Но после ухода Саргсяна манифестации не закончились. Лидер протестов Никол Пашинян заявил, что это был лишь первый шаг, а для того чтобы власть в стране по-настоящему сменилась, их нужно сделать еще много. И в самом деле, хотя Саргсян покинул армянский политический олимп, там остались депутаты из партии большинства, которые его последовательно поддерживали. У них сохранились доминирующие позиции в Совете старейшин (высшем законодательном органе Еревана), силовых ведомствах, дипломатическом корпусе, судебной и правоохранительной системах. Очевидно, что далеко не все бизнесмены готовы однозначно встать на сторону «восставшего народа», но и не прочь получить определенные выгоды при новой власти или даже встроиться в нее. Поэтому «бархатная революция» по-армянски, скорее всего, быстро не завершится. Есть возможности для полного сноса старой системы, для выработки modus vivendi между «революционерами» и аппаратчиками и, не исключено, определенные «возвратные движения» в случае, если сегодняшние «слуги народа» повторят путь некоторых из своих предшественников. Очень важно, что Саргсян сложил полномочия, не прибегнув к насилию, публично признав свою неправоту. Через некоторое время это обстоятельство может стать козырем в руках если и не самого Саргсяна, то тех, кто не примет новую власть.

Как оценивать апрельские протесты в Ереване? По многим признакам «армянская весна» напоминает недавние события в Киеве или Тбилиси. Те же лозунги борьбы с коррупцией и несправедливостью, тот же популизм, тот же всплеск идеализма и наивной веры в то, что радикальное обновление власти приблизит республику к высоким стандартам управления и экономики. Но если как следует присмотреться, то оказывается, что происходящее сейчас в Армении принципиально отличается от того, что имело место в Грузии и на Украине.

В Армении участники протестов не позиционировали себя как сторонников некоего «цивилизационного выбора», не говорили о «бегстве от империи» и не призывали сделать окончательный выбор между ЕС и ЕАЭС. Подобные тезисы если и звучали, то лишь из уст маргиналов. Саргсяна, хотя его и демонизируют, трудно назвать «кровавым диктатором». Хотя бы потому, что те, кто пришел его свергать, многие годы спокойно заседали в парламенте, имели возможность проводить массовые акции (например, «электромайдан» в 2015-м) и открыто в СМИ критиковать власть.

Страна парадоксов

Постсоветская история Армении полна интересными особенностями и парадоксами. Многие из них усколь-зали от внимания обывателей и даже политологов, поскольку не укладывались в канву привычного измерения евразийской политики. Они не вписывались в популярный среди экспертов и политиков формат, объясняющий основные коллизии в этой точке мира противоречиями между Россией и Западом. Так, Армения в период позднего СССР была одной из наиболее проблемных для союзного руководства республик. Еще в августе 1990 года в Армении было провозглашено «начало процесса утверждения независимой государственности», а сама Армянская ССР переименована в Республику Армению (это название она с тех пор и носит). В марте 1991‑го наряду с Грузией, Молдавией и тремя прибалтийскими республиками Армения не принимала участия в референдуме о сохранении обновленного союзного государства. В то же самое время именно Армения была единственной из республик СССР, вышедшей из его состава, не апеллируя к первой государственности (как Грузия и Азербайджан) и не нарушая советское законодательство (как сделали это остальные, включая и Россию), а в строгом соответствии с нормативной базой некогда единой страны. Армения объявила за полгода о референдуме по независимости и завершила процесс «развода» с Союзом ССР только после оглашения его итогов.

После распада СССР Армения, некогда бывшая пионером антисоветского движения, в отличие от Грузии и прибалтийских стран, стала стратегическим союзником Москвы. До сих пор это единственная страна Закавказья (если не считать полупризнанные Абхазию и Южную Осетию), где размещены российские военные и пограничники, а также одновременно член ОДКБ и ЕАЭС.

Армения также единственная постсоветская республика, где экс-президент после отставки сумел не только вернуться в большую политику, но и достигнуть определенных успехов. Левон Тер-Петросян в течение девяти лет (1998–2007 годы) вел почти затворнический образ жизни, но затем принял участие в президентских выборах, занял второе место (21,5% голосов) и оказался в центре противостояния оппозиции и власти. Интересная деталь: в 1996‑м Тер-Петросяну пришлось применить силу против оппонентов, оспаривавших его победу. Иначе говоря, ему довелось побывать по разные стороны баррикад и получить опыт как сдерживания оппозиции, так и руководства протестами.

