что ранее практика Земских соборов подразумевала присутствие на них представителей крестьянства, так повелось еще со времен Ивана Грозного. Однако Романовы уже с 1632 года перестали приглашать туда лиц крестьянского сословия. Тем более не требовались таковые и сейчас, когда речь шла о введении крепостного ига. Утвержденное «Соборное уложение» основывалось на византийском праве и литовском статуте 1588 года.

Главным субъектом законодательства явились крестьяне, о них упоминают 17 из 25 глав. Провозглашалась постоянная крепостная зависимость, окончательно отменены урочные лета, установлен бессрочный сыск беглых. Законодатель впервые рассматривал вотчинников и помещиков как представителей государственной власти на местах и прежде всего в пределах своих владений. Объект собственности становится комплексным – земля и сидящий на ней крестьянин со всей семьей.

Впервые в российской истории «Уложение» содержало описание государственных преступлений, причем последние карались весьма жестко. В целом же смертная казнь за различные деяния была предусмотрена в 60 случаях, даже за попытку самовольно прийти с прошением к царю или боярской думе. Наказания за различные преступления очень дифференцированы в зависимости от статуса и состоятельности обвиняемого: разница штрафов колеблется от 1 до 50 рублей, разумеется, закон стоял полностью на стороне родовитого и богатого.

Со стороны народных масс новое законодательство было встречено без всякого энтузиазма. Поначалу даже Никон, еще до возведения в патриархи, подыгрывая низам, позволял себе критиковать «Уложение», называя его авторов «злодеями и разорителями закона евангельского». Но правящий слой такие оценки абсолютно не смущали, там относились к местному населению примерно так же, как английские колонизаторы к индийским народам. «Уложение» настолько окрылило российские элиты, что подготовка к войне с Польшей пошла как никогда бойко. Началась перестройка армии с учетом негативного опыта двадцатилетней давности, когда военная модернизация по западному образцу окончилась неудачей. Теперь последовала еще одна попытка, предпринятая сразу после так называемого Соляного бунта 1648 года. На рост стоимости жизни население ответило погромами, в ходе которых пострадали дома высшего чиновничества: толпа требовала выдачи приближенных к царю.

После этих волнений Алексей форсировал создание гвардии и полков «иноземного строя». Сначала вновь сформировали четыре полка, привлекли соответствующих специалистов. Развернулось масштабное перевооружение воинских частей. Его смысл заключался в смене оружия, использовавшегося также и в турецкой армии, на европейские образцы. Первые мушкеты в России появились еще в начале 1630‑х, теперь же закупались партии по несколько десятков тысяч.

Украинская карта вступает в игру

Поводом для развязывания войны стало заключение 8 января 1654 года Переяславского договора о присоединении Украины к России. Для украинско-польских выходцев, сплотившихся вокруг Романовых, это был не просто дипломатический акт, а поистине историческое, эпохальное событие. Ведь с помощью малороссийских перспектив планировалось окончательно объяснить всем и каждому внутри страны, почему они здесь хозяйничают. Если ранее государственная легитимация, включая Михаила Федоровича, опиралась на Земские соборы, которые рассматривались естественным источником власти, то теперь на смену этому институту приходит Малороссия.

Не случайно с момента ее присоединения в 1654 году, пусть пока еще формального, навсегда прекращается практика созыва Земских соборов. В них уже нет надобности, поскольку романовская власть объявлялась продолжением подлинных начал, олицетворяемых Украиной, что перевешивает представительство земель, замутненных татарскими примесями; центр тяжести государственного строительства смещался. Поэтому обладание Украиной преследовало не столько экономические цели, как это традиционно считается, сколько крайне важные идеологические смыслы. С этого времени война с Польшей превращается по большому счету в борьбу за Украину.

Но претворить в жизнь эти далеко идущие планы оказалось совсем не просто, несмотря на то, что в самой Малороссии противостояние с Польшей длилось уже шесть лет. Казачья верхушка лелеяла надежды стать третьим, равноправным участником Люблинской унии наряду с Польшей и Литвой. Однако многие в Речи Посполитой были не в восторге от признания казачества равным, тем не менее польский король Владислав IV склонялся пойти навстречу: он рассчитывал превратить казачество в свою опору в противостоянии с магнатами.

