Акулы и подполье

Перемены наметились еще за год-два до выхода Nevermind. Вторая половина 1980-х прошла под знаком хаер-метала (hair-metal), как иронично называли стиль групп вроде Poison и Mötley Crüe за повышенное внимание артистов к своим прическам. Вечеринки, длинноногие красотки, шикарные машины – темы песен хаер-металлистов не имели отношения к жизни простых людей. К концу десятилетия весь этот карнавал стал изрядно раздражать. Альтернатива этому существовала – панк, инди и треш-метал. Но все эти стили были маргинальными, и хотя и имели преданных поклонников, но аудитория их была относительно немногочисленной.

30 лет назад сложились музыкальные каноны, не утратившие актуальность и сегодня

«Коршуны» из крупных звукозаписывающих компаний привычно кружили над Штатами в поисках молодой крови – новых талантов или, как тогда выражались, «новых Guns’n’Roses». Денег в музыкальном бизнесе в ту пору было так много, что корпорации брали молодые группы пачками: даже если из десяти «выстрелит» лишь одна, вложения окупятся.

Поглощая все на своем пути, шоу-бизнес в конце концов добрался до андеграунда. Оказалось, что и там есть люди, ориентированные на успех. К числу таковых относились Брюс Пэвитт и Джонатан Понеман, владельцы независимого лейбла Sub Pop из Сиэтла, выпускавшего местную музыку. С самого начала они выбрали позицию, выделявшую их среди «альтернативщиков». «Мы хотели, чтобы наши музыканты достойно зарабатывали, ездили в туры, чтобы о них писали крупные СМИ, – говорил Пэвитт. – Кроме того, согласно этике инди-рока 1980-х, не было ничего позорнее, чем записать популярную песню. А мы равнялись на Motown – фабрику по производству хитов».

Своя атмосфера

Sub Pop было что продвигать. Во второй половине 1980-х Сиэтл буквально гудел от множества групп, игравших новую музыку, непохожую на ту, что показывали по телевизору.

Воротилам шоу-бизнеса поначалу трудно было в это поверить. Как в далеком и пасмурном городе могло возникнуть столь бурное движение? Большинство известных артистов давно вычеркнули его из графика гастролей: не было никакого прока тащиться в эту глушь ради одного концерта, а сами меломаны из Сиэтла, если уж им так хотелось попасть на выступление кумиров, могли отправиться в Сан-Франциско.

Но именно благодаря заброшенности Сиэтла здесь возник особый творческий климат. Из-за того, что к ним не приезжали звезды, местные жители начали развлекать себя сами, создавая группы в промышленных масштабах. Все музыканты хорошо знали друг друга. Перспектив прийти к успеху, славе и богатству не было, поэтому никто никому не завидовал и за модой не гнался – играли что хотели. Выпендриваться тоже было не перед кем, поэтому типичное рок-н-ролльное позерство было чуждо сиэтлским музыкантам.

Вышесказанное дает представление об особенностях «духа Сиэтла», но не объясняет, почему в этом городе в одно время скопилось столько неординарных музыкантов. Объяснить это можно разве что при помощи теории пассионарности Льва Гумилева. На рубеже 1980-х и 1990-х годов пришла очередь Сиэтла пережить пассионарный всплеск творческой энергии.

Новое слово

Рекламируя новую музыку, Брюс Пэвитт запустил в массы термин «гранж». Ему запомнилось, как лидер Green River и Mudhoney Марк Арм отзывался о своей первой студенческой группе: «Чистый шум. Чистый гранж. Чистое дерьмо». Изначально слово «гранж» (grunge) означало нечто грязное и не слишком приятное.

Музыкантам термин поначалу не понравился, прежде всего потому, что они не считали, что все играют в едином стиле. «Гранж – это когда ты пошел в долгий поход и забыл взять зубную пасту», – иронизировал Эдди Веддер из Pearl Jam. Но для создания ажиотажа вокруг нового музыкального явления это цепкое слово очень пригодилось. К тому же при всем разнообразии звучания групп сиэтлской волны у них были общие черты: грязь и энергия панка, тяжесть и мощь хеви-метала и творческая изобретательность инди-рока. Классическим образцом гранжа могут служить первые альбомы Mudhoney.

В 1989 году Sub Pop пригласили в Сиэтл Эверетта Тру, критика из влиятельного британского журнала Melody Maker. Тру сделал восторженный материал о «феномене Сиэтла», благодаря которому о гранже узнали в Европе. К мнению Melody Maker прислушались и воротилы американской рекорд-индустрии.

