Архивная публикация 2009 года: "КАК Я СТАЛ ГУРУ"
Олег Кулик представит на Московской биеннале современного искусства свой новый проект - "Пространственную литургию". Раньше художник эпатировал, теперь проповедует. Художник Олег Кулик вновь протестует. На этот раз против коммерциализации искусства. Его проект "Пространственная литургия", представленный в рамках Московской биеннале, призван помочь зрителям достичь "просветления". Сам Кулик отрастил толстовскую бороду, ездит на велосипеде и не делает ничего, не посоветовавшись со своим духовным ламой из Тибета. Пикантность ситуации в том, что за декоммерциализацию и "просветление" борется художник, чьи работы стоят до 40 тыс. евро. О современном искусстве и превратностях творческого пути с художником побеседовала корреспондент "Профиля".
- Олег, расскажите, что собой представляет ваш новый проект?
- Из русских перформансов 1960-2000-х годов я отобрал те, которые были связаны с метафизическими переживаниями, с ситуациями Распятия, Порки, Расстрела, и перевел их в одну из древнейших эстетических форм - в "театр теней". Ведь тени - это первое, что увидели первобытные люди. Дети сидели у костра в пещере, высасывая косточку какого-нибудь животного, и наблюдали за взрослыми, танцующими у огня.
- Почему вы называете этот проект "медитацией"?
- Зритель, попав в сеть зеркальных лабиринтов, наполненных неясными фигурами, звуками, голосами, собственными и чужими отражениями, окажется в духовном пространстве жизни, в которой можно заблудиться или пройти путь совершенствования. Он растворится в этом объединяющем всех пространстве духовности.
- А как вы пришли к этой идее?
- Последние десять лет я много путешествовал, посещал мессы и литургии. И обнаружил интересную вещь: многие люди, участвующие в таких обрядах, сталкиваются с рядом эффектов - художественных, визуальных, слуховых, ментальных. Воздействие идет на все центры человека, которые начинают оживать, и он выходит с литургии радостным, успокоенным, правильно настроенным. Я стал замечать, что в современном искусстве не хватает такой "со-настройки" всех людей. Все сидят, разделенные белыми мертвыми стенами галерей. Поэтому последние пять лет я не делаю никаких других произведений, кроме литургий.
- Вы пережили кризис?
- Я не понимал, что мне нужно делать. Я просыпался утром, включал ТВ и видел в новостях танкеры стоимостью в миллиарды долларов, много техники, людей, усилий, на которые тратятся миллиарды, и вдруг показывают какую-то африканскую деревню, загибающуюся от того, что в ней нет канализации, но ей никто не помогает. При этом говорят о каком-то социальном равенстве, демократии. Как сказал художник Павел Папперштейн, цивилизация прекрасно освоила "мастурбационный проект": никто никого не любит, но все друг другом манипулируют. А искусство - это зона любви.
- Поэтому вы когда-то делали копии некоторых частей своего тела и продавали их в московских секс-шопах?
- Я всегда готов поделиться своей любовью со всеми. Я не понимаю, почему художники, которые всю жизнь были нон-конформистами, занимались игрой, поиском, вдруг перестали смеяться, превратившись в каких-то "свинопасов", тупо зарабатывающих бабло. Я не осуждаю их, но и не понимаю. Может быть, мне надо было просто производить золотые фигурки человека-собаки, кусающей девочку, и продавать это на аукционах? Наше поколение играло в коммерцию. И мне тоже было интересно это попробовать, посмотреть, что это такое, как работает. Мы стали смотреть на свои произведения как на предмет продажи, не более того.
- Вы считаете, что русские художники актуального искусства вдруг стали работать только на деньги?
- Грубо говоря, они стали больше думать о стратегиях, нежели об искусстве. Я не вижу ничего плохого в коммерциализации, но важно, для чего она используется. Она должна работать на расширение зоны эксперимента, для некоторой независимости художника. Когда я понял, что коммерциализация захлестнула все и современное искусство превратилось в сферу бизнеса, я захотел от этого уйти. Когда я почувствовал исчерпанность в современном искусстве России, я уехал в Монголию. Это было в 2004 году.
