Архивная публикация 2006 года: "Зависимые от «Независимой»"
Владельцы «Независимой газеты» Елена и Константин Ремчуковы наконец реализовали свою мечту: русскую усадьбу — в московскую квартиру! И никаких Рублевок.— У вас не квартира, а прямо музей!
Елена Ремчукова: У меня была идефикс — воссоздать русскую усадьбу, как будто эта квартира существовала здесь лет сто. А дом у нас абсолютно новый, здесь еще мало кто живет. Когда мы сюда въехали, написали письма всем соседям: «Здравствуйте, мы, такие-то, приглашаем вас в гости...» и попросили управляющего их разнести. Все очень удивились, но в гости пришли. Пили шампанское, знакомились, шутили. Теперь все радостно здороваемся при встрече.
— Все за город переезжают, а вы наоборот, в город...
Е.Р.: Загород — это очень приятно, вокруг тебя совершенно другие объемы — в отличие от квартиры. Снова в квартиру ты уже не втискиваешься. Когда мы поняли, что добираться с Рублевки по пробкам в Москву стало очень утомительно, мы купили эту квартиру — одни стены и пустые квадратные метры. Я сразу знала, чего хочу, и очень долго выбирала архитектора, способного воспринять «игру» в русскую усадьбу со всеми этими ротондами, анфиладами и колоннами и при этом грамотно организовать пространство, удобное для современного человека. Восемь месяцев делали проект — два раза в неделю встречались, каждый метр обсуждали, продумывали. А когда началась стройка, я тут каждый день появлялась, за всем следила, во все совала нос. Не понимаю людей, которые все отдают дизайнеру на откуп, ко мне это не применимо. Здесь каждая деталь мной выстрадана.
— Муж и дочь декором не занимались?
Е.Р.: Самые серьезные согласования шли с Варей, она точно знала, что хочет. В результате в ее комнате — архитектурная находка. Полукруглая изразцовая печь, как и положено в усадьбе, но — «с обманом», внутри нее — душевая кабина. Мы с Варей контролировали каждый изразец — его форму, рисунок, оттенок глазури. В мастерскую скульптора ездили раз сто, незабываемое дело...
А что касается Кости, то его внимание мы привлекали, когда нужно было решить принципиальный вопрос. Тот же паркет можно положить за $200 тыс., а можно и за $50 тыс., и будет примерно то же самое. Но когда вы начинаете что-то строить, на вас нападает огромное число людей — «пираньи», которые хотят вас убедить, что без такой дорогущей розетки ремонт вообще затевать не стоит. Без мужа все это выдержать невозможно. Зато сейчас я могу подробно объяснить, где дуб тангенсный, а где — радиальный, чем система кондиционирования отличается от вентиляции и другие связанные с ремонтом вопросы. Если уж я во что-то влезаю, то вникаю глубоко. Мне интересно.
— Мебель вся антикварная?
Е.Р.: Мебель как раз новая. Своей антикварной у нас не было, а покупать то, что было у неизвестных людей в обиходе, меня почему-то коробит. Другое дело антикварные декоративные предметы — картины, тарелки, вазы и разные штучки, статуэтки.
— В вашей коллекции есть «жемчужины»?
Константин Ремчуков: Да. Во-первых, икона «Страшный суд» 1685 года ярославской школы — единственная в мире, я покупал ее на аукционе за несколько сот тысяч долларов, а сейчас люди, связанные с торгами на Sotheby'с, предложили мне 6 млн. фунтов. Институт Рублева просит ее на исследование: они хотят написать книгу — на левой странице фото персонажа, на правой — что он значит. Тут каждый персонаж — история мира.
И во-вторых, часы, сделанные по заказу Николая Второго из русского малахита 240 кг весом, 40 кг только маятник весит. Я их долго искал. Их тоже просят на аукцион: в связи с тем, что русские скупают квартиры в больших количествах в Лондоне, там сейчас ажиотаж и такие цены...
— Камин в кабинете, наверное, не топите, вредно раритетам?
Е.Р.: Почему? Камин мы растапливаем, когда начинается зимний сезон, но не очень злоупотребляем. Я все время слежу за температурой в комнатах, ставлю дополнительные увлажнители.
— Труды Маркса и Ленина в вашей библиотеке тоже антиквариат или кто-то их штудирует?
Е.Р.: И то, и другое. Эти собрания сочинений Маркса и Ленина я вернула с дачи. Но Костя, будучи аспирантом, все это прочитал. Кстати, он считает, что в трудах Маркса заложен огромный смысл, если посмотреть на это как на этап развития в истории человеческой мысли.
— А у вас какое образование?
Е.Р.: Тоже экономическое. Сначала МГИМО, потом аспирантура ИМЭМО, я — кандидат экономических наук, специалист по торговым войнам, протекционизму.
— С мужем в студенческие годы познакомились?