Sub Pop хотели заключить с одной из фирм-гигантов (мейджеров) контракт на распространение своей продукции. Но гиганты быстро смекнули, что им выгоднее договариваться с артистами напрямую. Так к началу 1990-х многие гранж-группы стали клиентами больших корпораций: Soundgarden выпускали пластинки на A&M, а Sony прихватила себе Alice In Chains и Pearl Jam.

Гений из захолустья

Nirvana, которой было суждено сыграть решающую роль в истории, поначалу была на вторых ролях. Эта группа образовалась не в самом Сиэтле, а в маленьком городе Абердине – 175 километров на запад от «столицы гранжа». Если Сиэтл казался калифорнийским снобам захолустьем, то Абердин был таковым даже по меркам Сиэтла. По словам лидера Nirvana Курта Кобейна, жизнь там была невообразимо унылой.

Царившие в городе апатию и безысходность Кобейн выражал в своих песнях – музыка была единственным выходом из абердинского тупика. На правах ученика и носильщика аппаратуры Кобейн дружил со старшими товарищами – протогранжевыми группами The Melvins и Bam Bam. В 1987 году с приятелем Кристом Новоселичем он собрал собственную команду, назвав ее Nirvana, скорее всего, не зная, что группа с таким названием уже когда-то была в Великобритании.

С одной стороны, Кобейн – панк, анархист и контркультурщик. С другой – он, без преувеличения, один из лучших композиторов ХХ века. Лидер Nirvana хорошо знал о своем таланте сочинять яркие и мелодичные поп-песни. Он не скрывал любви к The Beatles и ABBA и, в отличие от многих товарищей по андеграунду, не считал, что красивая мелодия – удел попсы. При всем своем диком звучании песни Nirvana были настоящими хитами – они легко запоминались и долго не выходили из головы. Такой же была музыка и других популярных групп гранжа: Pearl Jam, Soundgarden, Alice In Chains. А вот стилистически более чистых Mudhoney простому слушателю воспринимать было намного труднее, поэтому они не стали шибко известны.

У музыки Сиэтла был явный коммерческий потенциал, не говоря уже о фотогеничности ее лучших представителей. Презиравшие моду и культ рок-звезд музыканты гранж-групп сами выглядели, как заправские рок-звезды. Как сказала про Кобейна его жена Кортни Лав, «он был красивее Брэда Питта, только не знал об этом». А другие фронтмены «большой четверки гранжа»: Эдди Веддер из Pearl Jam, Крис Корнелл из Soundgarden, Лейн Стенли из Alice In Chains? Все красавцы как на подбор.

Пахнет успехом

С точки зрения маркетологов гранж был готов к продаже (пусть сами гранжеры и не хотели продаваться). Только никто не предполагал, что вместо очередного музыкального тренда шоу-бизнес получит настоящее массовое помешательство.

Nevermind вышел на крупном лейбле Geffen, который среди прочих продвигал бешено популярных в то время Guns’n’Roses. На Geffen Кобейна привели покровительствовавшие ему музыканты культовой группы Sonic Youth, сами незадолго до этого заключившие сделку с акулами шоу-бизнеса.

Bleach (1989), дебютный альбом Nirvana, выпустили Sub Pop, но Кобейн считал, что Понеман и Пэвитт плохо раскручивают его музыку. Bleach действительно продавался вяло, так что особых надежд у Geffen на Nirvana не было – Кобейна выручали только хорошие отзывы критиков и рекомендации Sonic Youth. Поэтому, когда к концу 1991 года Nevermind стал разлетаться со скоростью 300–400 тысяч копий в неделю, в офисе Geffen не знали, как это понимать.

Ключевую роль в успехе альбома сыграл главный хит Smells Like Teen Spirit с простым, но метким риффом и резким переходом от меланхолических завываний к истошному реву и грохоту. Этот прием – смешение хрупкости, вялости и звериной агрессии – стал характерен не только для гранжа, но и для всей тяжелой альтернативной музыки позднего времени. Он как бы изображал сложность и неоднозначность человеческой психики, отказ музыкантов от упрощенного и однобокого выражения эмоций и чувств.

Но главное – в этой песне было столько жизни, сколько не было во всем рок-мейнстриме 1980-х, вместе взятом. Слушатели реагировали бурно: после того как композиция впервые прозвучала на радио и MTV, редакции завалили просьбами повторить номер. Вскоре Smells Like Teen Spirit попала в самую горячую ротацию.

Немалая заслуга в популярности Nevermind принадлежит и продюсеру Бучу Вигу. Вряд ли Nevermind стал бы таким популярным, если бы он звучал так же сыро, как Bleach. Буч сделал из грязи конфетку: занозистый и немного расхлябанный звук Nirvana стал более собранным и точным, не утратив при этом мощи и анархичности.

