28 марта 2024
USD 92.59 +0.02 EUR 100.27 -0.14
  1. Главная страница
  2. Архивная запись
  3. Архивная публикация 2007 года: "Кавказ для кавказцев?"

Архивная публикация 2007 года: "Кавказ для кавказцев?"

В столице вовсю обсуждается идея «Русского проекта», придуманного молодежной организацией партии «Единая Россия». Корреспонденты «Профиля» посмотрели, как этническим русским живется на Северном Кавказе, который является неотъемлемой частью нашей страны.

Кабардино-Балкария, Нальчик


— Да России скоро вообще на Кавказе не будет! — На нас смотрит пожилой мужчина лет шестидесяти. Его зовут Али Каирханов, он редактор межрегиональной газеты «Северный Кавказ», и ему мало что осталось терять в этой жизни. 13 октября 2005 года, во время нападения боевиков на Нальчик, его единственный сын Тамирлан восемь минут снимал то, как его убивают, у стен республиканского УФСБ. — У меня давно сложилось такое впечатление, что Кавказ отдан на откуп каким-то непонятным силам. И яркое тому доказательство — то, что отсюда уезжают русские.

Али Магомедович вставляет в короткий мундштук сигарету, прикуривает, затягивается и продолжает.

— Отсюда уезжают не просто русские, а специалисты. Они здесь не нужны, здесь нужны торгаши, а когда-нибудь торгаш мог созидать?

На затихающий Нальчик ложится свежий весенний вечер, от земли поднимается талый запах, на улицах загораются фонари.

— Я же езжу по всему Кавказу не один десяток лет. Думаете, я не помню, как русских выживали из той же Чечни? И началось это не в 1995-м, а в 1991-м. Чеченцы приходили во двор и говорили: «Выметайся, теперь это наш дом». Я лично на границе со Ставропольем видел старика, которого чеченец в компенсацию за выселение расщедрился довезти до Ставрополя. На границе деда, с его чеченской пропиской, стали разворачивать назад. А дома-то там у него уже нет. У нас те же процессы происходили мягче. В республике не стало работы, и русские, хоть и родившиеся здесь, поехали на большую Родину, вслед за ними потянулись кабардинцы и балкарцы. Специалисты нужны в России, здесь им нечего делать, все заводы распроданы и стоят.

На площади Марии нас поджидает таксист Володя. Вместе с супругой они едва зарабатывают в месяц до 6 тыс. рублей. В те времена, когда в республике еще работали заводы, он трудился на одном из них, теперь сутки через трое — электриком в торговом центре. Узнав от нас о крепнущем в столице русском национализме, Володя сплевывает под ноги, и после долгого раздумья сообщает:

— Да, не хотел отсюда уезжать, а придется…

— Почему?

— Ну, если Россия для русских, то Кавказ — для кавказцев. Так ведь получается?

В Нальчике понадобится немало усилий, чтобы обнаружить аптеку, зато игровой автомат найдешь без труда. Муфтий Кабардино-Балкарии Аназ Пшихачев не может оставить без внимания эту тему.

— Вот говорят, что русские нам здесь не нужны. Но в республике так говорят единицы, да и те либо дураки, либо предатели. Мы вот с настоятелем местной церкви сейчас работаем над созданием молодежной мусульманско-православной организации. И первое, что сделаем на этом поприще, — попросим президента если не убрать, то как минимум резко сократить количество игорных заведений в республике.

Но жаловаться главе Кабардино-Балкарии на одноруких бандитов — это все равно, что жаловаться волку на волчат. В одном Нальчике стоит 59 салонов «НеЖданчик», о которых все местные открыто говорят, что якобы принадлежат они лично президенту республики Арсену Канокову. Проверить это, разумеется, невозможно, но слухи такие есть...

Центральный рынок Нальчика колоритен, как все кавказские рынки. Куры лежат на прилавках такими стройными рядами, что им бы позавидовали гренадеры Павла I.Разрезанные туши огромных индюков картинно свисают чуть ли не до земли. Торгуют этим великолепием кавказские женщины. При виде фотокамеры начинается всеобщее веселье, кто-то, улыбаясь, закрывается платком, кто-то нарочито позирует. В разгар съемки откуда-то из дальнего угла к нам подлетает невысокая полная кабардинка.