Е.Р.: Мы познакомились на фестивале молодежи и студентов в 1985 году. Я — выпускница МГИМО, а Костя уже защитился в Университете Лумумбы. В рамках фестиваля был такой формат — «Свободная трибуна». Мы готовились к дискуссиям с иностранными студентами. Костя читал нам лекции, отвечал на кучу самых нелепых и неожиданных вопросов. Услышав его в первый раз, я открыла рот от изумления и восхищения. Никого умнее я раньше не встречала. Впрочем, и позже так и не встретила. К тому времени Костя уже успел поработать в Пакистане и отслужить во флоте. Кстати, армейский опыт муж считает важной ступенькой в своем формировании как мужчины.
К.Р.: Армия учит быть встроенным в жесткую иерархию и выживать в жестоком мужском коллективе. А еще это небольшая прививка, объясняющая, чем может быть тюрьма и что творится с личностью, когда система ограничивает свободу человека.
— И как дальше развивались ваши отношения?
Е.Р.: Я Костю послушала и поняла, что хочу идти за ним и слушать, идти и слушать. И старалась попадаться ему на глаза везде и всюду. Очень хотела, чтобы он обратил на меня внимание. Сидела на первой парте, хлопала глазами, оказывалась на лестнице, когда он шел из аудитории, потом на автобусной остановке, в одном вагоне метро. Старалась быть замеченной, интересной и адекватной. А потом начался фестиваль, мы вместе ходили на концерты, митинги, встречи. Вся фестивальная, малость странноватая, но радостная обстановка благоприятствовала нашему сближению.
— Константин, а вы сразу заметили старания ученицы?
К.Р.: Да, мне сразу стало ясно, что Лена — родной и близкий человек. Это уникальное состояние. Родной и близкий — тот, кому ты можешь рассказать все, зная, что тебя правильно поймут, без интерпретаций и фиги в кармане. Лена вызывала именно такое ощущение. Мы давно понимаем друг друга без слов. Это колоссальное снятие напряжения, когда ты не думаешь, что будешь ложно истолкован в каких-то ситуациях.
— А психологи говорят, что мужчина и женщина друг друга не поймут никогда ...
Е.Р.: Я себе даже представить такого не могу. Плохие это психологи.
К.Р.: Это дежурная фраза, которая ничего не объясняет. Мы видим много мужчин, по устройству мозга похожих на женщин, и женщин — похожих на мужчин. Так что возможны комбинации для взаимопонимания.
— Сразу же после фестиваля вы поженились?
Е.Р.: До этого еще было далеко. Я поступила в аспирантуру в Институт мировой экономики. Костя в это время уехал на год в Америку стажироваться. Этот год я выдержала стоически, несмотря на все прелести веселой аспирантской жизни, даже попыток с моей стороны не было заинтересоваться кем-то еще. Жизнь показала, что никаких соблазнов для меня не существует. Весь год мы говорили по телефону и тратили на это все деньги. Я жила с родителями и, чтобы их не травмировать счетами, ходила за ними на почту. За коробку конфет женщина с почты выносила их мне — видимо, думала, что тут какая-то личная драма. А чтобы расплатиться, я сдавала свои вещи в комиссионку на улице Герцена. К моменту Костиного возвращения у меня из гардероба остались одна джинсовая юбка и одна джинсовая куртка.
— А ваш любимый не догадывался, что такие счета вам не по карману?
Е.Р.: Каждый сам решал свои проблемы, не посвящая в них другого. Я вообще считаю, что в разлуке люди должны как можно меньше грузить друг друга проблемами. Вот на прошлой неделе, например, я сильно повредила коленку, и тренер в Жуковке срочно отправила меня к врачу делать снимок. Зачем моему мужу в Токио это знать? Из Токио не поможешь, только огорчишься. А в тот американский период двадцать лет назад Костя читал лекции, колеся по США, и тоже все деньги тратил на телефон.
— Роман по телефону?
Е.Р.: Если телефон та жизненная сила, которая тебя подпитывает, то как я могу себе отказать? А еще я все свои эмоции изливала в толстенных дневниках. Недавно нашла: «Вот Наташа Ростова не дождалась, а я-то дожидаюсь». В 20—25 лет ты эмоционально очень восприимчив к миру. Когда все чувства предельно обострены, ты — центр мирового культурного опыта любви. Для тебя, влюбленного, рвущего душу, написаны вся лирика, все песни, все романы. С одной стороны, любовь хороша, когда она взаимна и все свободны и счастливы, а с другой — испытать в своей жизни период ошеломительной страсти, преодолеть все мыслимые и немыслимые препятствия — это обогащает, и я бы не хотела идти дальше по жизни без этого года ожидания.
— А как вы поженились?
Е.Р.: После возвращения Кости мы сняли квартиру и стали жить вместе. Как-то Костя предложил: «Давай поженимся». — «Когда?» — спрашиваю. «А сейчас!» Мы проехали в ЗАГС, а нам говорят: «Нельзя. Только через месяц!» — «Мы взрослые люди, как же так?» — возмутился Костя. «А так — нет, и все».