Смерть короля в 1648 году перечеркнула планы, коими жила «украинская вольница». В ответ она стала угрожать пуститься в самостоятельное государственное плавание, начались вооруженные столкновения. Украинцы для усиления позиций решили «завязаться» с Москвой, к чему усиленно подталкивали восточные патриархи во главе с Константинопольским.

Греческая церковь имела здесь большой интерес, она активно реанимировала свои уже подзабытые наработки о «всея Руси», что давало возможность вновь претендовать на духовное руководительство (и не только) огромными территориями. Первым Богдана Хмельницкого на союз с восточным соседом подвигнул Иерусалимский патриарх Паисий, следовавший в Москву за милостыней. Высокопоставленный грек разжевывал гетману преимущества проекта «всея Руси» для Малороссии. В результате в Москву направился украинский представитель Силуян Мужиловский, а с ответным визитом прибыл посланец царя Алексея Михайловича Григорий Унковский.

Заключая Переяславский договор, украинская сторона пока еще с большим скепсисом отнеслась к единению. Старшины и духовенство с подчеркнутым пренебрежением взирали на народы, проживающие на обширных восточных территориях, и ни о каком-либо братстве с ними слышать не желали. Тем не менее Алексей Михайлович, проникшись константинопольскими планами, весной 1654 года объявил войну Польше. Измученная казацким сепаратизмом и кризисом в сейме, та не смогла оказать сколько-нибудь действенного сопротивления. Дела у российских войск пошли действительно успешно, не в пример прежним конфликтам. Довольно быстро овладели Дорогобужем, Борисовом, Могилевом, вступили в Вильно. За несколько лет вернули почти все, что уступили полякам ранее: Алексей поспешил принять титул великого князя литовского.

Однако препятствием победоносному шествию стали казацкие верхи, еще недавно клявшиеся в верности Москве на знаменитой Переяславской раде. Несмотря на константинопольское кураторство, гетман Богдан Хмельницкий проявил полное безразличие к подписанному им же договору о «вечной дружбе». Без тени стеснения он заключил еще одну унию со Швецией, по которой та вступала в войну с Польшей. В этом случае украинцы рассчитывали не просто на вооруженную поддержку, а преследовали далеко идущие цели по разделу Польши вместе со Швецией и Венгрией. Перед нами попытка того, чего полякам через сто с лишним лет избежать уже не удастся.

Сейчас же из-за предательства гетмана Россия оказалась в сложном положении, поскольку шведский король, исходя из союза с Радой, выдвинулся против московских войск. Боевые действия с таким подготовленным противником оказались весьма нелегким делом. Образцовая шведская армия, уступая втрое по численности, нанесла царским войскам крупное поражение возле Риги. Поведение Хмельницкого вызвало естественное возмущение Алексея, жестко потребовавшего от «братского союзника» объяснений. Но получить их по большому счету не удалось: в 1657 году того отравили, по существующим версиям, поляки или же агенты московского царя. Спустя несколько лет гетманские останки были выброшены из могилы польским военачальником Чарнецким.

Малоросские интриги

Но дело знаменитого гетмана не умерло: его преемники продолжали демонстрировать, мягко говоря, виртуозность в интригах с соседями. Отвернувшись от шведского короля, гетман Выговский переориентировался на крымского хана и даже угрожал походом на Москву, одновременно заигрывая с Речью Посполитой, с которой в 1658 году успел заключить очередную (уже третью по счету) Гадячскую унию. Сменивший его Юрий Хмельницкий (сын Богдана) вновь сделал шаг навстречу восточному соседу, решив участвовать в совместном броске на Львов. Но юный гетман оказался достойным своего папы, неожиданно ускакав к полякам.

Подобные действия казацкой верхушки объясняются просто: она старалась любыми способами добыть самостоятельность Украине, оттого-то вышеназванные персонажи пользуются почетом у местных националистов всех поколений. Только вот царю Алексею нужна была совсем другая Украина – в составе России. Отсюда снисходительность к череде откровенных предательств и то упорство, с коим он выгрызал этот кусок Речи Посполитой. Ему требовалась не просто территория, а фундамент для господства новой российской элиты, густо замешанной на украинско-польских дрожжах.

