Дуров загнан в угол и согласился на условия Роскомнадзора – так заявляют оптимисты из числа сторонников и сотрудников Александра Жарова; Дуров вышел сухим из воды, по мнению пользователей Telegram, и сохранил лицо. Кто тут прав – не совсем понятно, да и неинтересно. Куда интересней одно из последствий общественной дискуссии: в Госдуме появилась инициатива строго проверить все русскоязычные СМИ, зарегистрированные за границей. Больше того: проверка на иностранное финансирование может грозить любому из российских СМИ. Пессимисты напуганы, оптимистов не видно. Хочется выступить в качестве как раз такого оптимиста, потому что полное блокирование оппозиционной или хотя бы объективной прессы, которое грозит нам ближе к выборам, может стать основанием для раскола именно в стане лоялистов – сейчас объясню, как.

При Сталине, как мы знаем, оппозиции не было вообще – по крайней мере с 1934 года, – но режим это не спасло. В любой государственной системе, если она хочет хоть минимальной устойчивости, обязаны быть несогласные или как минимум сомневающиеся. И если окончательно перекрыть доступ критике извне, равно как и запретить дискуссии, функцию оппозиционеров или сомневающихся против собственного желания возьмут на себя системные и даже лояльные политики. Мы все-таки не совсем Северная Корея, традиция политической борьбы – пусть даже как шоу – в нашем обществе заложена.

Вспомним, что происходило во времена зрелого, закосневшего Сталина. Тогда стало неизбежным «Ленинградское дело», во время которого погибли отнюдь не враги и даже не оппоненты. Больше того, Николай Вознесенский, председатель Госплана, один из лучших советских экономистов, если не единственный серьезный экономист вообще, рассматривался Сталиным как один из преемников. И если уж говорить всю правду, вовсе не желая обелять Сталина, хочу заметить, что участь преемника всегда трагична, вне зависимости от личной воли вождя. Иван Грозный, может, и не убивал своего сына, но легенда в истории всегда торжествует. Преемник – это приговор, по крайней мере в тоталитарной логике; его сожрет если не сам тиран, то верное окружение. Радзинский прав – Коба искренне жалел своих друзей, но раз уж он построил такую пирамиду, друзья были обречены. И Кузнецов, любимец Сталина, и Вознесенский, и Попков – все погибли ровно потому, что после истребления всех реально сомневающихся, от Бухарина до Троцкого, надо было истреблять выдуманную оппозицию. На волне реабилитации Хрущев старался представить Вознесенского и других чуть ли не антисталинистами, пытавшимися избавить экономику от командных методов, но ведь и сам Хрущев никаким антисталинистом не был. Даже Берия не был, хотя над трупом Сталина первым сказал: тиран умер! Никто из них и не помышлял о перевороте, а если помышлял, то ночью, под одеялом. Однако ротация в аппарате не прекращалась, и если бы Господу все это не надоело, Сталин добрался бы сначала до Большого Мингрела, а там и до Молотова. Впрочем, до них все равно добрались.

Когда у системы не останется внешних врагов, она примется сама за себя; когда интернет в России – представим невозможное – станет полностью подконтролен, они начнут бороться с Киселевым и Соловьевым, у которых обнаружится много интересного. Мне кажется, эти процессы уже идут полным ходом, и выражаются они отнюдь не в чистке губернаторского корпуса. Мне кажется, что приготовиться следовало бы Владиславу Суркову, поскольку главной мишенью дела о «Гоголь-центре» является отнюдь не Кирилл Серебренников. Сурков рискует по тем же причинам, что и Кольцов. У Кольцова в свое время не получилось в Испании, у Суркова – в Новороссии; типологическое сходство по многим параметрам налицо, только Кольцов писал талантливее! Думаю, что и перспективы Рамзана Кадырова на очередном путинском сроке неясны. Относительно других потенциальных жертв гадать не станем, очевидно лишь, что при полном уничтожении системной оппозиции, в основном фальшивой и слабой, формируется оппозиция настоящая. Она-то и проводит десталинизацию, по масштабам сравнимую с революцией; она-то и выносит Сталина из Мавзолея – не тогда, когда вскрываются новые его преступления, а тогда, когда ей надо отвести от себя народный гнев.

Так что чем больше они будут запрещать и перекрывать сегодня, тем активнее примутся жрать самих себя завтра; чем азартнее загоняют в уголок живущего за границей Дурова, тем теснее набьются в этот уголок сами.