Неравные среди равных

Главный институциональный результат Второй мировой – появление Организации Объединенных Наций (ООН). Ее устав был утвержден на Сан-Францисской конференции в апреле 1945 года. Когда мы говорим об ООН, то имеем в виду не только сам форум, на котором представлены все суверенные государства, но и институты этой организации, провозглашенные ею принципы, ценности и основанную на них модель международных отношений.

В основе современного миропорядка лежат (по крайней мере, декларируются) три принципа: равноправие народов и рас, равноправие государств, больших и малых, и ограничение суверенного права государств на войну. Сегодня это кажется вполне естественным, но в мире XIX века подобные нововведения вполне могли вызвать шок. «Что значит, государства не вправе неограниченно объявлять друг другу войну?! – Хотим и объявляем!» А малые страны до 1945 года рассматривались едва ли не как корм для великих держав. Сколько шума до сих пор вызывает пакт Молотова–Риббентропа, но скажите: кто в мире 1900 года стал бы осуждать Россию и Германию за раздел Польши? На такого человека посмотрели бы как на сумасшедшего. Это было естественным правом сильных игроков – поедать слабых», – говорит доцент факультета мировой политики МГУ им. М. В. Ломоносова Алексей Фененко.

Интересно, что, провозглашая принцип равенства наций, ООН официально закрепила неравенство государств. «По факту государства никогда не были равны, но юридически это был первый случай со времени формирования современной системы международных отношений», – поясняет председатель Совета по внешней и оборонной политике Федор Лукьянов. Речь идет о пятерке постоянных членов Совета Безопасности ООН (США, СССР, Британия, Франция, Китай), структуры, которая регулирует международные отношения и, по сути, правит миром «от имени итогов Второй мировой». За постоянными членами Совбеза закреплены права и прерогативы, которых нет у других. Их основная привилегия – право вето, возможность блокировать любое решение, предлагаемое кем бы то ни было из членов ООН. Это главное завоевание новой модели, считает Лукьянов, – соблюдение данного правила до сих пор позволяет избегать войн и военных конфликтов между крупнейшими державами.

Очередным шагом в сторону формализации международного неравноправия стал Договор о нераспространении ядерного оружия от 1968 года, закрепивший за пятеркой привилегированных стран монополию на обладание исключительно мощным средством уничтожения. Еще одним, хоть и отдаленным следствием Второй мировой можно считать создание в 1975 году Организации безопасности и сотрудничества в Европе (ОБСЕ). Тогда был подписан Хельсинкский Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, зафиксировавший незыблемость европейских границ в том виде, как они сложились по результатам 1945 года.

Суверенитет, сожженный в Майданеке

«Немцы сожгли свое право на самоопределение в печах Майданека и Треблинки»  – так в начале 1960‑х ответил наседавшим на него западногерманским журналистам второй секретарь нашего посольства в ГДР Виктор Белецкий (эпизод описан в книге «Время и случай» Юлия Квицинского). Сам казус случился на приеме в Западном Берлине – тогда оппоненты советского дипломата требовали от Москвы немедленного разрушения Берлинской стены и предоставления немецкому народу права на самоопределение.

Сейчас это не так режет глаз, но по сей день государства, проигравшие во Второй мировой – Германия и Япония, – ограничены в своем суверенитете. Например, Токио, по конституции, отказывается от войны как суверенного права нации, а Соединенные Штаты, согласно американо-японскому Договору о взаимном сотрудничестве и безопасности от 1960 года, берут на себя полномочия по обороне японского архипелага и могут перемещать войска по территории страны, не уведомляя об этом местное правительство.

Московский Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии 1990 года (его еще называют «Два плюс четыре»), тот самый, где говорится об объединении ГДР и ФРГ, также сохраняет ряд ограничений германского суверенитета: четко лимитируются возможности развития бундесвера, декларируется отказ Берлина от производства, владения и распоряжения оружием массового поражения, прописан запрет на проведение референдумов по военно-политическим проблемам и т. д.