- Почему в Монголию, а не в Тибет?
- Монголы абсолютно экзистенциальный, чистый народ, не имеющий материальных привязанностей, характерных для современной цивилизации. Люди постоянно перемещаются - 8-12 раз в году и никогда не останавливаются в одном и том же месте дважды в жизни. И они готовы ко всему. То есть они постоянно живут в состоянии перформанса. Ведь что такое перформанс? Это действие, которое влечет за собой непредсказуемые последствия.
- В таком случае вся жизнь в России - один сплошной перформанс.
- Ну вот поэтому у нас перформансы никого не удивляют. А с другой стороны, получается, это органичная для России форма. Включите телевизор, посмотрите, что у нас делается в Чечне или еще где-то! Дайте нам лучше что-нибудь "красивое, доброе, вечное". И получают идеологический заказ - "красивое, доброе, вечное", которое существует только в киностудии "Мосфильм" или в головах идеологов.
- Поэтому вы решили сделать настоящее "доброе и вечное" и занялись литургиями. А как вообще произошла трансформация Олега Кулика из лающей у входа в Кунстхалле в Цюрихе "человека-собаки" в нынешнего Кулика, с толстовской бородой?
- Совершенно естественно. Меня всегда интересовала тема взаимоотношений реального мира и мира искусства. Я стал "человеком-собакой", которая выбегает в мир, где все вечно спешат, и кричит: "Идите все в задницу!" или кусает кого-нибудь, благодаря чему наступает сбой в заданной программе и катарсис смысла, и тот, кто это слышит, может наконец понять, что ему нужно делать в жизни. Может быть, ему нужно бросить офис и идти в монастырь или перестать продавать бездарные картинки на Арбате и идти работать на завод.
- Реальная жизнь говорит о том, что в России формируется рынок современного искусства. Дарья Жукова выставляет произведения известнейших западных художников в своем центре "Гараж", ее друг Абрамович покупает для ее коллекции вещи на аукционах и арт-ярмарках, галерист Ларри Гагосян привозит части своих коллекций в Барвиху, где их покупают обеспеченные российские граждане. Как вы ко всему этому относитесь?
- Я отношусь к таким людям, как к "временному правительству" в области искусства. Всегда были даши жуковы, стеллы кесаевы или регины, жены богатых людей, которые, купив сначала западный образ жизни, пытались навязать западные принципы в искусстве. Для меня главный человек не Ларри Гагосян и не Саатчи, а директор МоМА или директор "Тейт Модерн", которые никогда не покажут то, что так любит Гагосян, - ни Джефри Кунса, ни Дэмиана Херста. Дэмиана Херста и Кунса обсуждают только техасские поставщики мяса для гамбургеров, арабские шейхи или наши олигархи. Это - специальные продукты для стран третьего мира: бриллианты, базальт, позолота. Мир гламура, адаптированный к современному искусству. Это вызывает только улыбку. Такие, как Гагосян, просто почувствовали, что в России есть шальные деньги, и привозят сюда "искусство шальных денег".
- То есть, по-вашему, обеспеченные люди не могут купить искусство?
- Они покупают эрзацы. В каком-то смысле искусство нельзя купить. Люди, которые ходят в секцию йоги и закидывают ноги за уши, думают, что она помогает им прочищать энергетические каналы, а на самом деле она помогает лишь усыпить их нервозность. Надо дальше двигаться. Чтобы дальше двигаться, они покупают искусство как индульгенцию: "Мы заплатили за духовную практику, которую кто-то другой прошел". Но никто другой не проживет вашу жизнь и не испытает страданий, которые вы испытали. В этом смысле искусство как коммерческий объект совершенно бессмысленно.
- И поэтому свою литургию вы проводите в большом-пребольшом магазине...
- Как ни странно, магазин я рассматриваю как "место силы", которое способно, безусловно, трансформироваться в сознании посетителей со всей Москвы в Литургию. Он осветится, даже "засветится" изнутри.
- А что вас вообще привело к занятию искусством?
- Я еще в детском саду знал, что я - художник. Я родился таким. Наверное, это знание из прошлых воплощений. Я никогда не выбирал даже быть художником. Я сразу стал им.
