Его врагам не удалось обезобразить его лицо – белое, без изъянов, прекрасное, в обрамлении темных волос. Губы улыбаются, глаза скрывают темные очки. Даже здесь, в университетской клинике Аахена, где с того дня, 17 января 2013 года, его оперировали 36 раз, 45-летний Сергей Филин сохраняет королевскую стать артиста балета.

Он сидит в буфете с неоновым освещением и ядовито-зеленым линолеумом, и сразу не скажешь, что он здесь пациент, в отличие от женщины за соседним столиком, которая смотрит на мир через щели в повязке. На Филине благородные джинсы и темная водолазка, настроение хорошее, почти приподнятое. Только что врач осмотрел глаза и сказал, что пока необходимости в очередной, 37-й по счету операции нет. Так что этот визит в Германию будет недолгим: Филин прилетел в сопровождении своей матери вечером накануне, завтра утром они улетают обратно в Москву. А меньше чем через две недели врачи снова ждут его на плановый осмотр.

В таком ритме Филин живет уже три года, с той зимней московской ночи, когда злоумышленник с закрытым лицом подкараулил артиста, который возвращался с торжественного вечера, во дворе у входа в подъезд, чтобы плеснуть ему в лицо серной кислотой. В этот момент Сергей Филин, главный хореограф всемирно известной балетной труппы Большого театра, стал самой известной в мире жертвой такого покушения. Часть кожи на голове, лицо и глаза получили химические ожоги. В результате его правый глаз почти ничего не видит, зрение левого, в зависимости от состояния, восстановилось до 50%.

«Если бы все так и осталось, это уже было бы весьма неплохо, – говорит он, – но врачи считают, что можно восстановить аж до 80%». Конечно, если он сможет следовать их предписаниям: все время помнить, что глаза нужно беречь: избегать любого физического напряжения; не допускать подъема артериального давления. Теперь он все делает медленнее, рассказывает Филин, он снова может работать, но врачи запретили ему подбрасывать в воздух балерин, как он это любит, на репетициях, чтобы продемонстрировать их напарникам, какой должна быть идеальная поддержка. И что, он слушается врачей? Филин улыбается: «Не всегда».

Его мать, статная женщина с тугой косой и меланхолическим взглядом, заходит в буфет с пузырьком в руке: пора закапывать глазные капли на основе сыворотки из его собственной крови. Он снимает темные очки. В эту минуту он кажется человеком, нуждающимся в защите, заботе: его правый глаз имеет мутно-молочный цвет. Наталья Филина привычно склоняется над сыном, не говоря ни слова; он моргает и поскорее надевает очки.

После покушения прошли семь недель, прежде чем оперативники задержали трех человек: ранее судимого 35-летнего Юрия Заруцкого, его 31-летнего сообщника Андрея Липатова, который ждал в автомобиле вблизи от места преступления, и предполагаемого заказчика, танцовщика Павла Дмитриченко – на тот момент 29-летнего мужчину, звезду балета Большого театра. В день задержания все они подписали признание.

Полиция была довольна, дело, как сообщалось, раскрыто: дескать, Дмитриченко разозлился на Филина за то, что главный хореограф не давал ему и его подруге больших ролей, на которые те претендовали. Поэтому Дмитриченко, по версии следствия, заплатил Заруцкому 50 000 рублей, на тот момент около 1 250 евро, чтобы тот осуществил покушение.

Все СМИ в России и за рубежом набросились на этот скандал. И то, что Большой театр славился своим искусством, то, что его балетная труппа считается лучшей в мире, уже мало кого интересовало. Обсуждалось другое: интриги и сексуальные скандалы, коррупция и темные делишки.

Более 300 работников театра, включая солистов балета и артисты кордебалета, вступились за Дмитриченко. «Выводы, сделанные следствием, нам представляются поспешными», – заявили они в открытом письме. Они считали, что Дмитриченко дал признание под давлением. В другом письме говорилось: «Невозможно не учитывать крайне сложную и болезненную ситуацию в балете Большого театра».