— Нельзя здесь снимать, сначала у администрации разрешения попросите!

Не устраивая скандала, переходим в овощные ряды. Пятнадцать минут нормальной работы, и к нам подбегает другая женщина с таким же требованием. Переходим в ряды мясные. Ситуация повторяется.

— Что такое, в конце концов! Это стратегический объект? Почему нельзя фотографировать?

— У нас инструкция, много народу тут ходит, а вдруг теракт?

— И сильно мы со своими рязанскими рожами похожи на ваххабитов? Вы что, действительно думаете, что мы смотрим, куда тут лучше бомбу подложить?

Этот сильный аргумент обезоружил женщину. Смутившись, она приближается, чтобы можно было слышать ее шепот:

— Да нам-то все равно, снимайте на здоровье, но рынок-то принадлежит президенту, поэтому журналистов сюда пускают только через администрацию.

Северная Осетия, Владикавказ—Моздок

Солнечная Осетия встречает нас в середине февраля 13 градусами выше нуля, шумом веселого Терека и массой молодежи на улицах. Несмотря на то, что средние зарплаты по республике не превышают 6 тыс., большого оттока русских отсюда нет. На это много причин. Во-первых, большинство осетин и почти все местные кабардинцы — православные, так что религиозные конфликты русских с горцами исключены. С давних времен на территории Осетии жили терские казаки, и человек со славянской внешностью в черкеске здесь воспринимается как свой. И, наконец, третье. В республике можно заниматься сельским хозяйством. Кукурузу и зерно купят на производство спирта, а скотину можно спокойно прокормить тем сырьем, которое остается уже после перегонки. Винокурни продают его по довольно смешной цене — 200 рублей за тонну. Но в основном сельские жители устраивают на своих огородах огромные парники и растят овощи.

Владимир Александрович Анацкий пережил все ужасы коллективизации и войны. Завидев на своем дворе нежданных гостей, бросает копаться в земле и спешит умыться. Потом, несмотря на свои 74 года, мчится в дом и через десять минут является на крыльце во всей красе. На нем голубой бешмет, черная черкеска с серебряными газырями и каракулевая папаха с голубым верхом. Пока дед Володя приводил себя в должный вид, его супруга успела скрыться в одном из помещений и довольно быстро возникла снова — с трехлитровой банкой домашнего вина.

— И Моздок, и все окрестные станицы — наши, и с осетинами у нас никогда не было и никогда не будет ссор и вражды, — рубит воздух рукой старый казак. — А в Москве пусть брешут, что хотят. Я здесь родился, здесь все мои похоронены и никуда я отсюда не поеду! Оба сына здесь живут, растят моих внуков. Вон, даже церковь у нас почти достроена, послезавтра купола будут поднимать.

Дед Володя зовет нас посмотреть на станичную достопримечательность. Мы добрались до нее в тот момент, когда закончилась всенощная. Постоянного священника нет, поэтому служба идет мирским чином. Старушки — русские и осетинки — намеревались разойтись, но, заметив фотокамеру, собрались стайкой рядом с золотыми куполами, стоящими у оштукатуренной стены строящегося храма.

— Да все тут у нас живут — и кумыки, и чеченцы, и ингуши, никому не мешают, — говорит самая бойкая из них. Соседки одобрительно кивают.

— Между прочим, эту церковь нам очень сильно помогает строить депутат республиканского парламента от Моздокского района Таймураз Бураев, — назидательно произносит женщина лет сорока пяти. — А он, между прочим, осетин.

Однако не все так гладко в том же Моздоке с национальным вопросом. Община кумыков потребовала было у администрации города выделить им землю под мечеть, но многонациональная православная общественность горой встала против этой инициативы. «У нас в Моздоке до революции было 38 церквей и часовен, когда все восстановим, тогда и вы себе мечеть построите». На это кумыки ответили: «Это сейчас мы у вас живем, а лет через тридцать вы у нас будете, тогда и поговорим».