К.Р.: Это был чудесный месяц. Мы отоваривали книжечку с талонами для молодоженов. В эпоху дефицита конца 80-х покупали какие-то дурацкие графины и скатерти. Нас приписали к гастроному в высотке на площади Восстания, где в день свадьбы выдали буженины, ветчины, балыка и всего, что положено, на 20 человек.
Е.Р.: Костя с утра помыл машину, даже колеса. Мы заехали на рынок, купили поросенка и розы — вместе выбирали. Колец у нас не было. С маленьким брильянтиком, о чем мечталось, достать было невозможно, а концентрироваться на этом не хотелось. В ЗАГСе регистраторша спрашивает: «У вас свидетели есть?» А их не было. Мы тут же представили советские фильмы, где люди бегут на улицу в поисках случайных свидетелей. Оказалось, это миф — они совсем не нужны, это наше личное дело. «Кольцами не будете обмениваться?» — поняла она, глядя на мою красную кофточку. «Нет». — «Не переживайте — будут у вас еще в жизни кольца».
— Как в воду глядела, кольца у вас изумительные.
Е.Р.: Да. Я сама вожу машину, и мне нравится смотреть на свои руки с чем-то интересным на пальцах.
— В чем секрет вечной любви?
К.Р.: Любовь в браке отличается от просто любви. Просто любовь, влюбленность испытывают многие. Все знают это ощущение: прикоснулся — и мурашки по всему телу. Потом проходит. А любовь в браке — уникальное явление. Это когда ты 20 лет живешь с женщиной, а ночью у тебя мурашки от того, что она рядом лежит, дышит и во сне неосторожно ногу забросила с полным доверием к тебе, и ты счастлив, что это — именно она!
— Вашей дочери очень повезло с родителями...
Е.Р.: Когда Варя родилась, мы проводили над ней воспитательный эксперимент. Я не отпускала ее от себя ни на секунду. В результате Варя первый год не плакала вообще. Она всегда была на руках и все время улыбалась. А потом понадобилось сделать прививку, пришел врач и сделал ей больно. Варя хотела заплакать, но не смогла сделать это правильно — слезы из глаз ручьем, а на лице улыбка, потому что она не знала, какое должно быть при этом выражение лица. Любовь между родителями — это одно, но и младенцев надо любить со страшной силой — потом ничего не поправишь. Ты очень хочешь сейчас быть со своим ребенком, но уже поздно — он самостоятелен. У меня молодой ума как-то хватило. Мы обожаем Варю с момента появления ее в моем животе. И разговаривали с ней как с самым интересным собеседником и в один год, и в семь, и в шестнадцать!
— А вы не боялись избаловать ребенка до невозможности?
К.Р.: Знаете, как не избаловать детей, балуя их? Нужно уважать личность ребенка вплоть до уважения его права на ошибку — правда, это понимание пришло позже. Тогда все получится. Мой старший сын, Коля, решил учиться на политолога. «Какая политология? Нет такой науки. Зачем?» — удивился я. Хочет, и все. Ладно, пусть идет. Мы не стали его ломать, скандалить, что лучше знаем, как надо. Год он отучился, потом на отдыхе подходит ко мне и говорит: «Каждый человек имеет право на ошибку, да?» Он сам перевелся на юрфак и учится на одни пятерки, целыми днями пишет какие-то конспекты. Уже и трактаты. Мы не стали навязывать свою волю и в результате — любовь, дружба, обратная связь.
— А Варя чем занимается?
Е.Р.: Учится в МГИМО на первом курсе, как и я, на экономиста. Она и в школе-то моей училась, у тех же учителей. А сейчас я кайфую — быть мамой студентки настолько приятнее! Не надо просыпаться в 7 утра, чтобы ее провожать, волнений меньше. Варя — выдающийся гуманист. Она любит людей, они ей интересны, заранее уважает каждого. У нее есть задатки папиного ума. Я рада, что она обладает и самыми сильными чертами моего характера.
— Какими?
Е.Р.: Я спокойная и рассудительная. Мне никогда ничего не хотелось, пока не было возможности. Это в крови, от мамы. Все, что у меня есть, — самое лучшее: муж, ребенок, квартира, машина и все остальное. Никогда не было такого, чтобы я хотела шубу, когда такой перспективы не было. Я начинаю хотеть, когда давным-давно можно приобрести. У нас есть такая шутка: «В связи с переездом Лены на новую квартиру с набережной Шевченко признать Левшинский переулок лучшим районом Москвы и перестать считать таковым набережную Шевченко». Знаете, какая у меня была первая самая лучшая машина? «Жигули» — ржавая «трешка», которую я красила зубной щеткой. В начале перестройки это был оптимальный вариант против угона и косых взглядов коллег.
— Елена, изначально владельцем «Независимой газеты» были вы, а кто ее захотел?
Е.Р.: Это вопрос к Косте.