- Вы что, уже в детском саду устраивали перформансы?
- Да, я разбавлял краски мочой, а в школе рисовал зеленкой на партах, устраивал хулиганские выходки. Меня "карали": в детском саду во время тихого часа меня надолго и почему-то голым ставили в угол. Напрасно, потому что дети не спали, им была интересна моя реакция.{PAGE}
Олег Кулик представит на Московской биеннале современного искусства свой новый проект - "Пространственную литургию". Раньше художник эпатировал, теперь проповедует. Художник Олег Кулик вновь протестует. На этот раз против коммерциализации искусства. Его проект "Пространственная литургия", представленный в рамках Московской биеннале, призван помочь зрителям достичь "просветления". Сам Кулик отрастил толстовскую бороду, ездит на велосипеде и не делает ничего, не посоветовавшись со своим духовным ламой из Тибета. Пикантность ситуации в том, что за декоммерциализацию и "просветление" борется художник, чьи работы стоят до 40 тыс. евро. О современном искусстве и превратностях творческого пути с художником побеседовала корреспондент "Профиля".
- Олег, расскажите, что собой представляет ваш новый проект?
- Из русских перформансов 1960-2000-х годов я отобрал те, которые были связаны с метафизическими переживаниями, с ситуациями Распятия, Порки, Расстрела, и перевел их в одну из древнейших эстетических форм - в "театр теней". Ведь тени - это первое, что увидели первобытные люди. Дети сидели у костра в пещере, высасывая косточку какого-нибудь животного, и наблюдали за взрослыми, танцующими у огня.
- Почему вы называете этот проект "медитацией"?
- Зритель, попав в сеть зеркальных лабиринтов, наполненных неясными фигурами, звуками, голосами, собственными и чужими отражениями, окажется в духовном пространстве жизни, в которой можно заблудиться или пройти путь совершенствования. Он растворится в этом объединяющем всех пространстве духовности.
- А как вы пришли к этой идее?
- Последние десять лет я много путешествовал, посещал мессы и литургии. И обнаружил интересную вещь: многие люди, участвующие в таких обрядах, сталкиваются с рядом эффектов - художественных, визуальных, слуховых, ментальных. Воздействие идет на все центры человека, которые начинают оживать, и он выходит с литургии радостным, успокоенным, правильно настроенным. Я стал замечать, что в современном искусстве не хватает такой "со-настройки" всех людей. Все сидят, разделенные белыми мертвыми стенами галерей. Поэтому последние пять лет я не делаю никаких других произведений, кроме литургий.
- Вы пережили кризис?
- Я не понимал, что мне нужно делать. Я просыпался утром, включал ТВ и видел в новостях танкеры стоимостью в миллиарды долларов, много техники, людей, усилий, на которые тратятся миллиарды, и вдруг показывают какую-то африканскую деревню, загибающуюся от того, что в ней нет канализации, но ей никто не помогает. При этом говорят о каком-то социальном равенстве, демократии. Как сказал художник Павел Папперштейн, цивилизация прекрасно освоила "мастурбационный проект": никто никого не любит, но все друг другом манипулируют. А искусство - это зона любви.
- Поэтому вы когда-то делали копии некоторых частей своего тела и продавали их в московских секс-шопах?
- Я всегда готов поделиться своей любовью со всеми. Я не понимаю, почему художники, которые всю жизнь были нон-конформистами, занимались игрой, поиском, вдруг перестали смеяться, превратившись в каких-то "свинопасов", тупо зарабатывающих бабло. Я не осуждаю их, но и не понимаю. Может быть, мне надо было просто производить золотые фигурки человека-собаки, кусающей девочку, и продавать это на аукционах? Наше поколение играло в коммерцию. И мне тоже было интересно это попробовать, посмотреть, что это такое, как работает. Мы стали смотреть на свои произведения как на предмет продажи, не более того.
- Вы считаете, что русские художники актуального искусства вдруг стали работать только на деньги?
