На парне черная медицинская маска и черная толстовка с принтом «Девочки с воздушным шаром». Это самая известная работа анонимного английского художника Бэнкси. В октябре 2018-го на аукционе «Сотбис» неизвестный покупатель заплатил за нее $1,4 млн. С последним ударом молотка включился встроенный в раму шредер, и половина картины превратилась в лоскуты. Получившийся арт-объект называется теперь «Любовь в мусорной корзине» и, по мнению экспертов, стал стоить в два раза дороже.

Рядом с парнем – картина Бэнкси «Дебилы». Это аутентичный трафаретный оттиск №325 из 500, размером 56 на 76 сантиметров, незадолго до того купленный в нью-йоркской галерее Taglialatella за $95 тыс. Молодой человек объясняет, что с помощью технологии NFT (невзаимозаменяемые токены) произведение было превращено в уникальный цифровой актив, а саму картину сейчас сожгут: «Таким образом, стоимость физического объекта будет перенесена в NFT, и это станет единственным способом владеть этой работой. Наша цель – вдохновить технологических энтузиастов и художников. Мы хотим открыть новую среду для творческого выражения». Поблагодарив партнеров и не слишком ловко орудуя зажигалкой, молодой человек подпаливает бумагу. Через пару минут остается только кучка пепла – так блокчейн-компания Injective Protocol продвигает новые технологии. Утверждается, что сам Бэнкси ни при чем.

Выбор картины неслучайный, и вещь неспроста называется «Дебилы». Именно так переводится английское Morons. Это слово в 1910 году придумал американский физиолог, большой энтузиаст евгеники Генри Годдард. Он считал, что умственная отсталость – наследственная болезнь, и предложил для дебильности термин, образованный от греческого «тупой». «Моронизм» даже проник в русский язык, но как-то не прижился. И только в девяностых годах МКБ-10 заменила его на «умственную отсталость легкой степени».

На картине изображена сцена аукциона. Сцена не выдуманная – это довольно точное воспроизведение фотографии знаменитых торгов «Кристис», состоявшихся 30 марта 1987-го. Тогда одна из «Ваз с подсолнухами» Ван Гога была продана за 22 с половиной миллиона фунтов стерлингов – фантастическая цена, которую никогда еще не платили за произведение искусства.

Только у Бэнкси в тяжелой золоченой раме не картина Ван Гога, а хорошо читаемая надпись: «Я не могу поверить, что вы, дебилы, действительно купите это дерьмо».

Там есть еще забавные совпадения: от руки аукциониста, «рифмующейся» с ручкой «Девочки с воздушным шаром», до числа людей, совпадающего с числом предков Деборы Калликак (настоящее имя Эмма Волвертон) из главного труда Годдарда «Семья Калликак: Учение о наследственности слабоумия».

Многие совпадения, скорее всего, случайны, но посыл, направленный против традиционного аукционизма, вполне очевидный. А сожжение картины логично вписывается в акционизм самого Бэнкси. Как сказал представитель Injective Protocol: «Думаю, [Бэнкси] оценит то, что мы делаем. Он всегда продвигает креатив и иконоборческие идеи». По замыслу акция должна показать, смогут ли смарт-контракты на основе блокчейна создать новый арт-рынок.

Многие считают, что этот рынок уже существует. По крайней мере, с 2017-го, когда на базе криптовалютной платформы онлайн-сервисов на базе блокчейна Ethereum запустили CryptoPunks. Это был первый проект, где использовались невзаимозаменяемые токены, по-английски NFT (non-fungible token). Токен – это жетон, что-то вроде бирки для новорожденного, только цифровой. Взаимозаменяемость – экономический термин, означающий возможность свободно заменять один товар или – шире – благо другим. Например, денежные знаки взаимозаменяемы независимо от года выпуска и номера банкноты. Или пакет молока, который вы берете на полке магазина, – все пакеты одинаковы, если только молоко не просрочено. А вот благо в виде вашего кота – оно только ваше; вряд ли вы согласитесь заменить своего кота другим, пусть даже более пушистым.

Сделать уникальный токен – не проблема. Проблема сделать токен, который нельзя подделать. В реальном мире подделывают даже подписи. И тут на помощь приходят блокчейн и смарт-контракты, обеспечивающие контроль свойств и их изменений. Они превращают NFT в своего рода цифровой сертификат, который можно прикрепить к любому цифровому активу. Теоретически такой сертификат нельзя скомпрометировать: скопировать можно, а изменить или подменить – нет. Объект, к которому привязан NFT, становится уникальным в смысле незаменяемости, но можно продать или передать определенные права, связанные с владением, пользованием или распоряжением объектом как целиком, так и по частям. А новый стандарт ERC-1155 позволяет совместно использовать невзаимозаменяемые и обычные заменяемые токены, что открывает дополнительные коммерческие возможности.

Коты – это тоже не случайно. По-настоящему первым популярным проектом на технологии NFT стала игра CryptoKitties, «криптокотики». Игроки коллекционируют и «разводят» виртуальных котиков. Каждый котик уникален и обладает своеобразными свойствами, которые он может передавать своим потомкам. Цель – получить экземпляр с редкими характеристиками. Самый дорогой криптокотик по имени Дракон был продан за 600 «эфиров», что сейчас составляет около миллиона долларов. Хотя и по общему объему сделок, и по «личному рекорду» криптокотики уступают криптопанкам, именно механизм наследования в полной мере реализует возможности NFT.