Кстати, сама по себе идея, что государства с ограниченным суверенитетом могут иметь нормальные, даже партнерские отношения со своим «надзирателем», – тоже результат Второй мировой. Только в отсутствие возможности военно-политического противостояния на первое место вышла экономика, что мы наблюдали, например, во время так называемых «автомобильных войн» между Штатами и Японией.

Германский вопрос

Окончательное решение проблемы немецкого милитаризма и доминирования на европейском континенте – одна из сверхзадач, которые стояли перед странами-победительницами в 1945‑м. Разрубить или распутать этот «гордиев узел» Британия с Францией попытались после 1918‑го, но сделали это крайне неловко. Унизительные версальские ограничения, наложившиеся на социально-экономические проблемы, спровоцировали всплеск реваншистских настроений у немцев. Итогом стала Вторая мировая, унесшая десятки миллионов жизней.

Чтобы не допустить повторения этой трагедии, страны-победительницы решили действовать радикально. На несколько лет Германию полностью лишили суверенитета, поделив на оккупационные зоны. А затем она в виде двух осколков – ГДР и ФРГ – была встроена в два противоборствующих блока – западный и восточный. Таким образом, проблема германского милитаризма в Европе оказалась замещена глобальным противостоянием СССР и США. Причем новый конструкт оказался настолько удачным, что до развала биполярной системы разговоры о возможном объединении двух Германий всерьез не велись.

Разделение мира на два противоборствующих полюса (Восток – Запад, Варшавский договор – НАТО) – это еще один из итогов Второй мировой. Две страны, наиболее усилившиеся по итогам войны, довольно быстро вступили в противостояние, и вся мировая система вынуждена была под него адаптироваться. По мнению Федора Лукьянова, это не было обязательным следствием победы союзников, «возможно, могло быть иначе», но получилось именно так.

После распада биполярной системы и объединения Германии многие политологи задавались вопросом, возможно ли в новых условиях возрождение германского милитаризма. Тем более Соединенные Штаты видят ФРГ в роли форпоста, сдерживающего российское влияние в Европе. Часть экспертов полагают, что от воинственных устремлений немцев удалось отучить окончательно. Германия, как лампочка в патрон, ввинчена в контекст «консенсусного управления Европой». Берлин, будучи фактическим лидером Евросоюза, вынужден тратить и без того ограниченные ресурсы на поддержание всей этой системы. Поэтому он не имеет ни мотивов, ни возможностей вести себя так, как 100 или 80 лет назад. Это более или менее устраивает всех – и немцев, и европейцев. Собственно, ЕС не был чисто экономической затеей, изначально речь шла о том, что этот альянс нужен, чтобы не допустить новой войны немцев с французами.

Нет денег, нет войн?

Военные, политические и даже экономические парадигмы и институты после 1945 года выстраивались, исходя из задачи свести к минимуму возможность возникновения новых агрессивных акторов, подобных кайзеровской Германии или Японии Мейдзи.

На Бреттон-Вудской конференции 1944 года было подписано соглашение, закреплявшее статус доллара США в качестве ведущей резервной валюты. Тогда же было провозглашено создание ключевых институтов мировой экономики – Международного валютного фонда (МВФ) и Всемирного банка (ВБ). Позже к ним добавилось Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ) как прообраз нынешней ВТО. По словам Алексея Фененко, эти механизмы, кроме прочего, призваны были предотвратить или по крайней мере серьезно затруднить появление новых военных потенциалов, альтернативных пятерке стран – постоянных членов Совбеза ООН. «Вам стали выдавать только целевые кредиты, вы не просто берете деньги, а должны отчитаться, на что вы их тратите, – не дай бог, на развитие ВПК, – объясняет эксперт. – Это очень эффективный способ блокировки возникновения сильных в военном смысле держав. Чтобы никто не повторил путь Германии и Японии конца XIX – начала ХХ века».