- Грубо говоря, они стали больше думать о стратегиях, нежели об искусстве. Я не вижу ничего плохого в коммерциализации, но важно, для чего она используется. Она должна работать на расширение зоны эксперимента, для некоторой независимости художника. Когда я понял, что коммерциализация захлестнула все и современное искусство превратилось в сферу бизнеса, я захотел от этого уйти. Когда я почувствовал исчерпанность в современном искусстве России, я уехал в Монголию. Это было в 2004 году.
- Почему в Монголию, а не в Тибет?
- Монголы абсолютно экзистенциальный, чистый народ, не имеющий материальных привязанностей, характерных для современной цивилизации. Люди постоянно перемещаются - 8-12 раз в году и никогда не останавливаются в одном и том же месте дважды в жизни. И они готовы ко всему. То есть они постоянно живут в состоянии перформанса. Ведь что такое перформанс? Это действие, которое влечет за собой непредсказуемые последствия.
- В таком случае вся жизнь в России - один сплошной перформанс.
- Ну вот поэтому у нас перформансы никого не удивляют. А с другой стороны, получается, это органичная для России форма. Включите телевизор, посмотрите, что у нас делается в Чечне или еще где-то! Дайте нам лучше что-нибудь "красивое, доброе, вечное". И получают идеологический заказ - "красивое, доброе, вечное", которое существует только в киностудии "Мосфильм" или в головах идеологов.
- Поэтому вы решили сделать настоящее "доброе и вечное" и занялись литургиями. А как вообще произошла трансформация Олега Кулика из лающей у входа в Кунстхалле в Цюрихе "человека-собаки" в нынешнего Кулика, с толстовской бородой?
- Совершенно естественно. Меня всегда интересовала тема взаимоотношений реального мира и мира искусства. Я стал "человеком-собакой", которая выбегает в мир, где все вечно спешат, и кричит: "Идите все в задницу!" или кусает кого-нибудь, благодаря чему наступает сбой в заданной программе и катарсис смысла, и тот, кто это слышит, может наконец понять, что ему нужно делать в жизни. Может быть, ему нужно бросить офис и идти в монастырь или перестать продавать бездарные картинки на Арбате и идти работать на завод.
- Реальная жизнь говорит о том, что в России формируется рынок современного искусства. Дарья Жукова выставляет произведения известнейших западных художников в своем центре "Гараж", ее друг Абрамович покупает для ее коллекции вещи на аукционах и арт-ярмарках, галерист Ларри Гагосян привозит части своих коллекций в Барвиху, где их покупают обеспеченные российские граждане. Как вы ко всему этому относитесь?
- Я отношусь к таким людям, как к "временному правительству" в области искусства. Всегда были даши жуковы, стеллы кесаевы или регины, жены богатых людей, которые, купив сначала западный образ жизни, пытались навязать западные принципы в искусстве. Для меня главный человек не Ларри Гагосян и не Саатчи, а директор МоМА или директор "Тейт Модерн", которые никогда не покажут то, что так любит Гагосян, - ни Джефри Кунса, ни Дэмиана Херста. Дэмиана Херста и Кунса обсуждают только техасские поставщики мяса для гамбургеров, арабские шейхи или наши олигархи. Это - специальные продукты для стран третьего мира: бриллианты, базальт, позолота. Мир гламура, адаптированный к современному искусству. Это вызывает только улыбку. Такие, как Гагосян, просто почувствовали, что в России есть шальные деньги, и привозят сюда "искусство шальных денег".
- То есть, по-вашему, обеспеченные люди не могут купить искусство?
- Они покупают эрзацы. В каком-то смысле искусство нельзя купить. Люди, которые ходят в секцию йоги и закидывают ноги за уши, думают, что она помогает им прочищать энергетические каналы, а на самом деле она помогает лишь усыпить их нервозность. Надо дальше двигаться. Чтобы дальше двигаться, они покупают искусство как индульгенцию: "Мы заплатили за духовную практику, которую кто-то другой прошел". Но никто другой не проживет вашу жизнь и не испытает страданий, которые вы испытали. В этом смысле искусство как коммерческий объект совершенно бессмысленно.
- И поэтому свою литургию вы проводите в большом-пребольшом магазине...
- Как ни странно, магазин я рассматриваю как "место силы", которое способно, безусловно, трансформироваться в сознании посетителей со всей Москвы в Литургию. Он осветится, даже "засветится" изнутри.