Но тот, кто предстал перед судом в коррумпированной системе российской юстиции, заранее проиграл: 99,6% всех приговоров – обвинительные. В декабре 2013 года Заруцкий был приговорен к 10 годами лишения свободы, Липатов – к четырем, Дмитриченко – к шести. Дело можно сдавать в архив?

Сергей Филин, жертва, все еще продолжает бороться за каждый процент своего зрения, за возможность не оставлять профессию, против ожесточения. В человеке всегда живут два волка, говорит Филин: первый волк – это любовь и доброта, второй – отчаяние и тьма. «И кто из них побеждает? – спрашивает он. – Побеждает тот, которого ты кормишь». Иногда ему кажется, что он был вынужден принести свои глаза в жертву, «чтобы остановить все атаки на Большой театр». Филин смеется, коротко и сухо: «Мне очень жаль, что именно мне выпало стать симоволом этого времени тотальной агрессии».

Какие атаки? Какая агрессия? Филин молча рисует в воздухе вопросительный знак. «Продолжим разговор в Москве», – говорит он на прощание.

Зимой в российской столице бывают дни, когда по-настоящему так и не рассветает. Но чем более серым кажется город, тем ярче светится в его сердце, меньше чем в 10 минутах пешком от Кремля, здание Большого. Оно величественно высится на Театральной площади, как на троне – строение с колоннами, сочетающее белый с цветом шампанского, на крыше которого бог искусств Аполлон направляет в небо бронзовую квадригу.

Покушение на Сергея Филина явилось одной из низших точек в истории театра, который на несколько месяцев старше Соединенных Штатов Америки и считается национальной святыней. Большой уже в силу своего названия всегда был больше и зрелищнее других.

Трижды он сгорал дотла и восставал из пепла; он пережил царские времена, революции и мировые войны, расцвет и распад Советского Союза.

Большой театр всегда был зеркалом, в котором отражалась судьба России – порой кривым, порой пророческим, порой чуть запаздывающим. В жизни Большого театра, как и всей страны, менялись периоды идеалистического пробуждения и жесткой диктатуры. Царь-реформатор Александр Второй, отменивший крепостное право, в 1856 году, вечером, в день своего венчания на царство, в знак своего европейского мировоззрения распорядился дать оперу иностранного композитора – «Пуритан» итальянца Винченцо Беллини. Его консервативный преемник Александр III вновь вытеснил иностранное влияние. По случаю его коронации в 1883 году в Большом поставили сцены из оперы Глинки «Жизнь за царя». Под конец все зрители поднялись с мест и запели имперский гимн «Боже, Царя храни».

Ленин успел произнести в Большом 36 речей перед рабоче-крестьянскими Советами, прежде чем его товарищ по партии объявил о смерти вождя революции – разумеется, тоже со сцены Большого. И здесь же, под аплодисменты 2200 делегатов, в декабре 1922 года Иосиф Сталин провозгласил новое государство: Союз Советских Социалистических Республик. В 1946 году, когда еще не были разобраны развалины после Второй мировой войны, в Большом театре был поставлен новый балет – «Ромео и Джульетта». Позднее, в годы холодной войны, его звезды танцевали перед Мао Цзедуном и Фиделем Кастро, перед Конрадом Аденауэром и Ричардом Никсоном – и очаровывали всех.

Русские любят классический балет. Его звезды в России столь же известны, как Беккенбауэр и Швайнштайгер в Германии. Не проходит и дня, чтобы СМИ не написали об их выступлениях, потери формы, выходках и скандалах. «Итальянцы должны петь, мы русские – танцевать. Это в нашей природе», – говорит Вадим Гаевский, 87-летний «старейшина» среди московских балетных критиков.

А балетная труппа Большого театра, насчитывающая 200 артистов, является крупнейшей и самой известной в мире. Поэтому ничто не воплощает национальное самосознание так, как «Государственный Академический Большой театр России». С 2005 по 2011 год продолжался капитальный ремонт, реконструкция обошлась в более чем 800 млн евро – после чего Большой засиял золотом и мрамором, его красота ослепляет.