Но распад СССР и демонтаж биполярной модели ознаменовали начало кризиса послевоенной миросистемы. Исчез Варшавский договор. А теперь и НАТО, еще одно порождение послевоенной эпохи, лишившись четкой цели, оказалось в кризисе. Непростые времена переживает и ООН. Ее структура неадекватна новым реалиям – возьмем список первой десятки стран по размеру ВВП и даже по военному влиянию, и возникнет вопрос: а почему в Совбезе нет, например, Индии? Это одна из крупнейших экономик, вторая в мире страна по численности населения, к тому же ядерная и без пяти минут с межконтинентальными ракетами.

Другая примета кризиса: основные игроки (и не только они) научились обходить многочисленные запреты ООН. Раз ограничили право государств на ведение войны, значит, будут миротворческие и полицейские операции и прочее «принуждение к миру». То есть войны все так же ведутся, но формально государства не объявляют их друг другу.

Что касается ОБСЕ, то ситуация на континенте вообще изменилась кардинально – мы все были свидетелями переделов европейских границ после 1990 года.

Альтернативы нет?

Обычно говорят, что Вторая мировая стала последней большой войной в истории человечества и нынешний ялтинско-потсдамский порядок установлен навечно.

«Но кто нам сказал, что наш порядок последний?» – задается вопросом Алексей Фененко. После Первой мировой был версальско-вашингтонский порядок, просуществовавший совсем недолго и завершившийся Второй мировой. А перед этим 100 лет – с конца наполеоновских войн до 1914 года – была Венская система, и современникам она тоже казалась незыблемой. До нее полтора века держался Вестфальский порядок, оформленный по итогам Тридцатилетней войны… Все предыдущие модели мироустройства функционировали 100–150 лет, с этой точки зрения наша система если и не юная, то точно не старая.

И все же реальной, серьезной альтернативы действующей модели миропорядка пока нет. ООН, невзирая на очевидные приметы кризисов и дисфункций, в целом работает. Главная задача этой структуры – избежать войн между крупными странами, и этих войн с 1945 года не было. «Ценность этого механизма осознается, несмотря на то, что есть много желающих его изменить и много упреков, что расстановка сил и заложенное при создании ООН неравноправие не отражают реалий сегодняшнего дня, – говорит Федор Лукьянов. – Но это все лирика, потому что ООН действует, и я думаю, что ничего с ней не случится. Это система, замены которой нет, просто не придумали ничего другого».

Good bye, Британия

Премьер Уинстон Черчилль как-то обмолвился, что не собирается председательствовать при роспуске Британской империи. Эта роль досталась его преемнику. Одним из итогов войны 1939–1945 гг. стала утрата Соединенным Королевством позиции мирового финансово‑экономического лидера. Уже во время Первой мировой британская экономика надломилась. Очередной точкой трансформации стал 1931 год, когда экономические проблемы и паника на Лондонском финансовом рынке привели к утрате фунтом стерлингов функции основной мировой резервной валюты – его место занял американский доллар. А после 1945 года процесс ухода Британии с авансцены стал необратим – Черчилль прекрасно понимал, что, выигрывая войну с помощью США, его страна стратегически утрачивает позиции мирового лидера.

Параллельно с конца 1940–1950‑х годов шел демонтаж колониальной системы. Причем СССР и США здесь на пару играли против Англии и Франции – достаточно вспомнить Суэцкий кризис. При этом оба актора, и Штаты, и Советский Союз, утверждали, что отстаивают право наций на самоопределение и свободу, – это полностью укладывалось в их идеологические парадигмы.

Конечно, подъем национально-освободительного движения в крупных колониях начался еще до 1939 года, но мощнейший импульс ему дали нормы ООН, зафиксировавшие право наций на самоопределение… Вдобавок метрополии слабели и уже не могли силой удерживать свои колонии.