Поэтому многих удивит, если напомнить, что эти имена были не самыми громкими в деловом мире Российской империи. Более того, московские купцы были тогда далеко не единственными, о ком говорили. В начале ХХ столетия на арену выходило новое купечество с новым предпринимательским зарядом. О них сегодня известно гораздо меньше.

Союз купечества и крестьянства

Одной из таких видных купеческих фамилий стали Стахеевы из города Елабуга Казанской губернии. Устойчивые сведения о них появляются во второй половине ХIХ века. Фирма оперировала семейным капиталом и занималась главным образом хлеботорговлей. Это были крепкие предприниматели средней руки, которые по финансовой состоятельности и размаху уступали только тузам Первопрестольной. Со временем семейство обосновалось в Казани. Глава фирмы, пожилой Иван Григорьевич Стахеев, почти безвыездно жил в этом поволжском городе: за двадцать лет до начала ХХ столетия он лишь однажды приезжал в Петербург. Коммерческая деятельность этого торгового дома сначала не выходила за рамки Волжско-Вятского бассейна. Обороты росли медленно, потихоньку появлялись интересы в других регионах страны, включая Петербург, но выйти на более высокий уровень бизнеса не удавалось.

После смерти Стахеева в 1904 году, согласно оставленному завещанию, наследники, в том числе шестеро сыновей, не имели права разделяться в течение двенадцати лет. В это время ключевой фигурой в фирме становится не кто-то из родственников, а сотрудник Прокопий Батолин (1880–1939). Этот молодой человек, выходец из крестьянской среды, родившийся в окрестностях Елабуги, поступил на работу в торговый дом в возрасте 17 лет; через полтора года он был направлен в петербургский филиал, а еще через полтора уже руководил хлебной торговлей фирмы. Более того, Стахеев поручил ему возглавить представительство торгового дома в Петербурге вместо одного из своих сыновей. На этом бурная карьера способного предпринимателя не застопорилась. После кончины Стахеева Батолин, как писал он сам, отказался от работы с наследниками, так как они обошли старшего брата – Ивана, не выбрав его главой фирмы после отца по праву старшинства. В результате Батолин предложил Ивану Ивановичу Стахееву вместе создать собственное общество.

Именно после этого начинается не просто новый этап в развитии торгового дома, а самый настоящий взлет. И связан он с принципиально новыми схемами финансирования коммерческого оборота. Если ранее стахеевская фирма почти не прибегала к банковским займам, а выданные ей кредиты составляли лишь 350 тыс. руб., то затем положение быстро меняется. Новое предприятие сделало ставку не на собственный капитал, а на кредитные средства. Это стало возможным благодаря завязавшимся отношениям с питерскими банковскими кругами. Прокопий Батолин вспоминал: «Мне удалось через одного моего хорошего знакомого, бывшего тогда директором Русско-Азиатского банка, войти в этот столичный банк», что и стало переломным моментом.

Доступ к финансовым ресурсам позволил реорганизовать хлеботорговлю и превратиться в заметного игрока на этом рынке. Привлечение банковского капитала дало возможность резко нарастить обороты. Теперь уже можно было не ограничиваться исключительно комиссионными операциями, а обратиться к собственному производству зерна и муки. Русско-Азиатский банк также помог фирме заняться экспортом «хлебного дела», что потребовало участия в портовых компаниях, развитии складов и т. д.

Стахеев и Батолин начинают приобретать элеваторы, на что привлекается огромная сумма – 5,5 млн руб. В Елабуге учреждается акционерное предприятие – Камско-Вятское торговое товарищество, ставшее наиболее крупной компанией не только в регионе, но и в Центральной и Восточной России. Одновременно с этим в Прибалтике основывается Балтийское портовое общество погрузочных средств и складов. Фирма обосновывается также на черноморском направлении: в Николаеве приобретаются две крупнейшие компании по экспорту зерновых. Все это вывело фирму-середняка на лидирующие позиции в хлебной отрасли.

Так наметился союз крупнейшей финансовой структуры страны – Русско-Азиатского банка – и его главы Алексея Путилова с купеческими предпринимателями Иваном Стахеевым и Прокопием Батолиным. Последние, несмотря на разногласия, не прерывают отношений с другими наследниками старого стахеевского дела, стараясь подтянуть их к новым рубежам. Что касается Русско-Азиатского банка, то для него это также было выгодное сотрудничество: требовались люди, выросшие в купеческой среде и потому хорошо знающие внутрироссийский рынок. Активные Батолин и Стахеев оказались оптимальными кандидатами на эту роль. Очевидно, что модернизацией хлебного бизнеса, традиционного для Стахеевых, дело ограничиться не могло.