- А что вас вообще привело к занятию искусством?
- Я еще в детском саду знал, что я - художник. Я родился таким. Наверное, это знание из прошлых воплощений. Я никогда не выбирал даже быть художником. Я сразу стал им.
- Вы что, уже в детском саду устраивали перформансы?
- Да, я разбавлял краски мочой, а в школе рисовал зеленкой на партах, устраивал хулиганские выходки. Меня "карали": в детском саду во время тихого часа меня надолго и почему-то голым ставили в угол. Напрасно, потому что дети не спали, им была интересна моя реакция.{PAGE}
| ДОСЬЕ ОЛЕГ КУЛИК В 1979 окончил Художественную школу в Киеве, а затем в 1982-м там же Геологический институт. В 1984-1986 годах служил в рядах Советской Армии. С 1986-го живет в Москве. Постоянный участник ведущих мировых выставок (Венецианская биеннале, Стамбульская биеннале и Биеннале в Сан-Паулу, выставки в Париже и Вене, Барселоне и Киото, Нью-Йорке и Кельне, "Арт-Москва"). Известен своими перформансами, в которых представал в образе "человека-собаки", и инсталляцией "Теннисистка" (2002). |
| ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО БИЕННАЛЕ Девиз основного проекта III Московской биеннале современного искусства - "Против исключения". В центре современного искусства "Гараж" Юрий Альберт, Эрвин Вурм (Австрия), Роман Зигнер, Жан-Жак Лебель (Франция), Хаим Сокол, Анатолий Осмоловский, Атул Додиа (Индия), Вим Дельвуа (Бельгия), Гада Амер (США), арт-группа "Синие носы" представят проект, подготовленный куратором биеннале Жаном-Юбером Мартеном. Зрелище будет мультижанровым и причудливым. Персональная выставка британцев Тима Нобла и Сью Вебстер 20 Modern Classics пройдет в галерее "Триумф". Центральный объект экспозиции - рабочий стол, заваленный движущимися сломанными игрушками и металлическими объектами. Инсталляция, по замыслу авторов, должна наводить на размышления о телесности или бестелесности игрушки. Тему игрушки продолжает проект "Не игрушки?", который покажут в Третьяковской галерее на Крымском Валу. Владимир Дубосарский и Александр Виноградов, Елена Елагина и Игорь Макаревич, Анна Ермолаева, Виталий Комар и Александр Меламид проследят место игрушки в русском искусстве с 1930-х годов до настоящего времени. Для участия в перформансах следует отправляться в Музей современного искусства: в филиале на Петровке Андрей Бартенев покажет "скульптуру-рукоход" - фантазию на тему шведской стенки. Гости смогут свободно поупражняться на ней. А на Гоголевском бульваре представят проект Piece of Art. Посетителям вместо пригласительного выдадут по кусочку объекта, который они будут старательно собирать весь вечер. Карты и подсказки участникам нужно найти самостоятельно. В итоге должна получиться работа, созданная, а потом раздробленная пятью современными российскими художниками. Еще один проект - "В ожидании бодрого будущего" (фонд культуры "Екатерина") - станет ответом кризису. Будущее в фотографиях попытались представить Анастасия Хорошилова, Майкл Флири, Ботто и Бруно. Здесь всего понемногу - абсурда, магии, апокалипсиса. Бельгиец Люк Тюйманс покажет проект "Наперекор дню" (Baibakov art projects). Знаменитый живописец попытается рассказать, насколько человечество зависит от виртуальной реальности. На "Винзаводе" будет хозяйничать "Мастерская ван Лисхаут" с инсталляцией "Город рабов. Cradle to cradle". Проект - изнанка общества потребления, отрицающего гуманизм. Московский Дом фотографии в ЦВЗ "Манеж" покажет выставку харьковского фотографа Бориса Михайлова "Место, время..." специально для тех, кто пропустил его ретроспективу в прошлом году на "Винзаводе". Биеннале продлится до 25 октября. |
Читайте на смартфоне наши Telegram-каналы: Профиль-News, и журнал Профиль. Скачивайте полностью бесплатное мобильное приложение журнала "Профиль".