На хайпе

Nevermind словно открыл портал в мир альтернативной музыки. На Сиэтл обрушился дождь из денежных купюр. Альбом Ten группы Pearl Jam, вышедший за месяц до Nevermind и поначалу продававшийся очень скромно, в 1992 году стал бестселлером. Вторая их пластинка Vs (1993) вообще установила рекорд: в первую неделю был продан почти миллион экземпляров.

Alice In Chains в 1992-м выпустили свой самый лучший, самый успешный и самый страшный альбом Dirt, разошедшийся тиражом пять миллионов копий. Успех дошел даже до таких доисторических гранжеров, как Screaming Trees – их шестой альбом Sweet Oblivion раскупался лучше всех пяти предыдущих. Стал появляться гранж и из других городов – например, Stone Temple Pilots из Сан-Диего.

Менеджеры с удвоенным рвением бросились искать новую добычу, поняв, что повышенным спросом отныне пользуется не только гранж, но и вообще все дикое и «независимое». Благодаря этому на свет божий вышло немало талантливых «подпольщиков»: от фолка до прихотливой электроники.

Кортни Лав, бывшая не только женой Кобейна, но и лидером группы Hole, вспоминает, как певица Мадонна, всегда чуткая к конъюнктуре, пыталась в то время завлечь ее в свою компанию и собрать вокруг себя некое авангардное движение, конфиденциально поведав, что она, дескать, сама тоже «революционерка».

Новой музыки стало так много, что хаер-металлисты оказались почти моментально забыты. Еще осенью 1990 года группа Warrant ездила по ушам своим суперхитом Cherry Pie, в 1992-м лейбл уже отказал им в продлении контракта. Чтобы выжить, приходилось гранжевать, то есть приспосабливаться под новые веяния. Выглядело это неубедительно, как, например, в случае с Mötley Crüe и их одноименным альбомом 1994 года.

«Это будет носиться»

Осенью 1992 года газета The New York Times опубликовала статью «Гранж: история успеха», в которой описывались главные приметы нового стиля и образ жизни типичного неформала из Сиэтла. Многим статья запомнилась своим «лексиконом гранжа», составленным со слов пресс-секретарши Sub Pop. Решив подшутить над почтенным изданием, девушка выдумывала сленг на ходу. Розыгрыш удался: многие и вправду стали думать, что секс в Сиэтле называют harsh realm (суровая реальность).

Дизайнерские бутики наполнились дорогими аналогами простецкой сиэтлской одежды, а журналы мод спешно переориентировали своих читателей на стиль «гранж»: клетчатые фланелевые рубахи навыпуск, футболки одна поверх другой, обрезанные джинсы, военные или туристические ботинки, вязаные шапки и по возможности кальсоны – как одевались неформалы штата Вашингтон в прохладное время года.

Менее брутальный вариант – а-ля Кобейн, который любил мятые рубашки, толстовки и теплые кофты из секонд-хенда. Единственным искусственным элементом в облике классического гранжера могли быть волосы, крашенные в белый, зеленый, малиновый и другие цвета.

Кортни Лав предложила свою версию гранж-моды, который назвали kinderwhore (от слов «ребенок» и «шлюха»): сочетание инфантильности и порочности. Спустя несколько лет киндерхор начали активно использовать Бритни Спирс, Кристина Агилера и другие поп-певицы.

Чего уж совсем не могли себе вообразить ни Кобейн, ни работники Sub Pop, так это того, что гранж проникнет в мир большой моды. Марк Джейкобс, дизайнер, работавший для компании Perry Ellis, весной 1993 года показал свою первую гранж-коллекцию. Его примеру последовали Кельвин Кляйн, Анна Суи, Кристиан Френсис Рот и другие модельеры.

Летом 1992-го на экраны вышла мелодрама «Одиночки», в которой Мэтт Диллон изображал музыканта из Сиэтла, а в эпизодах мелькали участники Pearl Jam и Soundgarden. Затем появились другие фильмы «с элементами гранжа»: «Клерки» (1994), «Пустоголовые» (1994). Сюда же может быть причислен телесериал «Моя так называемая жизнь» (1994) с молодым Джаредом Лето.

Эстетику гранжа подхватили дизайнеры и издатели: в 1992 году вышел первый номер музыкального журнала Ray Gun, посвященного всякого рода альтернативе. Его оформлением занимался знаменитый дизайнер Дэвид Карсон, разработавший, в частности, специальный хаотический «гранжевый шрифт». Журнал выходил до 2000 года.

Вскоре заговорили даже о «гранжевой литературе» (grunge lit). Так критики обозначали ряд австралийских писателей – Эндрю Макгахана, Джастин Эттлер и других, чья проза была откровенной и натуралистичной.