К.Р.: Я работал в «Базовом элементе» у Дерипаски руководителем экспертного совета, потом в июне 2003-го сделал публичное заявление и ушел. А в декабре 2003 года СПС не попал в Думу, заодно я перестал быть депутатом и остался «без нагрузки». На семейном совете — а мы все решаем именно так — постановили, что папа может заниматься чем хочет. Мне захотелось купить «Независимую газету», поскольку я сам в нее периодически писал. Для начала определил всем детям — Коле, Максиму (от первого брака) и Варе — наследство, чтобы они не думали, что папины увлечения повредят их благосостоянию. Потом мы с Леной полетели в Лондон, но не договорились о цене. Это было в марте 2004-го. А в конце мая мне звонит Герман Греф: «Говорят, вы ничем не занимаетесь?» — «Почему? — отвечаю. — Сейчас загораю, потом иду с Леной в Большой театр, после — в ресторан». — «Понятно, а чем вы занимаетесь?» — «Вот этим и занимаюсь». Греф предложил мне должность своего помощника. Семья была против: никто не хотел, чтобы я шел на госслужбу. Но должност помощника была не обременительна по сравнению с моими предыдущими нагрузками, и я согласился. А в мае 2005 года возобновились переговоры по газете. Покупать газету на себя, находясь на должности госслужащего, я уже не мог.
Е.Р.: Потому Костя сообщил во всеуслышание, что собственником буду я.
К.Р.: Уровень Лениного образования — золотая медаль, красный диплом института, аспирантура, кандидатская диссертация — позволял ей быть продуктивным владельцем. Сейчас, после ухода с госслужбы, владелец газеты я, но бизнес у нас семейный. Помимо меня в совет директоров входят Лена, Коля, Максим и мама Мария Ивановна.
— У вас в голове был какой-то медиа-идеал, к которому надо стремиться?
К.Р.: Газета «Вашингтон пост» — это надежность, достоверность, солидность. Я так и сказал коллективу издания на первом собрании.
— Елена, а вам никогда не хотелось пописать в собственное издание?
Е.Р.: Сейчас я была полностью поглощена архитектурой и строительством. Но писательский опыт у меня есть, правда, это была книга. Мои родители — ооновцы, одно время я жила с ними в Женеве и научилась разбираться в винах. В конце 80-х у нас тоже появились импортные вина. И все друзья стали обращаться: «Лен, посоветуй, какое вино купить». Потом мне это надоело, я взяла и написала книгу «Ваша первая книга о вине и спиртных напитках», у нас как раз компьютер дома появился, и я его осваивала. Мы с Костей пошли на книжную ярмарку и предложили ее пяти издательствам. Все пять тут же согласились взять. В результате книгу издали большим тиражом и гонорар заплатили.
— Не проще ли было издать за свой счет?
Е.Р.: Мне было интересно, смогу ли я создать рыночный продукт. Сейчас таких книг полно, а тогда я действительно была первая. Издатели попросили добавить еще про виски, водки и пиво. Пришлось изучать вопрос.
— А у вас есть коллекция вин?
Е.Р.: У нас есть редкие вина, но мы их пьем или дарим, а коллекция — это когда не пьют, а держат. В последний раз Костя на аукционе купил 82 бутылки. Почти все разлетелось. Лично мне интересно находить новые вина, адекватные по соотношению цены и качества.
К.Р.: А еще Лена устраивает вечера Wine testing party.
— Какой сценарий?
Е.Р.: Мы покупаем три разные бутылки вина из энциклопедии Паркера. Разливаем в прозрачные декантеры без этикеток. Зачитываем паркеровские характеристики: где, мол, надо уловить запах жимолости, а где — кирпичей. Каждый гость должен попробовать и сказать, в какой бутылке какое вино, и мотивировать. Я стараюсь брать сильно различающиеся вина, например в основе одного — сорт винограда мерло, а другого — каберне. Кстати, выигрывают, как правило, не великие знатоки, а кто-нибудь, кто специалистом себя не считает. Скажем, шведский посол — руководитель общества любителей вина всей Скандинавии — не угадал, угадала жена посла Новой Зеландии, скромная женщина, не претендующая на лавры главного сомелье.
— Как вы относитесь к наводнившим нас литературным откровениям «из жизни олигархов»?
К.Р.: У меня ощущение, что обитателям Рублевки создано много ложных имиджей. Наши знакомые — люди образованные, с развитым интеллектом, очень работоспособные. Они в одиночку отбивались в начале зарождающего капитализма, а сейчас кайфуют. Лично мы живем не для того, чтобы казаться, а так, как нам удобно, сегодня поедем в ресторан, потанцуем на дискотеке, выпьем шампанского. А не захотим — не поедем.
— Елена, вы не боитесь, что мужа могут увести хищные охотницы за чужим богатством?
Е.Р.: У меня есть знакомые, которые только об этом и думают, но мне кажется, эта история как-то не про нас, во всяком случае, вопрос вокруг меня пока не заострялся. Есть сильное подозрение, усиливающееся на протяжении уже более двадцати лет, что мы все еще не можем да и не хотим жить друг без друга. Неинтересно.