Положение усугублялось тем, что появление московских войск на территории Украины и Литвы вызвало брожение среди населения. Эта крайне неудобная тема, по понятным причинам, не приветствуется романовскими историками. Ее сюжеты наглядно свидетельствовали о дефиците братства с теми, кого объявили якобы жаждущими единения. Как уже говорилось, на Украине казачество не желало видеть московских людей и требовало, чтобы их здесь «не водилось». В литовских землях развернулась целая партизанская война: население постоянно тревожило царские соединения мелкими болезненными уколами, а иногда доходило и до серьезного. Партизаны пытались отбить город Борисов, предприняли набег на Витебск, а в феврале 1661 года в Могилеве разгромили дислоцированный там московский гарнизон численностью около двух тысяч человек.

Современные белорусские националистические авторы любят рассуждать об агрессии, выдвигая обвинения в адрес России. Однако у них проскальзывают любопытные детали об участии в этом, по их выражению, геноциде, например, князя Трубецкого – уроженца тех самых территорий, которые он с энтузиазмом громил, в чем усматривают некую иронию судьбы.

Если же отрешиться от иронии, то тогда можно уяснить, что названный Трубецкой здесь отнюдь не исключение, а закономерность. Это представитель россыпи литовских (полонизированных) кадров, в разное время осевших на нашей земле. С помощью Романовых они зацепились за власть и теперь обосновывали свое первенство, намереваясь представить Москву «детищем», чьи истоки лежат на Украине и в Литве, т. е. в Киевской Руси. Нужно было только заполучить эти святые начала и предъявить их московским народам, «испорченным татарским игом», тем самым подчеркнув свою первосортность и безоговорочное право властвовать. Несогласных с таким историческим фортелем белорусов или литвинов никто не спрашивал, превратив бывших сородичей в разменную монету.

Настраиваясь на серьезную борьбу, Алексей резко расширил набор «иноземных полков». Их количество в первой половине 1660‑х достигло аж 55, с численностью 60 тысяч солдат, служба которых оплачивалась весьма неплохо: на уровне квалифицированного ремесленника. Однако рывок в создании регулярной армии, к чему, собственно, и стремились, вызвал финансовое перенапряжение. Его намеревались снять посредством выпуска медных денег, приравняв их по стоимости к серебряным. Расплачивалось же правительство исключительно медной монетой, чей курс стремительно рос.

Население отказывалось вести торг, продавать хлеб за медь. В 1662 году в столице вспыхнули волнения, известные как Медный бунт, к нему присоединились и солдаты, недовольные «медным» жалованьем. Алексей лично два раза упрашивал войско не покидать службу. Примечательно, что, в отличие от 1648 года, ударной силой в подавлении восстания теперь стали иностранные офицеры из Немецкой слободы, количество которых заметно возросло. Правда, созданная на медные деньги армия в качестве полноценной боевой единицы не состоялась и на этот раз. Довершить дело удастся только Петру I.

Тем не менее раздираемая внутренними противоречиями Польша запросила мира при посредничестве австрийцев. Переговоры затянулись из-за прений по разделу Малороссии, а камнем преткновения стал спор вокруг Киева. Все же в начале 1667 года по Андрусовскому перемирию Восточная Украина с Киевом достались Москве. Получив вожделенное (пускай еще лишь часть), та пыталась растолковать казацкой верхушке планы в отношении Украины. Судя по всему, местные кадры пока плохо представляли себе, какая судьба им уготована. Поэтому переговоры шли довольно туго, о чем свидетельствуют все, кто изучал эту тему.

Москве удалось избавиться от ненадежного клана Хмельницких, нейтрализовав гетманские претензии шурина Богдана Хмельницкого Золотаренко. Первым из гетманов, буквально ринувшимся сотрудничать с Москвой, стал Брюховецкий. В отличие от предшественников, его уговорили посетить Москву, где он смог воочию увидеть, кто же там «правит бал». К примеру, узнать об авторе Андрусовского перемирия Афанасии Ордын-Нащокине. Как выяснилось, этот приближенный к царю «патриот» был проникнут польским духом, ненавидел московские обычаи не меньше украинских казаков. Более того, его сын, получив от государя поручение, с важными бумагами скрылся в Варшаве, и это никак не отразилось на положении отца. И уж совсем не укладывается в голове, что царь передавал лучшие пожелания сбежавшему изменнику, ожидая того обратно!