И, тем не менее, после покушения на главного хореографа, эта роскошь кажется как будто зловещей. Подобно тому, как вскрывается нарыв, стали очевидны болезни, которыми страдает Россия и ее Большой театр: интриги, коррупция, зависимость от политики, борьба вокруг надлежащего направления развития. С тех пор Большой театр борется за свою репутацию, за то, чтобы это покушение, такое мелкое, такое низкое, не затмевало собой всего остального.

Сергей Филин думал, что знает, что его ждет, когда весной 2011 года он вступал в должность художественного директора. Ведь большую часть своей жизни он провел в Большом театре. Когда ему было семь лет, мать отправила мальчика, который не мог спокойно сидеть, слушая музыку, учиться народным танцам. Там его талант открыл один из преподавателей балетной академии Большого.

Родители Филина не разбирались в балете – его мать была домохозяйкой, отец – водителем грузовика. Однако они отправили своего сына на приемные экзамены в академию, и он – к своему глубочайшему отчаянию – поступил. Балет не был его выбором, он не хотел учиться в этом учебном заведении со строгими правилами. И тот день, когда его приняли, был одним из худших дней его детства – и одним из последних: тот, кто переступает порог балетной академии Большого, прощается с детством навсегда.

Каждый год тысячи девчонок и мальчишек борются за право занять одно из нескольких десятков учебных мест. Из тех, кому удается выдержать занятия, граничащие с пытками, от силы каждый десятый попадает в труппу Большого театра. Для этого, помимо таланта и готовности переносить страдания, нужно идеальное тело, еще чуть более точеное, легкое и гибкое, чем у остальных.

У тех, кому удалось прорваться на сцену Большого, остается 15, возможно, 20 лет. За это время они могут обеспечить себе бессмертие, как Уланова и Плисецкая, по сей день почитаемые примы прошлого века. А могут, чудовищно приблизившись к Олимпу, отдать все, лишиться здоровья, искалечить свою душу тщеславием и переносить боль и многочисленные лишения, без которых немыслима жизнь артиста балета, и, несмотря на все это, уйти за горизонт подобно падающей звезде, которую никто не заметил.

В Большом театре есть только один человек, который решает, кто из танцоров окажется в свете софитов, а кто будет оставаться в тени: это художественный руководитель балета.

Когда в 1988 году Филина пригласили в труппу, этим всемогущим человеком был Юрий Григорович. Ныне 89-летний, он все еще пользуется огромным авторитетом, человеком, который у одних вызывает восхищение, а у других ненависть. Так, московский балетный критик, женщина, родители которой танцевали на сцене Большого, называет его «Сталиным Большого театра».

Как Сталин правил Советским Союзом, так Григорович на протяжении трех десятилетий руководил балетной труппой Большого театра. Он требовал безусловного подчинения и не давал вырасти потенциальным преемникам, поскольку выживал всех своих конкурентов. Когда в 1953 году Сталин умер, в Москве началась массовая истерия. Когда в 1995 году, во время демократического подъема в России, Григоровича уволили, многие артисты объявили забастовку. Его сторонники относили на его счет все, что отличало Большой театр: техническое совершенство артистов, безупречное «Лебединое озеро». Для его преемников до сих пор немыслимо показать этот балет иначе как в постановке Григоровича.

Филин восхищался железным главным балетмейстером. Сам он тоже быстро делал карьеру: всего за два года, в 1990-м, он стал солистом. Он элегантно танцевал и был одним из самых красивых артистов, как будто созданным для роли принца. На сцене, как и в жизни, женщинам было трудно устоять перед его шармом.

Тем временем в балетной академии подрастал танцор из Грузии, на три года моложе Филина, у которого угадывалась совсем другая харизма: Николай Цискаридзе танцевал с энергией разъяренного быка, так, будто он готов в любой момент умереть ради одного танца. В 1992 году он стал частью труппы; Цискаридзе излучал неукротимую решимость – и тоже почитал Григоровича. В 1995 году он тоже стал солистом.

Несколько лет они делили одну гримерку – принц Филин и берсерк Цискаридзе. Эти двое были соперниками, но, как вспоминают они оба, это была конкуренция коллег. Оба исполняли главные роли, обоих публика встречала с восторгом. В одном и том же, 2001, году их наградили званиями народного артиста России.