К слову, десять лет назад одним из ближайших соратников Тер-Петросяна был Никол Пашинян. Фактически те события придали резкое ускорение его карьере. Вообще путь Пашиняна складывался очень прихотливо: после протестов 2008‑го он сначала подался в бега, затем сдался правоохранителям, получил срок за организацию массовых беспорядков, но быстро вышел по амнистии, после чего стал депутатом. И вот сейчас он – ниспровергатель власти! Исходя из того, что в Армении возможны подобные карьерные зигзаги, не стоит сдавать в архив как Сержа Саргсяна, так и его соратников – для них все еще может радикально измениться.

Не таким ярким было возвращение в политику Роберта Кочаряна, второго президента Армении (1998–2008 годы), но и он запомнился публичной критикой своего преемника – Сержа Саргсяна и его правительства. Кочаряна связывали с различными избирательными блоками, а также в контексте начавшихся в апреле событий рассматривали как фигуру, которая еще даст о себе знать и как минимум причастна к изменениям. Впрочем, оценки степени причастности расходятся в зависимости от отношения к самому Кочаряну и нынешним раскладам внутри страны.

Армения – страна, успешно лавирующая между главными центрами силы. Будучи военным союзником России, она стала первым участником евразийских интеграционных проектов, подписавшим Соглашение о всеобъемлющем и расширенном партнерстве с ЕС. Более того, сам текст документа появился после того, как Ереван, выбрав для себя Таможенный союз (затем ЕАЭС), заявил, что не готов следовать схеме «или–или». Нагорно-карабахское урегулирование – единственный касающийся постсоветского пространства вопрос, по которому Россия и Запад взаимодействуют, а не конфликтуют. При этом патронируемая Ереваном Нагорно-Карабахская Республика (НКР) – единственное непризнанное государство на постсоветском пространстве, получающее материальную помощь от США по государственной линии. Никогда глав Абхазии, Южной Осетии или Приднестровья, не говоря уже о лидерах «народных республик» Донбасса, не принимали в конгрессе США. А президент НКР побывал там в марте. В Европарламенте представители Карабаха выступают именно в таком качестве, а не как эксперты, аналитики или гражданские активисты. На этом фоне стоит также отметить конструктивные отношения Еревана с главным раздражителем для Запада Ираном. Как говорится, соседей не выбирают.

Протест как фундамент

Как связаны все упомянутые выше парадоксы и особенности с происходящим сейчас в Ереване? Не будет преувеличением сказать, что социальный протест служит фундаментом здания современной Армении. Этнополитическая мобилизация в тогда еще советской республике началась с борьбы армян Нагорного Карабаха, бывшего тогда частью Азербайджанской ССР, за самоопределение. Этот процесс «разбудил» Армению. В наиболее напряженные моменты на улицах и площадях республики собиралось до трети ее жителей! Вся верхушка первой постсоветской президентской команды в Армении вышла «из шинели» комитета «Карабах», хотя Левон Тер-Петросян или Вазген Манукян (первый премьер, а также военный министр во время армяно-азербайджанского вооруженного конфликта) не были родом из этого региона. К слову, Роберт Кочарян и Серж Саргсян, которых сегодня нередко изображают как авторитарных лидеров, в начале пути к политическим вершинам не брезговали протестной активностью.

В российских СМИ часто можно встретить слова о засилье «карабахского клана» в Армении. Действительно, Роберт Кочарян делал ставку на карабахцев, поскольку не имел аппаратной поддержки в Ереване, куда он переместился сначала на пост главы правительства, а затем в кресло главы государства из НКР. Но по мере укрепления Кочаряна в столице Армении властная конфигурация менялась и на первое место выходил принцип лояльности, а не происхождения. В команде Сержа Саргсяна многие близкие ему люди – министр обороны Викен Саркисян, вице-премьер Армен Геворгян, глава МИД Эдвард Налбандян, министр юстиции Давид Арутюнян – не были выходцами из Карабаха. Ставший после ухода Саргсяна и. о.премьера Карен Карапетян родился в Степанакерте, но пошел в школу уже в Ереване, где и сделал карьеру. И, конечно, новые лица армянской политики, в том числе Никол Пашинян, родились не в Карабахе.

Карабах важен для Армении не как фактор происхождения, а как символ, как часть нового национального мифа. По словам историков Александра Искандаряна и Бабкена Арутюняна, образ народа-победителя вытеснил на второй план образ народа-мученика, хотя и этот нарратив сохранился (особенно в контексте памяти о трагических событиях начала ХХ века в Османской империи). Этот символ наряду с такими столпами армянского восприятия собственной государственности, как независимая Армения и спюрк (диаспора), был утвержден во время позднесоветских массовых протестов. И эта протестная основа давала о себе знать на протяжении всех лет после распада СССР. В Армении лишь кампания 1998 года обошлась без оспаривания итогов выборов на улице. И только потому, что это были досрочные выборы после отставки первого президента. Все остальные (1996, 2003, 2008, 2013 и, наконец, 2018) имели два измерения – кабинетно-официальное и уличное.