Провожал из Моздока атаман Валерий Косенко. Пока ждали машину, которая должна была отвезти нас на границу с Чечней, он решил все-таки высказаться по поводу инициативы комсомольцев из «Единой России».

— Через два года у меня внучка школу заканчивает, внук — в пятом классе. Если лет через пять-десять здесь ничего не изменится, а в том, что не изменится, я уверен, уедем отсюда всей семьей. Русский дух они решили укрепить… Нас и без них ветром не шатает, а вот то, что у молодежи перспектив нет, этим бы занялись. Мне-то что, я бы и так век дожил. Но внукам такой жизни ни за что не пожелаю.

Чечня. Село Чернокозово — Грозный

По Чечне от границы до Чернокозово нас вез майор милиции Игорь. Узнав, что мы только что побывали в Кабарде, начал живо интересоваться тамошними делами. Расспросив нас как следует, объяснил свой интерес тем, что хочет перебраться туда на работу.

— Живу на Ставрополье, работаю в Чечне, замотался уже туда-сюда ездить.

— Так живи в Чечне.

— Упаси бог! Ни за какие деньги!

Сразу после этого заявления, решив, что напугал нас, Игорь принялся успокаивать:

— Тут, в Наурском районе, все спокойно, даже не думайте, будто что-нибудь может случиться, здесь и русских-то много живет, четверть населения — русские.

— И как им здесь живется?

— Это уже не ко мне, в администрацию приедем, там и разговаривайте.

Степь за окном резко оборвалась. Слева появился обшарпанный винзавод, которому изрядно досталось от властей Ичкерии. Наконец, показался забор знаменитой «чернокозовской зоны», и уже через пять минут входим в кабинет главы администрации района Анатолия Черкашина.

Анатолий Михайлович, скривившись, слушал наш рассказ о том, что придумали активисты «Молодой гвардии» единороссов. Дождавшись завершения, начал обстоятельно информировать, как обстоят дела в районе и на тех немногих предприятиях, которые здесь еще остались. От прямого ответа на вопрос, как он относится к инициативе единороссовских комсомольцев, Черкашин явно старался уйти. Еще бы, в Москве легко говорить о «правильном» русском национализме, а попробуй, когда живешь в разбомбленной станице, и когда из двадцати твоих соседей шестнадцать не относятся к «титульной» российской нации.

Анатолий Михайлович торопился побыстрее вызвонить своего помощника Усама Абкаева, чтобы тот устроил нам прогулку по селу. Усам — замглавы администрации по культурным вопросам и заместитель муллы в мечети, оказался общительным невысоким чеченцем с короткой седоватой бородкой.

Лишь услышав словосочетание «Россия для русских», Усам не стал дожидаться разъяснений, что под этим понимает Иван Демидов, с ходу назвал его дураком и выпалил:

— А если я чечен, меня расстрелять? Сам думай, если я с тобой говорю по-русски и вапще без акцента, я тебя уважаю? — Абкаев безнадежно скатывался на вайнахское мягкое «в», почти «у». — Я вапще русских уважаю. До войны у нас во дворе навес был, мы вечером со всеми соседями — и чеченами, и русскими, и казаками — чай пили. Домино играли. Война была, много галгазкхи и газакхи (так чеченцы называют русских и казаков. — «Профиль») уехало, кого-то убили. Сейчас мир, надо вместе жить. У меня две жены, одна старая, другая молодая. Три ребенка. Поехали, покажу, к соседям русским сходим.

Жен действительно оказалось две. Пока они готовили обед, мы пошли к русским соседям. У бабы Ани Лукиновой сидела подружка, лет шестидесяти — Валентина Михайловна Скрипник. Как выяснилось, хозяйка квартиры получает пенсию 1560 рублей, ее подруга — 2800. Рассказывая о своей жизни и ужасах войны, обе женщины переволновались. Валентина Михайловна сказала, что во время второй кампании потеряла мужа. Потом как-то неловко осеклась и, пытаясь достать таблетку валидола, разрыдалась.