Владельцы «Независимой газеты» Елена и Константин Ремчуковы наконец реализовали свою мечту: русскую усадьбу — в московскую квартиру! И никаких Рублевок.— У вас не квартира, а прямо музей!
Елена Ремчукова: У меня была идефикс — воссоздать русскую усадьбу, как будто эта квартира существовала здесь лет сто. А дом у нас абсолютно новый, здесь еще мало кто живет. Когда мы сюда въехали, написали письма всем соседям: «Здравствуйте, мы, такие-то, приглашаем вас в гости...» и попросили управляющего их разнести. Все очень удивились, но в гости пришли. Пили шампанское, знакомились, шутили. Теперь все радостно здороваемся при встрече.
— Все за город переезжают, а вы наоборот, в город...
Е.Р.: Загород — это очень приятно, вокруг тебя совершенно другие объемы — в отличие от квартиры. Снова в квартиру ты уже не втискиваешься. Когда мы поняли, что добираться с Рублевки по пробкам в Москву стало очень утомительно, мы купили эту квартиру — одни стены и пустые квадратные метры. Я сразу знала, чего хочу, и очень долго выбирала архитектора, способного воспринять «игру» в русскую усадьбу со всеми этими ротондами, анфиладами и колоннами и при этом грамотно организовать пространство, удобное для современного человека. Восемь месяцев делали проект — два раза в неделю встречались, каждый метр обсуждали, продумывали. А когда началась стройка, я тут каждый день появлялась, за всем следила, во все совала нос. Не понимаю людей, которые все отдают дизайнеру на откуп, ко мне это не применимо. Здесь каждая деталь мной выстрадана.
— Муж и дочь декором не занимались?
Е.Р.: Самые серьезные согласования шли с Варей, она точно знала, что хочет. В результате в ее комнате — архитектурная находка. Полукруглая изразцовая печь, как и положено в усадьбе, но — «с обманом», внутри нее — душевая кабина. Мы с Варей контролировали каждый изразец — его форму, рисунок, оттенок глазури. В мастерскую скульптора ездили раз сто, незабываемое дело...
А что касается Кости, то его внимание мы привлекали, когда нужно было решить принципиальный вопрос. Тот же паркет можно положить за $200 тыс., а можно и за $50 тыс., и будет примерно то же самое. Но когда вы начинаете что-то строить, на вас нападает огромное число людей — «пираньи», которые хотят вас убедить, что без такой дорогущей розетки ремонт вообще затевать не стоит. Без мужа все это выдержать невозможно. Зато сейчас я могу подробно объяснить, где дуб тангенсный, а где — радиальный, чем система кондиционирования отличается от вентиляции и другие связанные с ремонтом вопросы. Если уж я во что-то влезаю, то вникаю глубоко. Мне интересно.
— Мебель вся антикварная?
Е.Р.: Мебель как раз новая. Своей антикварной у нас не было, а покупать то, что было у неизвестных людей в обиходе, меня почему-то коробит. Другое дело антикварные декоративные предметы — картины, тарелки, вазы и разные штучки, статуэтки.
— В вашей коллекции есть «жемчужины»?
Константин Ремчуков: Да. Во-первых, икона «Страшный суд» 1685 года ярославской школы — единственная в мире, я покупал ее на аукционе за несколько сот тысяч долларов, а сейчас люди, связанные с торгами на Sotheby'с, предложили мне 6 млн. фунтов. Институт Рублева просит ее на исследование: они хотят написать книгу — на левой странице фото персонажа, на правой — что он значит. Тут каждый персонаж — история мира.
И во-вторых, часы, сделанные по заказу Николая Второго из русского малахита 240 кг весом, 40 кг только маятник весит. Я их долго искал. Их тоже просят на аукцион: в связи с тем, что русские скупают квартиры в больших количествах в Лондоне, там сейчас ажиотаж и такие цены...
— Камин в кабинете, наверное, не топите, вредно раритетам?
Е.Р.: Почему? Камин мы растапливаем, когда начинается зимний сезон, но не очень злоупотребляем. Я все время слежу за температурой в комнатах, ставлю дополнительные увлажнители.
— Труды Маркса и Ленина в вашей библиотеке тоже антиквариат или кто-то их штудирует?
Е.Р.: И то, и другое. Эти собрания сочинений Маркса и Ленина я вернула с дачи. Но Костя, будучи аспирантом, все это прочитал. Кстати, он считает, что в трудах Маркса заложен огромный смысл, если посмотреть на это как на этап развития в истории человеческой мысли.
— А у вас какое образование?
Е.Р.: Тоже экономическое. Сначала МГИМО, потом аспирантура ИМЭМО, я — кандидат экономических наук, специалист по торговым войнам, протекционизму.
— С мужем в студенческие годы познакомились?
