– Как, по вашим личным наблюдениям, концертная отрасль пережила этот год?

– Год был непростой у всех без исключения. Я наблюдала, как проходят мои коллеги по всему миру через эту ситуацию: закрытие концертных залов, театров, отмену концертов, для многих это было драматично. Во многих странах, например в США, до сих пор локдаун, все культурные учреждения закрыты. В Метрополитен-опере были уволены оркестр и хор, люди остались без работы. По сравнению с этим мы в России, и особенно в Москве, оказались в лучшем положении.

Но как самой молодой культурной институции Москвы нам было сложнее, чем остальным концертным залам столицы, потому что у них за плечами многолетняя история и своя, сформированная аудитория. А мы отработали всего полтора года после открытия и закрылись фактически на шесть с половиной месяцев. Для нас это было испытанием, но, я считаю, мы его прошли достойно, найдя внутренние резервы. Мы работаем в предлагаемых обстоятельствах, и я убеждена, что никогда не надо опускать руки. Всегда можно что-то придумать, что мы и делали.

– Как вы подстраивались под новые условия, учитывая, что график академических залов продумывается и утверждается на несколько лет вперед?

– Да, в концертном менеджменте академической музыки стратегическое планирование ведется на три–пять лет вперед. У всех музыкантов свои графики, и согласовать это – целый процесс. Иногда можно годами согласовывать один концерт. Такое глобальное планирование, конечно, рухнуло, и не только у нас, но и у всех институций. Мы перешли на срочное планирование и даже на сверхсрочное. Артисты заболевали, границы закрывались. Я не сторонник отмены, я всегда за перенос концерта, потому что есть зритель, который хочет услышать того или иного музыканта, и мы ему должны дать эту возможность, просто в другое время.

Но в сложившейся ситуации оказались и свои плюсы. Получилось, что все прекрасные российские музыканты и оркестры во время пандемии остались в стране, и в этот период они выучили много произведений, много репетировали, и нынешний сезон у нас получился российским: выступают наши музыканты, именитые и молодые. Не то чтобы это было «импортозамещение», просто по объективным причинам мы не можем пока привезти большие зарубежные коллективы.

– Но все же отдельные зарубежные артисты приезжают?

– Да, это иногда удается. Например, мы привозим органистов, нам в этом очень помогает МИД. Но это единичные случаи, а с большими коллективами сложно, потому что, помимо всего, у любого проекта есть эргономика. Привоз большого оркестра – это дорого, а когда тебе разрешено заполнять зал на 50%, это становится нерентабельно.

– Может быть, из-за пандемии и связанных с ней ограничений получались какие-нибудь неожиданные концерты?

– Вот вам пример. У меня давно была идея представить зрителям все 15 симфоний Шостаковича. Они играются по отдельности, одни симфонии чаще, другие реже, но никогда еще не было, чтобы их исполнили все за один сезон или, как в нашем случае, за один календарный год. И вот, пользуясь тем, что все наши замечательные музыканты сейчас в России, мы наконец смогли осуществить эту идею. Причем каждый концерт мы предваряем лекциями в Малом зале, где музыковеды, журналисты и музыканты рассказывают о каждой конкретной симфонии. И после лекции люди, уже подготовленные и пережившие эту историю, переходят в Большой зал и слушают музыку. И, конечно, слушают они совсем по-другому, нежели просто пришли бы на концерт. Эта программа вызвала такой невероятный интерес, что я сама была удивлена. Я думала, что будет гораздо спокойнее, но на лекциях у нас просто не протолкнуться, попасть на них можно только по предварительной регистрации.

В этом цикле участвуют наши лучшие оркестры, дирижеры, музыканты: Василий Петренко, Владимир Федосеев, Владимир Спиваков, Юрий Башмет, Андрей Борейко. Много региональных оркестров: вот сейчас был Новосибирский оркестр с Томасом Зандерлингом, играли 11-ю симфонию.