Было страшно представить, как бы отреагировали эти осиротевшие женщины, если бы мы рассказали о том, что за идея залетела в головы столичных политтехнологов. Под конец Анна Евсеевна вспомнила, как во времена Ичкерии у нее отнимали пенсию, а Валентина Михайловна стала сетовать, что из-за климата не может переехать к дочери в Санкт-Петербург.

Усам добродушно улыбался и уверял, что теперь будет все лучше и лучше. Женщины отрицательно качали головами и утирали заплаканные глаза.

У другого русского соседа Усама, Володи Скорикова, тоже был гость — закадычный друг Саша Раздорский. Обоим под пятьдесят. Сидят рядом в полуразвалившихся креслах. На стенах и потолке — копоть от пожара. Квартира без ремонта по двум причинам — во-первых, нет денег, во-вторых, зачем ремонтировать, если не известно, что будет завтра.

Мужики обстоятельно рассказали, как шли боевые действия, куда стреляла артиллерия, где летали вертолеты. О более отвлеченных материях говорить отказались, однако когда Усам вышел на минуту, Володя сосредоточено произнес:

— Сейчас лучше. Тогда, бывало, идешь по двору в темноте, а навстречу семилетний чеченец с пистолетом, вот и гадай, сколько пуль он в тебя вгонит. Теперь, если такого пацана вечером встречаешь, он тебе говорит: «Здравствуйте!»

Когда мы пришли домой к Усаму, настало время намаза. Женщины удалились в другую квартиру, а хозяин, оставив нас на кухне, направился на молитву в комнату.

После обеда мы попросили молодую жену Усама сыграть что-нибудь горское на аккордеоне. Все семейство расположилось на диване, а женщина начала петь... русские частушки, в которых имя «милого» было не привычное, Ваня или Саша, а самое что ни на есть чеченское — Усама.

После частушек мы услышали известную песню «Миленький ты мой», и наша исполнительница так разошлась, что пустилась в пляс. Еще долгое время, пока мы ехали в Грозный, казалось, так и продолжал звучать ее голос: «Взял бы я тебя, но там, в краю далеком, есть у меня жена...»

В столице вовсю обсуждается идея «Русского проекта», придуманного молодежной организацией партии «Единая Россия». Корреспонденты «Профиля» посмотрели, как этническим русским живется на Северном Кавказе, который является неотъемлемой частью нашей страны.

Кабардино-Балкария, Нальчик


— Да России скоро вообще на Кавказе не будет! — На нас смотрит пожилой мужчина лет шестидесяти. Его зовут Али Каирханов, он редактор межрегиональной газеты «Северный Кавказ», и ему мало что осталось терять в этой жизни. 13 октября 2005 года, во время нападения боевиков на Нальчик, его единственный сын Тамирлан восемь минут снимал то, как его убивают, у стен республиканского УФСБ. — У меня давно сложилось такое впечатление, что Кавказ отдан на откуп каким-то непонятным силам. И яркое тому доказательство — то, что отсюда уезжают русские.

Али Магомедович вставляет в короткий мундштук сигарету, прикуривает, затягивается и продолжает.

— Отсюда уезжают не просто русские, а специалисты. Они здесь не нужны, здесь нужны торгаши, а когда-нибудь торгаш мог созидать?

На затихающий Нальчик ложится свежий весенний вечер, от земли поднимается талый запах, на улицах загораются фонари.

— Я же езжу по всему Кавказу не один десяток лет. Думаете, я не помню, как русских выживали из той же Чечни? И началось это не в 1995-м, а в 1991-м. Чеченцы приходили во двор и говорили: «Выметайся, теперь это наш дом». Я лично на границе со Ставропольем видел старика, которого чеченец в компенсацию за выселение расщедрился довезти до Ставрополя. На границе деда, с его чеченской пропиской, стали разворачивать назад. А дома-то там у него уже нет. У нас те же процессы происходили мягче. В республике не стало работы, и русские, хоть и родившиеся здесь, поехали на большую Родину, вслед за ними потянулись кабардинцы и балкарцы. Специалисты нужны в России, здесь им нечего делать, все заводы распроданы и стоят.