Однако в голове Брюховецкого все хорошо уложилось. Он быстро привлек понятливых и деятельных помощников в лице старшины Самойловича и архиепископа Барановича. Те также прониклись старой константинопольской идеей связать судьбу Украины с Москвой, с выгодой легитимируя основы романовского режима. По сравнению с такими перспективами игры в независимость выглядели детскими шалостями. Но даже после этого Брюховецкий соблазнился предательством, решив воспользоваться недовольством населения Андрусовским перемирием и попытаться встать во главе объединенной Украины.

Кого к кому присоединили?

Несмотря на эту осечку, сотрудничество казацких старшин и осевших в Москве их собратьев стремительно налаживалось. В 1669 году на раде в Глухове заинтересованные стороны совместно выработали так называемые особые условия. По ним московские воеводы назначались лишь в некоторые города, причем без права вмешиваться в суд и управление. Москва отказывалась от введения податного оклада на Украине, т. е. последняя вообще освобождалась от уплаты налогов в казну!

Казацкую верхушку жаловали московским дворянством, а к польским помещикам, пожелавшим покинуть Левобережье, отнеслись крайне заботливо: им выплачивалась огромная сумма – один миллион рублей, хотя те претендовали и на большее. То есть победители выплачивали компенсацию побежденным, что, пожалуй, не имеет аналогов в международной практике.

Недоумений, правда, становится гораздо меньше, когда мы узнаем, кто вел переговоры с польской стороной. Ключевую роль здесь сыграли крупные московские сановники, посланные проводить романовскую политику, – Ромодановский, Желябужский, Ладыженский, Барятинский и им подобные. Чего иного можно было ожидать от этой «московской» знати? Ответ вряд ли вызовет затруднения. Зато в свете сказанного требуется прояснить известный тезис о присоединении Украины к России, вызывающий гнев у современных украинофилов. Не лучше ли озаботиться совсем другим вопросом: может, это Россию присоединили к Украине, чего нам до сих пор не дают осознать?!

Союз с Украиной повлек за собой и крупные внешнеполитические перемены. Москва нашла немало точек соприкосновения со многими европейскими державами. Общими стали планы антитурецкой коалиции, традиционно патронируемой римскими папами. Напомним, что еще с ХVI столетия Ватикан стремился втянуть Московию в борьбу против Османской империи, однако все попытки оканчивались безрезультатно. Романовы отнеслись к этому совсем иначе.

Уже в начале 1640‑х годов Михаил обозначал готовность к войне, даже объявлял сбор, но тогда из-за дефицита сил кампания не сложилась. Ныне Алексей не мог упустить возможность окончательно оставить в прошлом внешнеполитическую изоляцию. Планируемые действия против турок захватили правящую верхушку. Даже на рождение будущего Петра I при дворе составили гороскоп, по предсказанию которого тот одержит блестящие победы над османами.

Пробным камнем стал первый прямой конфликт с южным соседом 1676–1681 годов, которого с нетерпением ожидали в Европе. Внешнеполитический разворот Романовых заметно смягчил отношения московского правительства и с Польшей, которая стремительно теряла статус заклятого врага, переходивший к Турции. В начале 1670‑х Варшава и Москва впервые обменялись посольствами. Даже уход Ордын-Нащокина ничего не изменил. Его место занял другой фаворит царя, Артамон Матвеев, с аналогичными идейными предпочтениями. Он женился на перешедшей в православие шотландке из Немецкой слободы, что тогда выглядело не только экзотикой. Именно с его воспитанницей Натальей Нарышкиной (Раевской) вступил в брак царь Алексей (первая супруга, Мария Милославская, скончалась в 1669 году).