Одна из многочисленных чудовищных особенностей жизни танцовщика состоит в том, что она так коротка. В возрасте под сорок у большинства становится заметным физический износ, силы уходят. И тогда мы нередко видим, что балерины выходят замуж за одного из своих поклонников и как бы уходят в частную жизнь. А что происходит с мужчинами?

Филин, женатый вторым браком на танцовщице кордебалета, отец троих сыновей, вовремя сумел «соскочить». В 2008 году он закончил свою карьеру танцора и перешел в Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко в качестве художественного руководителя балета.

Цискаридзе продолжал танцевать, терзаемый нарастающим беспокойством. Параллельно он обучал молодых коллег и выступал в телешоу. Он идеально смотрелся на телеэкране: роскошная копна черных волос, всегда немного страдальческое выражение темных глаз под изящно выщипанными бровями, плюс его непоколебимая уверенность в собственном превосходстве. Среди танцовщиков его поколения он был самым знаменитым, однако время начинало поджимать. Цискаридзе не хотел уходить из Большого. Он хотел возглавить балетную труппу.

После увольнения Григоровича эта должность стала своего рода катапультой. За патриархом балета последовали, с интервалом в несколько лет, четверо более или менее бесталанных главных балетмейстеров; сам он вернулся в Большой театр в 2008 году.

В марте 2011 года театр снова стал искать художественного руководителя балетной труппы. У Геннадия Янина, заведующего балетной труппой Большого театра, были неплохие шансы – до того утра, когда 3847 журналистов и театралов получили анонимное электронное письмо со ссылкой на более чем 180 фотографий Янина, занимающегося сексом с мужчинами. Гомосексуальность – нередкое явление в среде артистов балета, однако в России оно порицается. Янин сошел с дистанции.

37-летний Цискаридзе оказался в одном шаге от власти. У него были друзья в самых высоких политических кругах, супругам влиятельных кремлевских олигархов льстило его общество. При каждой возможности он заявлял, что является единственным достойным преемником Григоровича, а все остальные – халтурщики и дилетанты.

Генеральный директор Большого театра смотрел на это иначе: конечно, Цискаридзе всегда был дивой, но постепенно он превратился в чудовищного зануду, критиковавшего все и вся. Филин же проявил себя как художественный руководитель балета в театре Станиславского и Немировича-Данченко, который умел обходиться без слишком очевидных аллюров. Большой театр предложил ему эту вакансию.

Теперь власть была у Филина: он решал, кто из артистов получит ту или иную роль, кто останется прозябать в бедности, без хорошо оплачиваемых спектаклей, и чья карьера увенчается богатством и славой. Цискаридзе же продолжал танцевать. Отношения между былыми соперниками вскоре разладились – в частности потому, что их представления о прошлом и будущем русского балета не совпадают. Филин считает себя реформатором, который хочет открыть искусство иностранному влиянию. Цискаридзе присягает на верность русской традиции, что идеально подходит под неоимперский дух времени третьего президентского срока Владимира Путина.

За два месяца до покушения, в ноябре 2012 года, дюжина известных в стране деятелей искусства написала письмо Путину: президента просили назначить своим указом Цискаридзе генеральным директором театра, чтобы спасти его статус «мировой сцены большого балета». Однако Путин, интересующийся скорее хоккеем на льду, чем искусством танца, не стал никак реагировать.

Цискаридзе продолжал обучать нескольких молодых коллег. В его свиту входили солист Павел Дмитриченко, ныне отбывающий срок, и его тогдашняя подруга, молодая подающая надежды балерина. О том, чему он их учил, Цискаридзе как-то сказал в одном телеинтервью: «Закон Большого театра был: не убьешь ты – убьют тебя. Ты должен быть вооружен. Если ты не умеешь выстрелить первым, то все, ты труп».