Завидные темпы роста

Опираясь на ресурсы Путилова, фирма начинает экспансию в перспективную нефтяную отрасль. Кстати, еще на рубеже ХIХ–ХХ столетий торговый дом пытался выйти на этот рынок, занимаясь скупкой и перевозкой мазута и других нефтепродуктов. Однако выдержать острую конкуренцию было нелегко, развернуться там не удавалось. Небезызвестное «Товарищество братьев Нобель» вообще навязывает фирме договор, по которому та фактически превращается в субподрядчика всесильных нефтяных королей без права торговли на территории страны. Все изменило развернувшееся сотрудничество с Русско-Азиатским банком, который имел свои серьезные интересы в этом бизнесе. Вместо нобелевской кабалы, канувшей в Лету, начинается интенсивное освоение нефтеносных земель Южного Урала и Прикаспия. С этой целью учреждается компания «Эмба-Каспий», растущая не по дням, а по часам.

Союз с Русско-Азиатским банком, сложившийся еще до Первой мировой войны, только укреплялся. В результате деловой мир России стал свидетелем создания нового концерна Стахеева–Батолина–Путилова. Сфера интересов этой мощной группы поистине необъятна: нефтяное дело, текстильная промышленность, торговля лесом и хлопком, покупка акций крупных предприятий и т. д. Сегодня благодаря современным исследованиям мы имеем довольно полное представление о внедрении этих дельцов в российскую экономику. Благодаря возможностям банка и правильно выбранной стратегии этот концерн превратился в лидеров экономической экспансии. Достаточно сказать, что к 1917 году денежные вклады Русско-Азиатского банка в тринадцать раз превышали собственный капитал; одних только депозитов было привлечено на 805 млн руб.

Сам банк подвергся серьезной акционерной перестройке. На первые роли выдвинулись новые собственники в лице Стахеева–Батолина, которых привлек к работе непосредственно Путилов. Эти представители купечества, в отличие от старых крупных акционеров, лучше знакомых с европейскими реалиями, были хорошо адаптированы к внутрироссийскому рынку. Партнеры могущественного банкира становятся крупными акционерами Русско-Азиатского банка. Однако этот процесс протекал весьма болезненно: другие акционеры были не в восторге от нового партнерства. Ближайшие путиловские соратники француз Верстрат и Гордон выступили против операций, которые Батолин проводил через банк (например, под залог различных векселей получал крупные кредиты в десятки миллионов рублей). Дело доходило до ультиматумов: если этим коммерсантам будут с легкостью ссужаться средства, то последуют отставки.

Однако Путилов не только не отступил, но и решил распрощаться с давними коллегами, фактически вынудив их продать паи своим новым партнерам. Все эти события, будоражившие финансовый мир России, сопровождались пересудами о хитроумных комбинациях Путилова. Например, упорно циркулировали слухи о том, что контрольный пакет Русско-Азиатского банка продан некой парижской финансовой структуре, специально учрежденной для этого самим Путиловым. Если требуется совершить какую-либо сделку, ее оформляют от имени французских акционеров – на сцене появляется парижский банк, по существу, не совершающий никаких других операций.

То есть перед нами такая комбинация: парижский банк владеет контрольным пакетом акций Русско-Азиатского банка, а последний держит этот пакет у себя. Смысл всего этого – в страховке на случай неблагоприятного развития событий в России. По мысли Путилова, иностранному собственнику проще будет получить от российского правительства возмещение убытков. Но даже предусмотрительный банкир не мог представить, с чем придется столкнуться в очень недалеком будущем.

А пока группа Стахеева–Батолина–Путилова уверенно расширяла финансовый потенциал, сумев поставить под контроль крупный Соединенный банк, располагавшийся в Москве. Весь 1916 год вокруг него шла борьба с целью скупки значительного числа акций, позволявших влиять на ход дел. В мае следующего года трем агрессивным капиталистам удалось собрать контрольный пакет. 20 мая на общем собрании акционеров управляющий Соединенным банком граф Татищев сложил свои полномочия. Вместо него избирается руководитель московского отделения Русско-Азиатского банка де Сево.

Заметим, что этот переход крупной финансовой структуры в другие руки прошел довольно мирно: Татищев остался председателем правлений в тех предприятиях, которые ранее контролировал. Совсем по-другому получилось с Волжско-Камским банком. Стахеев с Батолиным начали скупать и его акции, но встретили сопротивление Кокоревых и Мухиных – семей, давно владеющих контрольным пакетом банка и не желавших отдавать бразды правления.

Позиционная борьба, не завершившаяся победой ни одной из сторон, продолжилась и после февральского переворота. Однако новые акционеры все-таки получили доступ к денежным ресурсам Волжско-Камского банка и смогли извлечь для себя определенную пользу. Цель синдиката, выросшего из Русско-Азиатского банка, состояла в том, чтобы объединить три эти крупные финансовые структуры под общим управлением. Если бы объединение удалось, то агрессивность, присущая организаторам этих сделок, превратила бы их в доминирующую силу на российском экономическом пространстве. Акции Соединенного и Волжско-Камского банков были заложены в Русско-Азиатском банке, который выдал под них повышенные ссуды; все эти средства направлялись на скупку различных предприятий. Как подсчитали наблюдатели того времени, стоимость приобретенных концерном акций превышала 100 млн руб.