Котики вообще хорошо освоили цифровую экологическую нишу. Например, Nyan Cat – анимированная гифка кошки с туловищем в виде печеньки, весело летящей по небу под японскую попсу, оставляя за собой радужный след. В 2011-м она стала интернет-мемом. А 19 февраля этого года Nyan Cat продали на аукционе Foundation за 300 «эфиров».

С начала года активность на NFT-площадках вообще заметно возросла, а объем сделок уверенно перевалил за $200 млн в неделю. Еще показательнее, что очень активизировалось освещение сделок и технологий в СМИ и их обсуждение на различных площадках. Похоже, «мы накануне грандиозного шухера». И как бы подливая масла в огонь, глава Twitter Джек Дорси выставил на аукцион NFT свой самый первый твит от 21 марта 2006 года: «Просто настраиваю свой Twitter». За несколько дней цена выросла с $360 тыс. до $2,5 млн.

По оценке портала NonFungible.com, отслеживающего тренды NFT-торговли, около 40% сделок приходится на игровую индустрию. Здесь очень заманчиво выглядит возможность использовать игровые предметы не только в той игре, где они были созданы, но и на других площадках. Это открывает огромные возможности как для игроков, так и для новых бизнес-моделей, но ожидаемо встречает сопротивление со стороны крупных производителей игр.

Более 30% сделок приходится на коллекционирование предметов. И снова тут много игрового контента. Затем идут различные сделки вроде торговли доменными именами. И в самом конце с результатом около 4% – торговля произведениями искусства.

Это, конечно, весьма скромный результат. Энтузиасты считают, что NFT – тот самый волшебный ингредиент, который изменит арт-рынок. Спору нет, возможность атрибутировать предмет и сопровождать его историю – это важно. Но это далеко не всё.

Во-первых, в цифровой торговле идеальный объект вообще должен существовать только в цифре. В противном случае нужно синхронизировать его реальное и виртуальное бытие. Практически это возможно лишь со многими ограничениями. В конце концов физический объект можно украсть. Или он может пропасть при невыясненных обстоятельствах. Именно поэтому недвижимость – подходящий вариант для использования технологии блокчейна: острова не исчезают вдруг, а украсть небоскреб можно разве что в кино. Только если реальный объект уничтожается подконтрольно, как в случае с картиной Бэнкси, NFT действительно становится единственным механизмом владения активом, в том числе материальными правами на него. Здесь тоже могут случаться накладки, но они связаны не с технологией как таковой, а с конкретными проблемами ее реализации или с уязвимостью используемых алгоритмов.

Во-вторых, проблема копирования произведений искусства отнюдь не нова. Она существовала всегда. Другое дело, что технологический прогресс постоянно меняет правила игры. В свое время мощный толчок не просто копированию, но тиражированию произведений искусства дало появление литографии. К концу XIX века техническая репродукция уже научилась не просто объективировать искусство, превращая его в массовый товар, но и сама превратилась в направление художественной деятельности.

При этом репродукция никогда не была в состоянии воспроизвести уникальное бытие предмета, его художественную и историческую подлинность. Критерии и градации этой подлинности – краеугольный камень коммерции в области искусства. У арт-рынка свои механизмы. Причем далеко не всегда рыночные в том смысле, какой мы буднично вкладываем в слова «рыночная экономика».

Одним из первых, кто понял это и поставил на поток, был Сальвадор Дали. В 1974 году на границе Испании и Франции произошло необычное событие. Французские таможенники обнаружили удивительный груз: 40 тысяч чистых листов бумаги с подписью Сальвадора Дали. Очень быстро выяснилось, что это не подделка. Подпись подлинная, а сам мэтр давно занимается этим прибыльным бизнесом. За подписанный лист он брал всего по $40, зато работал очень быстро. Обычно ему помогали сразу два человека, так что иногда Дали успевал подписать до двух тысяч листов за час – это чуть быстрее, чем по две секунды на лист. Рука, конечно, сильно устает, но мэтр говорил: «Каждое утро после завтрака я люблю начинать свой день с двадцати тысяч». Скандал вышел знатный: подпись Дали была единственным способом определить подлинность печатной графики, которая со временем стала любимой техникой художника, приносившей ему наибольший доход. Как оказалось, весьма дифференцированный.

Бэнкси тоже специализируется на графике. Печать с его трафаретов может незначительно варьироваться; так же как сорта и оттенки бумаги. Все оригинальные работы Бэнкси имеют сертификат «Службы дезинсекции». Однако это не санитарный контроль, подтверждающий, что бумага не была погрызена мышами. «Служба дезинсекции» – некоммерческая организация, основанная и управляемая самим Бэнкси, которая единственно уполномочена подтверждать подлинность его работ. А мышь – ее эмблема. Бэнкси вообще любит мышей, они часто встречаются в его работах. Но подлинная уникальность сожженных «Дебилов» теперь в их неповторимой исторической исключительности: это первое произведение, публично уничтоженное и превращенное в полноценный цифровой актив.

Цифровые права были выставлены на продажу на крупнейшем NFT маркетплейсе OpenSea. Сначала дело шло вяло, предлагались совсем смешные суммы. Но уже на следующий день началось ралли, цена перевалила за $100 тыс. На момент закрытия 7 марта в 10 часов вечера по Москве она составила 228,69 «эфиров», или $382 355,96 по текущему курсу. До котиков пока далеко.