«Белый кролик» на 16 этаже элитного торгового центра – один из тех московских ресторанов, где встречаются новобогатые и красивые, чтобы, попивая шампанское, смотреть через стеклянные стены вниз на город. Цискаридзе появляется с хорошо дозированным опозданием, его издалека можно узнать по импозантной шевелюре. На нем серая шерстяная накидка, на мизинце блестит кольцо с бриллиантом. Начало второй половины дня, он заказывает воду и французский луковый суп.

«Это покушение на Филина меня не интересует, – говорит он, – я даже не знаю, кто это такой. Может быть, Вы знаете танцовщика, которого зовут Сергей Филин? – Цискаридзе театрально вздыхает и запускает пальцы в копну волос. – Спросите людей на улице, кто такой Николай Цискаридзе, и Вам ответит каждый, – продолжает он. – Но, к сожалению, вам никто не сможет сказать, кто такой Филин. Хотя в последние три года его постоянно показывали по телевизору».

После покушения в воздухе повис большой вопрос: возможно ли, чтобы Дмитриченко планировал подобное без ведома своего наставника и вечного соперника Филина Николая Цискаридзе?

«Понимаете, – говорит Цискаридзе, – это интересовало только определенную группу в Большом театре, которая боролась против меня, но ничего не могла со мной сделать, потому что я был самым выдающимся артистом балета во всей труппе. – Он снова вздыхает. – Это всё на данную тему».

Тем не менее, он продолжает: «Я могу понять людей, которые плохо обо мне говорят. Они меня боятся, потому что у меня все так хорошо получается». Мол, он единственный, кто мог бы взять на себя и общее, и художественное руководство Большим театром. Он щурится как довольная кошка: «Филин тогда мне кричал: твои ученики никогда не выйдут на сцену, я этого не допущу! Но все они стали звездами».

На самом деле у нас была договоренность еще об одном интервью с Филиным в Москве. Однако по телефону он узнает, что мы встречались с Цискаридзе. Он принимает это известие – как кажется, оно его позабавило. Но после этого он вдруг в течение всего дня оказывается не доступен для наших звонков.

В свое время полиция в ходе расследования не обнаружила указания на какую-либо причастность Цискаридзе к этому преступлению. Дмитриченко не дал против него показаний. Однако тогдашнему генеральному директору Большого театра Анатолию Иксанову надоело «поливание грязью» и «интриги» Цискаридзе, как он это назвал. Когда в конце июня 2013 года срок договора с Цискаридзе истек, артисту пришлось уйти из театра, в котором он отработал 21 год.

10 дней спустя свое место нежданно-негаданно потерял и Иксанов. Министр культуры Владимир Мединский неожиданно объявил о досрочном увольнении генерального директора Большого театра. Вскоре после этого министр подыскал для Цискаридзе прекрасную, новую задачу: он назначил его директором Академии балета имени Вагановой в Санкт-Петербурге, история которой восходит к основанной в 1738 году Танцевальной Ея Императорского Величия школе, и которая по сей день является одной из самых уважаемых балетных школ мира.

Человек, призванный восстановить мир в Большом театре, сидит в обитом деревом, но скорее маленьком для генерального директора кабинете. Преемник Иксанова 68-летний Владимир Урин одет в серый шерстяной свитер и синий пиджак, на правом рукаве которого не хватает нижней из четырех пуговиц. Внешний вид для него не важен. Урин – полный антипод и Филина, и Цискаридзе. Он воспротивился своему вышестоящему руководителю, министру культуры, когда тот готовил возвращение Цискаридзе в Большой театр. И он не продлили договор с Филиным, истекающий в марте. Преемником Филина станет Махар Вазиев, некогда создавший великолепную труппу в Мариинском театре и позднее превративший достаточно бледный балет Миланского театра Ла Скала в один из лучших в Европе. Он предложил Филину остаться, говорит Урин, но уже в другой роли, которая не предполагает прежней власти. Урин хочет перезагрузки.

За его коричневым кожаным креслом, там, где в России давно стало модным помещать портрет Путина, висит старинная гравюра с изображением Большого театра. Перед ним на письменном столе стоит деревянная табличка: «Берегите меня. Я незаменим». Уверенность в себе и независимость – это сильные стороны Урина: он не чувствует себя обязанным ни перед какими группами в Большом театре или в Кремле. На первом же собрании он объявил, что уволит любого, кого поймает на коррупции, невзирая на ранги и имена.