Так началось известное противостояние двух семей, перипетии которого определяли расклады в верхах конца ХVII века. Романовских историков буквально захватывало подробное и бережное их описание. Они красочно рассказывали о братьях и сестрах Милославских, о крепнущем Петре, вместе с которым крепло государство. Однако при этом из поля зрения ускользало то, что эта борьба за трон представляла собой соперничество в рамках украинско-польского междусобойчика. И многочисленные Милославские, и Раевская с сыном Петром, несмотря на вражду, собирались продвигать один и тот же курс.

Возьмем вступившего на престол Федора Алексеевича, воспитывавшегося исключительно в ставшем уже «фирменным» формате. Поговаривали даже о его избрании на польский трон, для чего обучение доверили деятелям греко-католического обряда. В ближайшее царское окружение входили Збаровский, Негребецкий, успевший потрудиться писарем в канцелярии польского короля, а также дьяки Языков и Лихачев, которые в симпатиях к Польше могли дать фору первым двум. Женился Федор на польской девице Грушецкой. Поэтому, например, его указ – не допускать в Кремль одетых не по «польской моде» – уже не выглядит из ряда вон выходящим; даже царской кухней заведовал поляк Дерлецкий.

Многие сравнивали это царствование с пребыванием в столице Лже-дмитрия I, когда в Москву нахлынула первая волна поляков. Грушецкая умерла при родах, и вскоре Федор, как известно, женился на Апраксиной, только вот обольщаться не надо, несмотря на фамилию, это ближайшая родственница Грущецкой, с теми же характерными пристрастиями.

Что касается царевны Софьи, ставшей в 1682 году правительницей при малолетних Иване (Милославском) и Петре (Нарышкине), то та немногим отличалась от скончавшегося брата Федора. Именно Софья вместе со своим фаворитом Василием Голицыным – ярым ненавистником всего московского – стали архитекторами так называемого «вечного мира» с Польшей, заключенного в 1686 году. По поводу же темы Петр I и Запад говорить что-либо вообще излишне.

Так Россия погружалась в стремительную западофилию. К делам страны все больше привлекались европейцы – без них не могли быть реализованы насущные задачи военного строительства, развития торгово‑промышленной сферы, в чем едины практически все исследователи. Неприспособленность украинско-польских кадров к подобного рода делам не являлась откровением уже в последней трети ХVI века. Именно тогда наметился курс на широкое использование специалистов из технологически развитых держав. Однако старания Ивана Грозного и Бориса Годунова по их привлечению заметно отличались от романовских, поскольку нацеливались в конечном счете на восприимчивость населения, не прикрепленного к земле, к занятиям не только хлебопашеством.

Это открывало возможности для экономического развития, во многом схожего с европейским. В отличие от этого, Михаил и Алексей Романовы, также рассчитывая на передовой опыт, не стремились соединить его с предпринимательской инициативой широких слоев. Напротив, с полным закрепощением крестьянства, которому вообще было запрещено браться за что-либо, кроме сохи. Конечно, это сделано в угоду помещикам, больше всего заинтересованным в эксплуатации крепостного труда на земле. Тем самым пути для промышленного подъема снизу оказались блокированы. Создание производств превратилось в удел преимущественно иностранцев, прибывающих из-за границы.

Но было бы неверно полагать, что по этой причине те играли определяющие роли в этом московском царстве с украинско-польской элитой во главе. Так, когда голландцы в начале 1630‑х, после полосы дипломатического признания Романовых, выдвинули проект превращения страны в «житницу Европы», естественно, под своим контролем, то развернуться им не позволили. Реализовывать масштабные проекты могло лишь царское окружение, которое устанавливало с зарубежными купцами не только служебные контакты. Приближенные царя рассматривали себя главными бенефициарами экономики, остальные же должны были довольствоваться, говоря по-современному, субподрядами.

С другой стороны, наплыв военных и специалистов из западных стран инициировал в элитах известную напряженность. Причем неприятие иностранцев демонстрировал не только простой люд, но и большинство украинско-польских выходцев. Последние рассматривали себя как главную опору режима, поскольку именно они олицетворяли его религиозно-историческую легитимацию. Появлявшиеся же по необходимости «конкуренты-иностранцы» могли только присоединиться к созданному государственному каркасу, стержнем которого являлась церковь. Эти внутриэлитные расклады причудливым образом проявятся в последующие два столетия.