Московская пресса была убеждена: эти елабужские предприниматели не сумели бы достичь подобного без поддержки Путилова, и предостерегала об опасности, нависшей над Россией. Но в Петрограде совсем иначе расценивали активную деятельность концерна. Об отмечавшей очередной день своего рождения фирме Стахеева и Батолина писали: «В ней рельефно намечается тонко задуманный, грандиозный план – создать в различных отраслях русской промышленности целый ряд предприятий, раскинув их по всей необъятной Руси и связав их общностью задач и целей. Эта колоссальная русская работа… пробуждает к жизни производительные силы страны. Какая широта творческой мысли, какой охват, сколько жизненной энергии, какая удивительная способность претворять идею в дело!».

От Питера до Москвы

Надо подчеркнуть, что активность питерско-казанских бизнесменов вызывала большую тревогу у Рябушинских, Морозовых, Коновалова и др., которые не могли похвастаться такими успехами в построении бизнеса. Эти московские династии прекрасно понимали, что собственными силами вырваться на первые роли не удастся, а потому пытались заполучить рычаги управления страной. Освоив либеральную риторику, они были особенно склонны предъявлять политические требования. Именно здесь кроются истоки оппозиционности купеческой элиты Первопрестольной, выражавшей недовольство в адрес правительства. Дескать, не отстаивает их интересы, не окружает уважением. Вот, например, в Бельгии купцы – самое почетное амплуа, они там всему голова, в Германии всячески прославляют купеческое сословие.

Однако московские тузы забывали, что промышленность в европейских странах развивалась при строгом соблюдении интересов потребителя. Пока бизнес не осознает, что помимо него есть еще и люди, заинтересованные в удешевлении товаров и в человеческих условиях труда, он никогда не поднимется до государственного уровня, не займет того положения, о котором грезит.

Что касается конкурентов Москвы – питерских банков, то они становились становым хребтом российской экономики, вовлекая в свою орбиту отечественных предпринимателей. Стахеев и Батолин – наглядный тому пример. Правительство не очень-то верило в самостоятельные купеческие хозяйственные прорывы. Оно рассчитывало, что нарождающийся новый предпринимательский слой составит конкуренцию именитому купечеству. Формирующаяся буржуазия, освоившая европейские бизнес-стандарты, вступит в борьбу с теми, кто под сенью покровительства «широко расселся за столом русской промышленности, насыщаясь с этого стола, полного яствами». Это вызывало вполне понятную тревогу у тех, кто привык извлекать из своего привилегированного положения наибольшие выгоды.

Не в последнюю очередь это касалось цитадели купеческой экономики – российской текстильной промышленности. Пресса той поры пестрела сообщениями о покупке Стахеевым и Батолиным различных текстильных предприятий как в Центральной России, так и в Петрограде (десять крупных мануфактур мощностью 500 тыс. веретен и 10 тыс. ткацких станков). К тому же Путилову с партнерами удалось окончательно договориться с бухарским эмиром о совместном освоении земель ханства, ключевых в поставке хлопка для текстильной промышленности России. Этот проект вынашивался давно, одним из его лоббистов зарекомендовал себя глава МВД Александр Протопопов. Русско-Азиатский банк увлек эмира перспективой создания в Бухаре крупного банка на паритетных началах, пообещав выделить ему большие финансовые ресурсы. Надежда купеческой буржуазии центра закрепиться на хлопковых территориях таяла на глазах. Текстильная индустрия оказалась перед серьезным вызовом.

Напряжение между старым московским купечеством и новыми предпринимательскими кадрами, выраставшими под сенью питерских банков, не ослабло и после февраля 1917 года. Как известно, деловая элита Первопрестольной явилась главным бенефициаром крушения царизма. В состав Временного правительства вошел ряд купеческих представителей. В ответ Путилов, Батолин и Стахеев поддержали генерала Корнилова, надеясь с помощью твердой руки остановить надвигающуюся катастрофу. Интересно, что осенью 1917 года, когда хаос дезорганизации достиг своего апогея, многие, включая москвичей, стали склоняться к мысли привлечь к власти оппонентов из петроградской буржуазии.

В московских деловых кругах стали раздаваться открытые требования включить в правительство не кого-нибудь, а самого Прокопия Батолина. Совсем недавно его называли «хищной столичной акулой», ничем не брезгующей в своих аферах. Ныне же, в тревожные октябрьские дни, Батолин предстал в образе крупной фигуры, чьи частные почины имеют государственный масштаб и приносят стране огромную пользу. Но главное – его считали способным найти общий язык с революционной демократией. Народ пойдет за Батолиным, поскольку «он не ушел еще от интересов простого крестьянина и простого рабочего, не отвык еще разбираться в сущности нужд каждого и мог бы найти выход там, где его не находят другие». Как убеждала московская газета «Коммерсант», этот самородок, ведущий мощный корабль (т. е. Русско-Азиатский банк), мог бы с успехом встать к государственному кормилу. Но времени на это уже не оставалось: приближалось 25 октября 1917 года.