Триада Армения–спюрк–Карабах на долгие годы определила не только внутриполитическое, но и внешнеполитическое развитие республики. Поддержка армян Карабаха стала триггером конфликта с Азербайджаном, который после распада Советского Союза получил поддержку со стороны Турции. В итоге, несмотря на военный успех (под контролем армянских сил остались территория бывшей НКАО, а также семь прилегающих районов, которые стали рассматриваться как инструменты для обеспечения безопасности и переговорных позиций), Армения фактически оказалась в региональной изоляции. Многие транспортно-логистические и энергетические проекты с участием Азербайджана, Грузии и Турции идут в обход нее и без ее участия. Более того, они открыто рассматриваются Анкарой и Баку как средства давления на Ереван. Из четырех границ республики две закрыты, а оставшиеся две – иранская и грузинская – являются проблемными из-за сложной динамики российско-грузинских отношений и отношений Ирана с Западом. Фактически Армения косвенно страдает еще и от санкций против Тегерана и Москвы. Членство Турции в НАТО закрывает для Армении североатлантический выбор или как минимум предельно сужает это окно возможностей. При этом военный союзник Армении Россия не имеет с ней общей границы, а экономически российское влияние примерно сопоставимо с ЕС.

В поисках геополитического равновесия

Все эти факторы заставляют Ереван лавировать, искать равновесных отношений с Москвой, Вашингтоном и Брюсселем. Зависимость от России вызывает опасения даже у самых лояльно настроенных по отношению к ней деятелей. Недовольство вызывает и недостаточное внимание владельцев крупных активов (энергетика, железная дорога) из РФ к развитию страны, ее инфраструктуры. Серьезным раздражителем служит то, что Россия продает вооружения Азербайджану, пускай и по ценам, значительно превышающим те, что она устанавливает для Армении. Тревожит и особая роль Москвы в карабахском процессе, что делает Россию в определенной степени держателем «золотой акции». Жесткую критику вызывает и то, что Москва не одергивает представителей своих монополий в Армении и даже потакает их коррупционным схемам.

Но в то же время именно Москва, а не США или ЕС, обеспечивает Армении гарантии безопасности. Что будет, если Россия выведет своих военных с базы в Гюмри? В этом случае Турция, произойди что-то вроде повторения «четырехдневной войны» 2016 года, может и не ограничиться одной лишь дипломатической поддержкой Баку. У Анкары есть богатый опыт военного вмешательства в соседние страны, представляющие для нее интерес (Ирак, Сирия, Кипр). Получается непростой выбор. Армянские политики, и особенно те, которые представляют молодое поколение, сформированное уже в условиях независимости (Пашиняну на момент распада СССР было 16 лет), стремятся к западным технологиям, социальным стандартам и открытости. Но при этом не готовы отказаться от гарантий безопасности России (которая имеет по этой части определенные проблемы, в особенности после введения все новых санкций со стороны Запада).

Они также не готовы идти на территориальные уступки по Карабаху. В особенности после не вполне удачной для армянской стороны «четырехдневной войны». Не правы те, кто в порыве эмоций видит в «народной революции» проявления компромисса по застарелому этнополитическому конфликту. Карабахский вопрос – это тот случай, когда демократы, гражданские активисты и критики властного авторитаризма, даже готовые идти за свои убеждения в тюрьму, могут выступать гораздо жестче официальных представителей. Просто потому, что они не вовлечены в переговорный процесс и не несут ответственности перед партнерами по мирному урегулированию, не знакомы с имеющимися ограничениями для отстаивания своих максималистских позиций. И Серж Саргсян годами критиковался как раз за то, что недостаточно активно защищал армянские интересы в целом и Карабах в частности. Его же нелегитимность рассматривается оппонентами как знак того, что такой лидер может быть объектом манипуляции со стороны внешних сил.

И еще один парадокс. В условиях непрекращающейся внутриполитической борьбы карабахский конфликт может стать фактором примирения. Не армян и азербайджанцев, а различных политиков внутри Армении. Случись новая эскалация, она, скорее всего, объединила бы разные слои армянского общества вне зависимости от личного отношения к Пашиняну, Саргсяну и другим персонажам.

Страна, рожденная протестом, продолжает сложные поиски своего места в непростом регионе и стремительно меняющемся мире.