Е.Р.: Мы познакомились на фестивале молодежи и студентов в 1985 году. Я — выпускница МГИМО, а Костя уже защитился в Университете Лумумбы. В рамках фестиваля был такой формат — «Свободная трибуна». Мы готовились к дискуссиям с иностранными студентами. Костя читал нам лекции, отвечал на кучу самых нелепых и неожиданных вопросов. Услышав его в первый раз, я открыла рот от изумления и восхищения. Никого умнее я раньше не встречала. Впрочем, и позже так и не встретила. К тому времени Костя уже успел поработать в Пакистане и отслужить во флоте. Кстати, армейский опыт муж считает важной ступенькой в своем формировании как мужчины.
К.Р.: Армия учит быть встроенным в жесткую иерархию и выживать в жестоком мужском коллективе. А еще это небольшая прививка, объясняющая, чем может быть тюрьма и что творится с личностью, когда система ограничивает свободу человека.
— И как дальше развивались ваши отношения?
Е.Р.: Я Костю послушала и поняла, что хочу идти за ним и слушать, идти и слушать. И старалась попадаться ему на глаза везде и всюду. Очень хотела, чтобы он обратил на меня внимание. Сидела на первой парте, хлопала глазами, оказывалась на лестнице, когда он шел из аудитории, потом на автобусной остановке, в одном вагоне метро. Старалась быть замеченной, интересной и адекватной. А потом начался фестиваль, мы вместе ходили на концерты, митинги, встречи. Вся фестивальная, малость странноватая, но радостная обстановка благоприятствовала нашему сближению.
— Константин, а вы сразу заметили старания ученицы?
К.Р.: Да, мне сразу стало ясно, что Лена — родной и близкий человек. Это уникальное состояние. Родной и близкий — тот, кому ты можешь рассказать все, зная, что тебя правильно поймут, без интерпретаций и фиги в кармане. Лена вызывала именно такое ощущение. Мы давно понимаем друг друга без слов. Это колоссальное снятие напряжения, когда ты не думаешь, что будешь ложно истолкован в каких-то ситуациях.
— А психологи говорят, что мужчина и женщина друг друга не поймут никогда ...
Е.Р.: Я себе даже представить такого не могу. Плохие это психологи.
К.Р.: Это дежурная фраза, которая ничего не объясняет. Мы видим много мужчин, по устройству мозга похожих на женщин, и женщин — похожих на мужчин. Так что возможны комбинации для взаимопонимания.
— Сразу же после фестиваля вы поженились?
Е.Р.: До этого еще было далеко. Я поступила в аспирантуру в Институт мировой экономики. Костя в это время уехал на год в Америку стажироваться. Этот год я выдержала стоически, несмотря на все прелести веселой аспирантской жизни, даже попыток с моей стороны не было заинтересоваться кем-то еще. Жизнь показала, что никаких соблазнов для меня не существует. Весь год мы говорили по телефону и тратили на это все деньги. Я жила с родителями и, чтобы их не травмировать счетами, ходила за ними на почту. За коробку конфет женщина с почты выносила их мне — видимо, думала, что тут какая-то личная драма. А чтобы расплатиться, я сдавала свои вещи в комиссионку на улице Герцена. К моменту Костиного возвращения у меня из гардероба остались одна джинсовая юбка и одна джинсовая куртка.
— А ваш любимый не догадывался, что такие счета вам не по карману?
Е.Р.: Каждый сам решал свои проблемы, не посвящая в них другого. Я вообще считаю, что в разлуке люди должны как можно меньше грузить друг друга проблемами. Вот на прошлой неделе, например, я сильно повредила коленку, и тренер в Жуковке срочно отправила меня к врачу делать снимок. Зачем моему мужу в Токио это знать? Из Токио не поможешь, только огорчишься. А в тот американский период двадцать лет назад Костя читал лекции, колеся по США, и тоже все деньги тратил на телефон.
— Роман по телефону?
Е.Р.: Если телефон та жизненная сила, которая тебя подпитывает, то как я могу себе отказать? А еще я все свои эмоции изливала в толстенных дневниках. Недавно нашла: «Вот Наташа Ростова не дождалась, а я-то дожидаюсь». В 20—25 лет ты эмоционально очень восприимчив к миру. Когда все чувства предельно обострены, ты — центр мирового культурного опыта любви. Для тебя, влюбленного, рвущего душу, написаны вся лирика, все песни, все романы. С одной стороны, любовь хороша, когда она взаимна и все свободны и счастливы, а с другой — испытать в своей жизни период ошеломительной страсти, преодолеть все мыслимые и немыслимые препятствия — это обогащает, и я бы не хотела идти дальше по жизни без этого года ожидания.
— А как вы поженились?
Е.Р.: После возвращения Кости мы сняли квартиру и стали жить вместе. Как-то Костя предложил: «Давай поженимся». — «Когда?» — спрашиваю. «А сейчас!» Мы проехали в ЗАГС, а нам говорят: «Нельзя. Только через месяц!» — «Мы взрослые люди, как же так?» — возмутился Костя. «А так — нет, и все».
К.Р.: Это был чудесный месяц. Мы отоваривали книжечку с талонами для молодоженов. В эпоху дефицита конца 80-х покупали какие-то дурацкие графины и скатерти. Нас приписали к гастроному в высотке на площади Восстания, где в день свадьбы выдали буженины, ветчины, балыка и всего, что положено, на 20 человек.