Но вместе с тем независимость Урина – это и его ахиллесова пята. Министр культуры, консерватор до мозга костей, был бы рад от него избавиться, Урин кажется ему слишком либеральным. Когда Мединский велел уволить директора одного новосибирского театра за то, что в постановке вагнеровского «Тангейзера» демонстрировалось распятие на фоне женских ног, Урин выступил с публичной критикой такой цензуры. Молодой режиссер скандальной постановки этой весной получит возможность поставить оперу Доницетти «Дон Паскуале».

Директоров и главных балетмейстеров, которые решают все, Урин считает реликтами прошлого. «Только усилия команды позволят добиться успехов, – говорит он. – Время тоталитарного театра закончилось».

Со своего рода завещанием Сергея Филина удалось ознакомиться во второй половине этого дня несколькими этажами выше – на репетиционной сцене. Молодая танцовщица нереальной красоты доводит до совершенства со своим партнером па-де-де из «Дамы с камелиями» – балета гамбургского хореографа Джона Ноймайера. Это Филин привел на сцену Большого современный балет иностранца Ноймайера.

Балерину зовут Ольга Смирнова, ей 24 года. Филин открыл ее на выпускном экзамене в петербургской Академии Русского Балета им. Вагановой и убедил перебраться в Москву. У Смирновой как будто вылепленное из гипса лицо с большими карими глазами и легким как перышко телом. С первого ее шага понимаешь: у нее исключительное дарование. Впрочем, ее партнер, солист Артем Овчаренко, ей под стать: могучий, мужественный танцовщик – и бывший ученик Николая Цискаридзе.

Смирнова и Овчаренко – трагическая влюбленная пара, они пленяют друг друга, они ввергают друг друга в отчаяние, и делают это с самоотверженностью, которая завораживает. То, что они вышли из двух враждебных лагерей, похоже, больше не важно, ведь важно другое: их искусство, которое – как минимум в этот момент – выше всего остального.

Педагог Смирновой сидит с краю на сцене и внимательно смотрит. 81-летняя Марина Кондратьева работает в Большом театре уже 63 года. Молоденькой девушкой она танцевала для Сталина, она видела взлет и падение Григоровича, и она осталась здесь потому, что Большой, как она говорит, стал дня нее домом. Из-за балета, вопреки всему остальному. «Мы, артисты балета, должны давать публике чувство, что, глядя на наше искусство, они очищаются, – говорит Кондратьева. – Побывав в Большом театре, человек должен чувствовать облегчение, он должен чувствовать себя лучше». Она пытается донести это до своих учеников: «Им не нужно завидовать друг другу. Им нужно служит искусству и народу».

Снаружи, на Театральной площади, мужчина в темных очках быстро идет к служебному входу: это Филин. Коротко поприветствовав нас, он говорит, что на второе интервью у него времени нет. Разве что завтра – возможно, удастся встретиться за завтраком, а возможно, и нет, будет видно. И тут у него вырывается: «Зачем вы разговариваете с Цискаридзе? Не боюсь, что он предстанет хорошим, а я – плохим, но я чувствую себя как будто запачканным, если мое имя попадет в ту же статью, что и его». Филин пытается контролировать свой голос, второго, злого волка в себе, которого он не хочет кормить, однако ему это не удается: «Мы делили одну гримерку, вы знали об этом? Все было прекрасно, пока я не стал начальником».

Филин стоит перед турникетом у входа, он хочет уже идти, чтобы дальше заниматься своей работой, он все еще художественный руководитель балетной труппы. Однако он не может остановиться: «Цискаридзе должен был бы сидеть в тюрьме, он участвовал в планировании этого покушения! Вместо этого он ходит на свободе и рассказывает всякий вздор! Ему известны вещи, которые не были опубликованы, – говорит Филин, – с того дня, когда это со мной случилось, я знаю все!» Он замолкает и какой-то момент колеблется, как будто он вдруг опомнился. Затем он поворачивается и исчезает в коридорах театра.