Год 1968‑й. Нервный, славный мир 60‑х клонился к закату. Полет человека в космос, «Битлз», убийство Кеннеди, Ален Делон в расцвете карьеры, война во Вьетнаме, 68‑й год во Франции, победное шествие Джеймса Бонда.

На этом ярком фоне скромно смотрится решение Банка Швеции основать премию имени Альфреда Нобеля в области экономических наук. Впервые премию вручили в 1969‑м. Голландцу Тинбергену и норвежцу Фришу за создание и применение динамических моделей в анализе экономики.

С первого года устоялась традиция – награждать за что-то, неведомое простому смертному. Как известно, в экономике и политике разбираются все. Каждый имеет здесь свое мнение, готов высказать суждение. С физикой дело обстоит иначе. Это нечто сложное, и поэтому вручение Нобелевской премии за что-то, непонятное широкой публике – дело обычное.

Но экономика?! Почти каждый год одно и то же – будто плаваешь в батискафе в глубоких, темных водах океана. Холод, отсутствие света, и вдруг является какое-нибудь светящееся чудище с огромными зубами. «Теория равновесия», «метод затраты-выпуск», «формирование цены финансовых активов», «равновесие в теории некооперативных игр», «теория стимулов и асимметричной информации». «оптимальные валютные зоны».

Иногда, впрочем, встречается и что-то понятное на слух, вроде «теории экономического роста», но тут же, вдали от 60‑х, в начале нулевых, ваш батискаф едва не заглатывает новое чудище – премия, врученная американцу Роберту Энглу «за разработку методов анализа временных рядов в экономике на основе математической модели с авторегрессивной условной гетероскедастичностью».

Все, нет больше сил – всплываем.

Но такой высокий уровень абстракции говорит лишь о том, что экономика – не меньше наука, чем физика или химия. Пусть и со своим особым предметом – поведением людей, спрятанным в моделях, среди толп бегущих по страницам книг и статей «иксов» и «игреков», указателей «плюсов» и «минусов», дрожащих, неуверенных «переменных» и твердых как гранит, флегматичных «постоянных».

К тому же и абстрактность, оторванность от жизни, как правило, в случае с экономическим Нобелем, только видимость. Скажем, «оптимальные валютные зоны», за анализ которых канадец Манделл получил награду в 1999‑м, – вполне практический вопрос при решении о введении для нескольких стран единой валюты.

При этом большое число американцев среди нобелевских лауреатов по экономике (50 из 78) не должно удивлять – высокий уровень развития американской экономики, ее глобальный характер приводил к необходимости интенсивной разработки методов понимания экономической реальности, к первоклассному экономическому образованию и уровню исследований.

Престиж Нобелевской премии по экономике столь велик, что у широкой публики иногда возникает иллюзия, что только те экономисты, кто ее получил, являются по-настоящему великими. Это, конечно, не так. Не говоря уже о том, что премия дается только здравствующим, оставляя неотмеченными достижения тех экономистов, кто покинул наш мир, она вручается, если так можно выразиться, в эпоху, наступившую за героическими временами.

Отцы-основатели – Смит, Рикардо, Маркс, творцы глобальных теорий, – навсегда остались в великом прошлом экономической науки вершинами, которым не нужны премиальные признания современности. Вся она, даже и в отрицаниях, стоит на их плечах.

У России нет нобелевских премий по экономике. У СССР была одна – получена Канторовичем в далеком 1975‑м вместе с американцем Купмансом за вклад в теорию оптимального распределения ресурсов.

Могло ли быть иначе, не переживи наша страна уничтожения экономической науки в конце 20‑х – в 30‑е годы? Не установись на ее обломках идеология под именем науки? Наверное, да. Возможно, что кто-то из экономистов – последователей «организационно-производственной школы» – Чаянова и его единомышленников смог бы стать лауреатом экономического Нобеля. Получил же в 1979 году премию американец Теодор Щульц за свои исследования развивающихся экономик с особым вниманием к сельскому хозяйству.

Экономическая премия Нобеля имеет еще одно важное свойство – популяризацию экономической науки. Каждый год немало людей в начале октября – после объявления имени очередного лауреата – бросаются читать обзоры его достижений. Иной раз слышишь: «Ну, это приложение математики!», «Это больше похоже на психологию!». Да, приложение. Да, похоже. Все методы хороши. Лишь бы давали результат.

Это и есть конечный результат почти полувековой нобелевской Одиссеи по океану экономики.