Е.Р.: Костя с утра помыл машину, даже колеса. Мы заехали на рынок, купили поросенка и розы — вместе выбирали. Колец у нас не было. С маленьким брильянтиком, о чем мечталось, достать было невозможно, а концентрироваться на этом не хотелось. В ЗАГСе регистраторша спрашивает: «У вас свидетели есть?» А их не было. Мы тут же представили советские фильмы, где люди бегут на улицу в поисках случайных свидетелей. Оказалось, это миф — они совсем не нужны, это наше личное дело. «Кольцами не будете обмениваться?» — поняла она, глядя на мою красную кофточку. «Нет». — «Не переживайте — будут у вас еще в жизни кольца».
— Как в воду глядела, кольца у вас изумительные.
Е.Р.: Да. Я сама вожу машину, и мне нравится смотреть на свои руки с чем-то интересным на пальцах.
— В чем секрет вечной любви?
К.Р.: Любовь в браке отличается от просто любви. Просто любовь, влюбленность испытывают многие. Все знают это ощущение: прикоснулся — и мурашки по всему телу. Потом проходит. А любовь в браке — уникальное явление. Это когда ты 20 лет живешь с женщиной, а ночью у тебя мурашки от того, что она рядом лежит, дышит и во сне неосторожно ногу забросила с полным доверием к тебе, и ты счастлив, что это — именно она!
— Вашей дочери очень повезло с родителями...
Е.Р.: Когда Варя родилась, мы проводили над ней воспитательный эксперимент. Я не отпускала ее от себя ни на секунду. В результате Варя первый год не плакала вообще. Она всегда была на руках и все время улыбалась. А потом понадобилось сделать прививку, пришел врач и сделал ей больно. Варя хотела заплакать, но не смогла сделать это правильно — слезы из глаз ручьем, а на лице улыбка, потому что она не знала, какое должно быть при этом выражение лица. Любовь между родителями — это одно, но и младенцев надо любить со страшной силой — потом ничего не поправишь. Ты очень хочешь сейчас быть со своим ребенком, но уже поздно — он самостоятелен. У меня молодой ума как-то хватило. Мы обожаем Варю с момента появления ее в моем животе. И разговаривали с ней как с самым интересным собеседником и в один год, и в семь, и в шестнадцать!
— А вы не боялись избаловать ребенка до невозможности?
К.Р.: Знаете, как не избаловать детей, балуя их? Нужно уважать личность ребенка вплоть до уважения его права на ошибку — правда, это понимание пришло позже. Тогда все получится. Мой старший сын, Коля, решил учиться на политолога. «Какая политология? Нет такой науки. Зачем?» — удивился я. Хочет, и все. Ладно, пусть идет. Мы не стали его ломать, скандалить, что лучше знаем, как надо. Год он отучился, потом на отдыхе подходит ко мне и говорит: «Каждый человек имеет право на ошибку, да?» Он сам перевелся на юрфак и учится на одни пятерки, целыми днями пишет какие-то конспекты. Уже и трактаты. Мы не стали навязывать свою волю и в результате — любовь, дружба, обратная связь.
— А Варя чем занимается?
Е.Р.: Учится в МГИМО на первом курсе, как и я, на экономиста. Она и в школе-то моей училась, у тех же учителей. А сейчас я кайфую — быть мамой студентки настолько приятнее! Не надо просыпаться в 7 утра, чтобы ее провожать, волнений меньше. Варя — выдающийся гуманист. Она любит людей, они ей интересны, заранее уважает каждого. У нее есть задатки папиного ума. Я рада, что она обладает и самыми сильными чертами моего характера.
— Какими?
Е.Р.: Я спокойная и рассудительная. Мне никогда ничего не хотелось, пока не было возможности. Это в крови, от мамы. Все, что у меня есть, — самое лучшее: муж, ребенок, квартира, машина и все остальное. Никогда не было такого, чтобы я хотела шубу, когда такой перспективы не было. Я начинаю хотеть, когда давным-давно можно приобрести. У нас есть такая шутка: «В связи с переездом Лены на новую квартиру с набережной Шевченко признать Левшинский переулок лучшим районом Москвы и перестать считать таковым набережную Шевченко». Знаете, какая у меня была первая самая лучшая машина? «Жигули» — ржавая «трешка», которую я красила зубной щеткой. В начале перестройки это был оптимальный вариант против угона и косых взглядов коллег.
— Елена, изначально владельцем «Независимой газеты» были вы, а кто ее захотел?
Е.Р.: Это вопрос к Косте.