На площади Марии нас поджидает таксист Володя. Вместе с супругой они едва зарабатывают в месяц до 6 тыс. рублей. В те времена, когда в республике еще работали заводы, он трудился на одном из них, теперь сутки через трое — электриком в торговом центре. Узнав от нас о крепнущем в столице русском национализме, Володя сплевывает под ноги, и после долгого раздумья сообщает:

— Да, не хотел отсюда уезжать, а придется…

— Почему?

— Ну, если Россия для русских, то Кавказ — для кавказцев. Так ведь получается?

В Нальчике понадобится немало усилий, чтобы обнаружить аптеку, зато игровой автомат найдешь без труда. Муфтий Кабардино-Балкарии Аназ Пшихачев не может оставить без внимания эту тему.

— Вот говорят, что русские нам здесь не нужны. Но в республике так говорят единицы, да и те либо дураки, либо предатели. Мы вот с настоятелем местной церкви сейчас работаем над созданием молодежной мусульманско-православной организации. И первое, что сделаем на этом поприще, — попросим президента если не убрать, то как минимум резко сократить количество игорных заведений в республике.

Но жаловаться главе Кабардино-Балкарии на одноруких бандитов — это все равно, что жаловаться волку на волчат. В одном Нальчике стоит 59 салонов «НеЖданчик», о которых все местные открыто говорят, что якобы принадлежат они лично президенту республики Арсену Канокову. Проверить это, разумеется, невозможно, но слухи такие есть...

Центральный рынок Нальчика колоритен, как все кавказские рынки. Куры лежат на прилавках такими стройными рядами, что им бы позавидовали гренадеры Павла I.Разрезанные туши огромных индюков картинно свисают чуть ли не до земли. Торгуют этим великолепием кавказские женщины. При виде фотокамеры начинается всеобщее веселье, кто-то, улыбаясь, закрывается платком, кто-то нарочито позирует. В разгар съемки откуда-то из дальнего угла к нам подлетает невысокая полная кабардинка.

— Нельзя здесь снимать, сначала у администрации разрешения попросите!

Не устраивая скандала, переходим в овощные ряды. Пятнадцать минут нормальной работы, и к нам подбегает другая женщина с таким же требованием. Переходим в ряды мясные. Ситуация повторяется.

— Что такое, в конце концов! Это стратегический объект? Почему нельзя фотографировать?

— У нас инструкция, много народу тут ходит, а вдруг теракт?

— И сильно мы со своими рязанскими рожами похожи на ваххабитов? Вы что, действительно думаете, что мы смотрим, куда тут лучше бомбу подложить?

Этот сильный аргумент обезоружил женщину. Смутившись, она приближается, чтобы можно было слышать ее шепот:

— Да нам-то все равно, снимайте на здоровье, но рынок-то принадлежит президенту, поэтому журналистов сюда пускают только через администрацию.

Северная Осетия, Владикавказ—Моздок

Солнечная Осетия встречает нас в середине февраля 13 градусами выше нуля, шумом веселого Терека и массой молодежи на улицах. Несмотря на то, что средние зарплаты по республике не превышают 6 тыс., большого оттока русских отсюда нет. На это много причин. Во-первых, большинство осетин и почти все местные кабардинцы — православные, так что религиозные конфликты русских с горцами исключены. С давних времен на территории Осетии жили терские казаки, и человек со славянской внешностью в черкеске здесь воспринимается как свой. И, наконец, третье. В республике можно заниматься сельским хозяйством. Кукурузу и зерно купят на производство спирта, а скотину можно спокойно прокормить тем сырьем, которое остается уже после перегонки. Винокурни продают его по довольно смешной цене — 200 рублей за тонну. Но в основном сельские жители устраивают на своих огородах огромные парники и растят овощи.

