– С какими особенностями сталкивается балетмейстер, когда он работает в жанре мюзикла?

– Я окончила ГИТИС по специальности «режиссура хореографии». И если, учитывая специфику, есть отдельная специальность «хореограф в фигурном катании», то таких специализаций, как «хореограф мюзикла» или «хореограф опер, оперетт», нет. Хореография по-гречески – сочинение танца. А дальше человек сам делает выбор в пользу того или иного жанра, или этот выбор за него делает судьба. Я окончила институт как специалист крупной формы, поэтому образование позволяет мне взяться и за балет, если представится такая возможность.

Прочитав пьесу, вдохновившись музыкой и обсудив задачи с режиссером, я начинаю фантазировать. Иду в репетиционный зал и начинаю пробовать, а иногда вскакиваю посреди ночи и танцую на кухне, а иногда нахожусь в ступоре и бьюсь о непреодолимую стену. По-разному бывает. Это и называется творческим процессом, процессом создания, рождения. Это моя авторская хореография. Я стремлюсь для каждого спектакля придумать свой хореографический язык, свою лексику. Но при этом мечтаю выработать индивидуальный узнаваемый почерк. Говорят, что иногда удается (смеется).

В нашем первом масштабном мюзикле «Монте-Кристо» очень много хореографических номеров, но поскольку там нет ансамбля, то на танцовщиков легла еще и вокальная нагрузка. С ребятами занимались артикуляцией, они учили текст. Надо было еще поставить дыхание, а оно разное у вокалистов и артистов балета. Есть у нас и такие ребята, которые из артистов балета в следующих наших мюзиклах переквалифицировались в артистов ансамбля. Допелись! (Смеется.)

– А «Граф Орлов»?

– В «Графе Орлове» у нас уже появился ансамбль, но это не значит, что балет смолк. В этом жанре, повторюсь, поют все артисты. Объем хореографических номеров здесь гораздо меньше. Постоянно меняется место действия, балет быстро и часто меняет образы. То мы итальянцы, то поляки, то кредиторы, то придворные, то моряки, то русские на Масленичных гуляниях.

Сложность здесь, наверное, создала декорация. Метафорический образ царской державы, пасхального яйца, замкнутого круга и так далее. Конструкция статичная, большая. Места на сцене оставалось совсем мало. Пространство удалось увеличить, перекрыв оркестровую яму. В отличие от «Монте-Кристо» и «Анны Карениной», здесь нет лейтмотивной темы в хореографии. Образ рока, судьбы несет цыганка-пророчица. А в «Анне Карениной» мы развернулись. Паровоз, вышедший из депо, идет к своей страшной цели. Переехав через судьбы героев, он доведет этот рейс до фатального конца. Был придуман образ Распорядителя – инфернального персонажа. В самом начале он появляется на паровозе из человеческих тел, паровоз оживает и начинает свой путь. Танцовщики являются деталями механизма и пассажирами, встречающими и провожающими. Пластический рисунок очень резкий, графичный, острый. В рисунке преобладают прямые линии, диагонали, колонны, как рельсы на железнодорожных путях.

– Можно сказать, что то, как вы работаете над хореографией в этих мюзиклах, так больше не ставит никто?

– Я повторюсь: это все-таки авторская хореография. Я не претендую на исключительность, но на оригинальность и эксклюзивность, пожалуй, соглашусь. Сегодня «время референса». Можно штамповать сколько угодно, порой до неприличия. Все зависит от понимания значения этого слова и от совести. Я никого не копирую и сама стараюсь не повторяться. Каждый раз муки творчества (смеется). Мы с моими ассистентами разрабатываем концепцию номеров, ищем характерные движения, новые элементы, связки и адаптируем, стилизуем их. Хочу им сказать огромное спасибо. Это друзья, родные люди, единомышленники: Владислав Нуньес Ромеро и Надежда Захарова в «Монте-Кристо», Ульяна Бачерникова и Илья Токарев в «Графе Орлове», Ульяна Бачерникова и Роман Андрейкин в «Анне Карениной».