К.Р.: Я работал в «Базовом элементе» у Дерипаски руководителем экспертного совета, потом в июне 2003-го сделал публичное заявление и ушел. А в декабре 2003 года СПС не попал в Думу, заодно я перестал быть депутатом и остался «без нагрузки». На семейном совете — а мы все решаем именно так — постановили, что папа может заниматься чем хочет. Мне захотелось купить «Независимую газету», поскольку я сам в нее периодически писал. Для начала определил всем детям — Коле, Максиму (от первого брака) и Варе — наследство, чтобы они не думали, что папины увлечения повредят их благосостоянию. Потом мы с Леной полетели в Лондон, но не договорились о цене. Это было в марте 2004-го. А в конце мая мне звонит Герман Греф: «Говорят, вы ничем не занимаетесь?» — «Почему? — отвечаю. — Сейчас загораю, потом иду с Леной в Большой театр, после — в ресторан». — «Понятно, а чем вы занимаетесь?» — «Вот этим и занимаюсь». Греф предложил мне должность своего помощника. Семья была против: никто не хотел, чтобы я шел на госслужбу. Но должност помощника была не обременительна по сравнению с моими предыдущими нагрузками, и я согласился. А в мае 2005 года возобновились переговоры по газете. Покупать газету на себя, находясь на должности госслужащего, я уже не мог.
Е.Р.: Потому Костя сообщил во всеуслышание, что собственником буду я.
К.Р.: Уровень Лениного образования — золотая медаль, красный диплом института, аспирантура, кандидатская диссертация — позволял ей быть продуктивным владельцем. Сейчас, после ухода с госслужбы, владелец газеты я, но бизнес у нас семейный. Помимо меня в совет директоров входят Лена, Коля, Максим и мама Мария Ивановна.
— У вас в голове был какой-то медиа-идеал, к которому надо стремиться?
К.Р.: Газета «Вашингтон пост» — это надежность, достоверность, солидность. Я так и сказал коллективу издания на первом собрании.
— Елена, а вам никогда не хотелось пописать в собственное издание?
Е.Р.: Сейчас я была полностью поглощена архитектурой и строительством. Но писательский опыт у меня есть, правда, это была книга. Мои родители — ооновцы, одно время я жила с ними в Женеве и научилась разбираться в винах. В конце 80-х у нас тоже появились импортные вина. И все друзья стали обращаться: «Лен, посоветуй, какое вино купить». Потом мне это надоело, я взяла и написала книгу «Ваша первая книга о вине и спиртных напитках», у нас как раз компьютер дома появился, и я его осваивала. Мы с Костей пошли на книжную ярмарку и предложили ее пяти издательствам. Все пять тут же согласились взять. В результате книгу издали большим тиражом и гонорар заплатили.
— Не проще ли было издать за свой счет?
Е.Р.: Мне было интересно, смогу ли я создать рыночный продукт. Сейчас таких книг полно, а тогда я действительно была первая. Издатели попросили добавить еще про виски, водки и пиво. Пришлось изучать вопрос.
— А у вас есть коллекция вин?
Е.Р.: У нас есть редкие вина, но мы их пьем или дарим, а коллекция — это когда не пьют, а держат. В последний раз Костя на аукционе купил 82 бутылки. Почти все разлетелось. Лично мне интересно находить новые вина, адекватные по соотношению цены и качества.
К.Р.: А еще Лена устраивает вечера Wine testing party.
— Какой сценарий?
Е.Р.: Мы покупаем три разные бутылки вина из энциклопедии Паркера. Разливаем в прозрачные декантеры без этикеток. Зачитываем паркеровские характеристики: где, мол, надо уловить запах жимолости, а где — кирпичей. Каждый гость должен попробовать и сказать, в какой бутылке какое вино, и мотивировать. Я стараюсь брать сильно различающиеся вина, например в основе одного — сорт винограда мерло, а другого — каберне. Кстати, выигрывают, как правило, не великие знатоки, а кто-нибудь, кто специалистом себя не считает. Скажем, шведский посол — руководитель общества любителей вина всей Скандинавии — не угадал, угадала жена посла Новой Зеландии, скромная женщина, не претендующая на лавры главного сомелье.
— Как вы относитесь к наводнившим нас литературным откровениям «из жизни олигархов»?
К.Р.: У меня ощущение, что обитателям Рублевки создано много ложных имиджей. Наши знакомые — люди образованные, с развитым интеллектом, очень работоспособные. Они в одиночку отбивались в начале зарождающего капитализма, а сейчас кайфуют. Лично мы живем не для того, чтобы казаться, а так, как нам удобно, сегодня поедем в ресторан, потанцуем на дискотеке, выпьем шампанского. А не захотим — не поедем.
— Елена, вы не боитесь, что мужа могут увести хищные охотницы за чужим богатством?
Е.Р.: У меня есть знакомые, которые только об этом и думают, но мне кажется, эта история как-то не про нас, во всяком случае, вопрос вокруг меня пока не заострялся. Есть сильное подозрение, усиливающееся на протяжении уже более двадцати лет, что мы все еще не можем да и не хотим жить друг без друга. Неинтересно.
Читайте на смартфоне наши Telegram-каналы: Профиль-News, и журнал Профиль. Скачивайте полностью бесплатное мобильное приложение журнала "Профиль".