Владимир Александрович Анацкий пережил все ужасы коллективизации и войны. Завидев на своем дворе нежданных гостей, бросает копаться в земле и спешит умыться. Потом, несмотря на свои 74 года, мчится в дом и через десять минут является на крыльце во всей красе. На нем голубой бешмет, черная черкеска с серебряными газырями и каракулевая папаха с голубым верхом. Пока дед Володя приводил себя в должный вид, его супруга успела скрыться в одном из помещений и довольно быстро возникла снова — с трехлитровой банкой домашнего вина.

— И Моздок, и все окрестные станицы — наши, и с осетинами у нас никогда не было и никогда не будет ссор и вражды, — рубит воздух рукой старый казак. — А в Москве пусть брешут, что хотят. Я здесь родился, здесь все мои похоронены и никуда я отсюда не поеду! Оба сына здесь живут, растят моих внуков. Вон, даже церковь у нас почти достроена, послезавтра купола будут поднимать.

Дед Володя зовет нас посмотреть на станичную достопримечательность. Мы добрались до нее в тот момент, когда закончилась всенощная. Постоянного священника нет, поэтому служба идет мирским чином. Старушки — русские и осетинки — намеревались разойтись, но, заметив фотокамеру, собрались стайкой рядом с золотыми куполами, стоящими у оштукатуренной стены строящегося храма.

— Да все тут у нас живут — и кумыки, и чеченцы, и ингуши, никому не мешают, — говорит самая бойкая из них. Соседки одобрительно кивают.

— Между прочим, эту церковь нам очень сильно помогает строить депутат республиканского парламента от Моздокского района Таймураз Бураев, — назидательно произносит женщина лет сорока пяти. — А он, между прочим, осетин.

Однако не все так гладко в том же Моздоке с национальным вопросом. Община кумыков потребовала было у администрации города выделить им землю под мечеть, но многонациональная православная общественность горой встала против этой инициативы. «У нас в Моздоке до революции было 38 церквей и часовен, когда все восстановим, тогда и вы себе мечеть построите». На это кумыки ответили: «Это сейчас мы у вас живем, а лет через тридцать вы у нас будете, тогда и поговорим».

Провожал из Моздока атаман Валерий Косенко. Пока ждали машину, которая должна была отвезти нас на границу с Чечней, он решил все-таки высказаться по поводу инициативы комсомольцев из «Единой России».

— Через два года у меня внучка школу заканчивает, внук — в пятом классе. Если лет через пять-десять здесь ничего не изменится, а в том, что не изменится, я уверен, уедем отсюда всей семьей. Русский дух они решили укрепить… Нас и без них ветром не шатает, а вот то, что у молодежи перспектив нет, этим бы занялись. Мне-то что, я бы и так век дожил. Но внукам такой жизни ни за что не пожелаю.

Чечня. Село Чернокозово — Грозный

По Чечне от границы до Чернокозово нас вез майор милиции Игорь. Узнав, что мы только что побывали в Кабарде, начал живо интересоваться тамошними делами. Расспросив нас как следует, объяснил свой интерес тем, что хочет перебраться туда на работу.

— Живу на Ставрополье, работаю в Чечне, замотался уже туда-сюда ездить.

— Так живи в Чечне.

— Упаси бог! Ни за какие деньги!

Сразу после этого заявления, решив, что напугал нас, Игорь принялся успокаивать:

— Тут, в Наурском районе, все спокойно, даже не думайте, будто что-нибудь может случиться, здесь и русских-то много живет, четверть населения — русские.

— И как им здесь живется?

— Это уже не ко мне, в администрацию приедем, там и разговаривайте.

Степь за окном резко оборвалась. Слева появился обшарпанный винзавод, которому изрядно досталось от властей Ичкерии. Наконец, показался забор знаменитой «чернокозовской зоны», и уже через пять минут входим в кабинет главы администрации района Анатолия Черкашина.

Анатолий Михайлович, скривившись, слушал наш рассказ о том, что придумали активисты «Молодой гвардии» единороссов. Дождавшись завершения, начал обстоятельно информировать, как обстоят дела в районе и на тех немногих предприятиях, которые здесь еще остались. От прямого ответа на вопрос, как он относится к инициативе единороссовских комсомольцев, Черкашин явно старался уйти. Еще бы, в Москве легко говорить о «правильном» русском национализме, а попробуй, когда живешь в разбомбленной станице, и когда из двадцати твоих соседей шестнадцать не относятся к «титульной» российской нации.