– Можно ли сказать, что вам, как директору зала, приходится импровизировать?

– Это не совсем импровизация, ведь все же есть стратегия продаж: люди должны запланировать поход на концерт, купить билеты. Хотя последние месяцы показывают: если раньше человек мог купить билет за полгода, то теперь покупают фактически перед концертом. Люди перестали планировать на долгий срок, стали осторожнее.

У нас хорошая заполняемость зала, но все равно видно, что произошла какая-то переоценка. Люди не стали богаче за это время, и, имея 5000 рублей, сегодня человек скорее купит еды для семьи, чем два билета на концерт. Люди стали больше думать о хлебе насущном, чем о чем-то для души.

– А как вы думаете, угрожают ли посещаемости залов онлайн-концерты, ставшие очень востребованными во время локдауна?

– Я хорошо отношусь к онлайн-трансляциям, мы делали их и до пандемии. Живой концерт и онлайн – это все-таки очень разные вещи. Всегда есть люди, которые по тем или иным причинам не могут попасть в зал: они болеют или живут в другом городе или вообще в другой стране. Для нас онлайн-формат – это хороший способ продвижения нашего молодого зала, и для нас он важен. Онлайн и офлайн существуют параллельно друг другу. Но там, где сейчас совсем нет концертов, онлайн-трансляции – это выход. Я общаюсь с коллегами из Парижской филармонии, Филармонии в Гамбурге – там никто не работает. Не то что 25% заполняемости, а вообще не идет разговоров о концертах. Да, провел Кирилл Петренко онлайн-концерт в Берлинской филармонии, и в Берлине это почитают за счастье. А нам грех жаловаться. Мы работаем, и в любом случае мы в лучшем положении, чем остальной мир.

– Во время пандемии многие артисты и работники шоу-бизнеса говорили о необходимости господдержки пострадавшей отрасли, как это было сделано, например, в Великобритании. Что вы думаете об этом?

– В каждой стране своя система финансирования культуры. У нас, будем честны, культура финансируется государством. Классическая музыка вообще не выживет без господдержки, это не эстрада. И у нас с финансированием все четко. Все сотрудники получали зарплату в полном объеме. Ведь тут уж они точно ни при чем, а у них есть семьи, ипотеки.

Но есть и другая история: независимые музыканты, которых много и у нас, и за рубежом. Они как бы ничьи: не под Министерством культуры, не под Департаментом культуры Москвы или региона, которые могут в кризисное время заплатить хоть что-то. И это как раз самая большая проблема. Мы ее много обсуждали, и об этом в свое время говорил Денис Мацуев: именно независимые музыканты оказались на грани выживания. Они работают сами на себя, живут с гонораров за концерты или спектакли, им нужно кормить семьи. Артисты побогаче, с именем все-таки что-то скопили на черный день, а не очень известные музыканты оказались на мели. И их, конечно, необходимо поддержать. Другой вопрос, как это устроить. Здесь необходим регулятор, которым может быть Министерство культуры или какая-то другая государственная организация. Нужна система, которая пока не выстроена.

– Можно сказать, что вы сделали из этой ситуации какие-то выводы, которые будете учитывать, если в будущем нечто подобное повторится?

– Главное – делать свою работу профессионально. Независимо от того, есть ли пандемия или нет, нужно делать качественный продукт и никогда не опускать руки. У своих коллег я видела разные настроения, и кто-то считал, что все пропало. Как мы будем жить вне бюджета, говорили они, потому что наш основной «внебюджет» – это проданные билеты. Зритель голосует рублем, а мы из внебюджетных денег платим премии сотрудникам, вкладываем эти деньги в производство другого контента. Но из любой ситуации есть выход. Я бы не хотела, чтобы ситуация опять качнулась в плохую сторону, но теперь на все случаи у меня есть план А, план B, план C и так далее. Надо учиться работать в любых обстоятельствах, иначе никак.