– От чего вы отталкиваетесь, когда придумываете идеи?

– Меня вдохновляет музыка – я очень от нее завишу. А так как я не сильно креативный товарищ, то и слышу то, что в музыке заложено. Так, на постановке «Анны Карениной», работая над номером Стивы «Живите легче», мы никак не могли придумать то, что называется лексикой танца. Номер сам по себе легкий, и меня тянуло на эстрадную манеру исполнения. А это совсем не вписывалось в общую стилистику спектакля. Придумали выключить музыку, ориентироваться только по счету и словам. Так появился номер с веерами, который сегодня и видит наш зритель.

– Этой осенью в Театре оперетты был возобновлен мюзикл «Граф Орлов». Мы недавно беседовали с исполнительницей главной роли Аглаей Шиловской, и она сказала, что для нее это возможность сыграть роль по-новому. А для вас?

– Это действительно другой уже спектакль. Нет, история та же, персонажи и артисты те же, но пять лет назад мы все были другими, и войти в одну реку второй раз нельзя. Теперь мы, как высказалась Аглая, играем по-новому. Мы, постановщики, воспользовавшись возобновлением спектакля, подправили некоторые сцены. Недовольных отзывов от поклонников этого мюзикла я пока не слышала.

– В «Монте-Кристо» вы использовали неожиданные ходы, например, паркур. Как возникают такие идеи?

– Понятие «шоу» пришло к нам с Запада. А там всегда есть динамика, зрелищность, спецэффекты и тому подобное. В мюзиклах это акробатика, степ, дождь, огонь, песок, лазерные или световые установки и многое другое.

Алексей Болонин, продюсер, подал идею о привлечении паркура. В этом новом для нас виде спорта было многое созвучно жанру и спектаклю вообще. Бег, акробатика, преодоление препятствий, прыжки с высоты. Нам надо было только создать для исполнителей препятствия. Единственную мою фантазию не смогли мы осуществить. В конце первого бала оживающие горгульи должны были лететь с люстры. Но это были бы опасные прыжки после четырех минут нахождения в статике, да еще с большой высоты. Фантазия – это хорошо, но люди дороже.

Паркур очень органично вписался в нашу хореографическую канву. Горгульи на башнях, ползущая «слизь» на стене замка Иф, контрабандисты с сундуками – всё это наши ребята-паркурщики. Эти парни пришли из спорта и не сразу почувствовали сцену, но сейчас они уже настоящие артисты и работают не только в наших проектах.

– Сегодня многие занимаются танцем как средством психологической помощи, самосовершенствования. Как, по вашим наблюдениям, это работает?

– Ничего нового! Просто переосмысленное забытое старое. В древности, когда люди вышли из пещер, что они делали, когда радовались? Танцевали. Плакали – танцевали, веселились – танцевали. Танец – это выражение эмоций. Организованный крик превратился в вокал, а выброс энергии тела родил танец. Есть ряд движений, которые вводят в транс, есть восточные боевые искусства, так похожие на танец, есть, в конце концов, климатические условия, например, сильный мороз, которые не дают стоять на месте. Движение, как и крик, – это выброс энергии. Вопрос: чем он заряжен, какова природа этой энергии? Когда мы счастливы, веселы, кто удержит нас на месте? А вот негативную энергию уж точно надо высвобождать, чтобы она нас самих не съела. И чем ругаться в транспорте или срываться на слабых, лучше танец, пение, рисование, лепка. Любое творческое направление – чудесное спасение!

Мир сегодня жесток, как никогда. Человек замкнут и одинок. Материальные ценности превалируют над духовными. Ложь, реклама, пиар, навязывание услуг, интернет-зависимость – бич нашего времени! Человек и забивается поглубже в себя, в домик, в ракушку, в футляр. А творчество – это созидательная энергия, спасательный круг в сегодняшних условиях жизни. Здесь каждый способен проявиться, раскрыться, освободиться и воспарить в своей фантазии.

Беседовал Александр Зайцев