Анатолий Михайлович торопился побыстрее вызвонить своего помощника Усама Абкаева, чтобы тот устроил нам прогулку по селу. Усам — замглавы администрации по культурным вопросам и заместитель муллы в мечети, оказался общительным невысоким чеченцем с короткой седоватой бородкой.

Лишь услышав словосочетание «Россия для русских», Усам не стал дожидаться разъяснений, что под этим понимает Иван Демидов, с ходу назвал его дураком и выпалил:

— А если я чечен, меня расстрелять? Сам думай, если я с тобой говорю по-русски и вапще без акцента, я тебя уважаю? — Абкаев безнадежно скатывался на вайнахское мягкое «в», почти «у». — Я вапще русских уважаю. До войны у нас во дворе навес был, мы вечером со всеми соседями — и чеченами, и русскими, и казаками — чай пили. Домино играли. Война была, много галгазкхи и газакхи (так чеченцы называют русских и казаков. — «Профиль») уехало, кого-то убили. Сейчас мир, надо вместе жить. У меня две жены, одна старая, другая молодая. Три ребенка. Поехали, покажу, к соседям русским сходим.

Жен действительно оказалось две. Пока они готовили обед, мы пошли к русским соседям. У бабы Ани Лукиновой сидела подружка, лет шестидесяти — Валентина Михайловна Скрипник. Как выяснилось, хозяйка квартиры получает пенсию 1560 рублей, ее подруга — 2800. Рассказывая о своей жизни и ужасах войны, обе женщины переволновались. Валентина Михайловна сказала, что во время второй кампании потеряла мужа. Потом как-то неловко осеклась и, пытаясь достать таблетку валидола, разрыдалась.

Было страшно представить, как бы отреагировали эти осиротевшие женщины, если бы мы рассказали о том, что за идея залетела в головы столичных политтехнологов. Под конец Анна Евсеевна вспомнила, как во времена Ичкерии у нее отнимали пенсию, а Валентина Михайловна стала сетовать, что из-за климата не может переехать к дочери в Санкт-Петербург.

Усам добродушно улыбался и уверял, что теперь будет все лучше и лучше. Женщины отрицательно качали головами и утирали заплаканные глаза.

У другого русского соседа Усама, Володи Скорикова, тоже был гость — закадычный друг Саша Раздорский. Обоим под пятьдесят. Сидят рядом в полуразвалившихся креслах. На стенах и потолке — копоть от пожара. Квартира без ремонта по двум причинам — во-первых, нет денег, во-вторых, зачем ремонтировать, если не известно, что будет завтра.

Мужики обстоятельно рассказали, как шли боевые действия, куда стреляла артиллерия, где летали вертолеты. О более отвлеченных материях говорить отказались, однако когда Усам вышел на минуту, Володя сосредоточено произнес:

— Сейчас лучше. Тогда, бывало, идешь по двору в темноте, а навстречу семилетний чеченец с пистолетом, вот и гадай, сколько пуль он в тебя вгонит. Теперь, если такого пацана вечером встречаешь, он тебе говорит: «Здравствуйте!»

Когда мы пришли домой к Усаму, настало время намаза. Женщины удалились в другую квартиру, а хозяин, оставив нас на кухне, направился на молитву в комнату.

После обеда мы попросили молодую жену Усама сыграть что-нибудь горское на аккордеоне. Все семейство расположилось на диване, а женщина начала петь... русские частушки, в которых имя «милого» было не привычное, Ваня или Саша, а самое что ни на есть чеченское — Усама.

После частушек мы услышали известную песню «Миленький ты мой», и наша исполнительница так разошлась, что пустилась в пляс. Еще долгое время, пока мы ехали в Грозный, казалось, так и продолжал звучать ее голос: «Взял бы я тебя, но там, в краю далеком, есть у меня жена...»

Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».

Реклама
Реклама
Реклама