Пополам

Гранж напоролся на то, с чем боролся. Как выразился Крис Корнелл из Soundgarden, ругать корпорации и в то же время втягиваться в их игры – значит, разрывать себя пополам.

Да, чувствовать себя товаром, наверное, неприятно, но зато гранжеры никогда не испытывали на себе то, чем корпорации по-настоящему страшны для творческих людей: никто не диктовал им, какую музыку играть, как выглядеть и что говорить. Какой бы радикальный звук Pearl Jam ни придумывали для своих альбомов, они выходили в срок и расхватывались, как горячие пирожки. Компания Geffen не смела перечить Кобейну – лишь бы тот продолжал записывать песни.

Но, запутавшись в психологических проблемах и угнетаемый наркозависимостью, весной 1994 года лидер Nirvana свел счеты с жизнью. Другие гранжеры не торопились выходить из игры: Soundgarden в том году выпустили свой самый кассовый альбом Superunknown (девять миллионов копий). Возникла новая супергруппа Mad Season, в которую вошли участники Pearl Jam, Alice In Chains и Screaming Trees.

Кобейн ушел, но коммерческий потенциал самого гранжа и Nirvana в частности явно не был исчерпан. Мир был готов услышать еще дюжину альбомов в духе Nevermind. Маркетологи музыкальных корпораций быстро нашли выход. Так была раскручена целая плеяда постнирванических групп, выглядевших и звучавших, как ухудшенные версии Кобейна, и лишенных его таланта и вкуса, – Silverchair, Creed, Bush и, конечно же, Nickelback. Примечательно, что это были команды из разных стран: из Австралии, США, Великобритании и Канады соответственно. Несмотря на потоки презрения и хейта, которые истинные фанаты Кобейна вылили на этих эпигонов, альбомы постнирванистов продавались миллионными тиражами.

Воспользовавшись рецептом гранжеров (грязный звук плюс хорошие мелодии), группа Green Day в два счета доказала, что и панк-рок может быть в высшей степени коммерчески прибыльным: альбом Dookie (1994) получил статус «бриллиантового»: более 10 миллионов проданных копий. Так возник еще один жанр – поп-панк.

Гранж открыл путь в мейнстрим для множества субкультур: к началу XXI века слушать дум или какой-нибудь грайндкор было совершенно обычным делом для миллионов обывателей. Не будь Кобейна, группы вроде Slipknot никогда бы не стали суперзвездами. Просто шумели бы в своей нише для пяти тысяч ценителей. То же самое можно сказать и о множестве других «неформатных» артистов – от Бьорк до Билли Айлиш.

Вчерашняя «альтернатива» стала мейнстримом, а образ аутсайдера, который так хорошо воплощал Кобейн, оказался одним из самых востребованных в шоу-бизнесе товаров.

Младенец наносит ответный удар

В плане музыкальной конъюнктуры в середине 1990-х гранж начал уступать место другим актуальным жанрам: брит-попу, нью-металу. Но он не исчезал, а постепенно растворялся в новой музыке, оставаясь ее хорошо различимым ингредиентом, будь то музыка Korn или Marilyn Manson, Radiohead или The White Stripes, Queens Of The Stone Age или Imagine Dragons.

Гранж сохранил способность не быть старомодным. В 2012 году, 20 лет спустя после «революции», новая песня Soundgarden органично звучала в финале голливудских «Мстителей».

Босс с гитарой: Брюсу Спрингстину исполнилось 70 лет

Кобейн стал такой же иконой, как Элвис Пресли или Джон Леннон, его коллеги и современники ушли из жизни в основном из-за героина, но некоторые гранж-группы играют до сих пор: Alice In Chains, Mudhoney и прежде всего Pearl Jam, которые стали народным американским достоянием не хуже Брюса Спрингстина.

Ровно за месяц до нынешнего юбилея Nevermind мир облетела нелепая новость: человек, которого младенцем изобразили на знаменитой обложке альбома (теперь он уже 30-летний мужчина), подает на Nirvana в суд за то, что группа, дескать, эксплуатировала его голое тело, отчего он теперь испытывает невыносимые моральные муки. То ли бывшему грудничку понадобились деньги, то ли это просто пиар-ход, чтобы напомнить о легендарной пластинке и повысить ее тиражи, которые и без того внушительны: только по официальным данным – 30 миллионов. Но ситуация в целом ироничная: ведь именно Кобейн одним из первых рок-музыкантов стал много говорить о неприемлемости мачизма, гомофобии и насилия. Так что он немало удивился бы, узнав, что тоже, оказывается, был замешан в сексуальной эксплуатации.