На этой неделе должен вступить в силу приговор Надежде Савченко, украинской военнослужащей, осужденной Донецким горсудом Ростовской области РФ к 22 годам лишения свободы за убийство российских журналистов на территории Украины. Сомнение в объективности суда высказывали многие правозащитные организации как в России, так и за рубежом, признав ее политзаключенной.
Впрочем, в законах такого понятия нет, и формально она остается обычной осужденной. Совет по правам человека при президенте РФ «политзаключенными не занимается», ответили на этот вопрос «Профилю» в СПЧ. Нет такой формулировки и в докладе за 2015 год уполномоченного по правам человека в РФ Эллы Памфиловой. То, что в обществе называют «политическими делами», в этом докладе вошло в рубрику «резонансных дел» с пометкой, что приоритеты отдаются «самым незащищенным и социально уязвимым гражданам, нарушенные права которых подчас мало интересуют политиков, прессу, чиновников и зарубежных радетелей за права человека в России». Однако почти половина россиян уверены – политзаключенные в России есть. По данным опроса фонда «Общественное мнение» за 2015 год, приведенным в докладе Памфиловой, 42% граждан уверены, что права человека в России не соблюдаются, 36% думают иначе. По данным же «Левада-Центра», в 2013 году 45% опрошенных считали, что политзаключенные в России есть, 28% – что нет, 28% затруднились с ответом. Признающие наличие политзэков таковыми считали Михаила Ходорковского (37%), Алексея Навального (21%), подсудимых по «Болотному делу» (12%), участниц панк-проекта Pussy Riot (11%), Сергея Удальцова (11%), активистов Greenpeace (6%).
Политика и совесть
Запрет на преследование из-за политических взглядов, как один из видов дискриминации, сформулировала ООН во Всеобщей декларации прав человека, принятой в 1948 году. Но сам термин political prisoner в международном праве появился лишь в 2012 году в резолюции Парламентской ассамблеи Совета Европы. Она признает политзэками тех, чье политическое преследование было констатировано Европейским судом по правам человека. В этом смысле в России был только один политзаключенный – опальный олигарх Владимир Гусинский, в деле которого в 2004 году ЕСПЧ нашел политическую мотивацию российских властей.
Но political prisoner – это также и тот, в чьем деле речь идет о признании нарушенными «права на свободу и личную неприкосновенность во взаимосвязи с нарушением свободы слова, мысли, совести, вероисповедания, свободы мирных собраний и ассоциаций». Нелицеприятные в этом смысле решения Страсбург уже принимал по жалобам активистов НБП, некоторых из фигурантов «Болотного дела», оппозиционеров Бориса Немцова, Алексея Навального, Ильи Яшина. Но в деле Ходорковского, например, политическая составляющая, по мнению ЕСПЧ, доказана не была.
Amnesty International ввела термины «политзаключенный» и «узник совести» в 1962 году, но уже давно первым не пользуется. «Узник совести, по нашему мнению, – человек, который находится под стражей или в заключении исключительно за то, что мирно выражал свои взгляды, – объясняет директор представительства Amnesty в России Сергей Никитин. – Здесь самое главное слово «мирно». Человек выражал взгляды в статьях или выступлениях, но не с автоматом в руках». Для узников совести Amnesty требует «немедленного и безоговорочного освобождения».
А в определении «политзаключенный» слово «мирно» отсутствует. Для таких требовали не освобождения, но справедливого суда. «Политзаключенные (например, Нельсон Мандела – человек, в действиях которого были призывы к насилию) зачастую властями хватались, кидались в зиндан, а дальше ничего не происходило – ни суда, ни следствия», – говорит Никитин. Но справедливый суд заслуживают все – и политические, и неполитические, поэтому от этого термина Amnesty отказалась. Статистики организация не ведет, но, по словам Никитина, сейчас «предположительно получается порядка 10 человек, которых мы считаем узниками совести».
В списке политзаключенных правозащитного центра «Мемориал» значится 53 человека – на каждого заведена карточка с подробной информацией. Критерии отбора несколько шире. Они объединяют позицию Amnesty с позицией ПАСЕ. Политзаключенным, как поясняет председатель совета «Мемориала» Олег Орлов, становится человек, в преследовании которого очевиден политический мотив, и должно быть констатировано «нарушение норм права, и не обязательно именно российского законодательства». Но есть и исключения. «Если люди совершили насильственные преступления, то мы их к категории политзаключенных не относим», – сказал Орлов.
По мнению адвоката, аналитика правозащитной организации «Агора» Ирины Хруновой, политическими могут быть целые категории осужденных. «Например, такими можно считать предпринимателей, осужденных за мошенничество, – говорит она. – Потому что это политика государства – отнимать бизнес путем возбуждения уголовных дел». Результатом «неправильной политики» адвокат считает и большое число наркозависимых, угодивших в колонию.
Узники в лицах
Несмотря на различие терминов и критериев, есть осужденные, которых правозащитники единодушно признают политическими. «Это люди разных убеждений, разных судеб. Признание политзаключенными – это не признание того, что мы разделяем их взгляды, мы не утверждаем, что они «хорошие люди», – говорит Олег Орлов. – Целый ряд людей из наших списков – националисты, но те, в отношении которых нет оснований говорить, что они призывали к насилию».
Одним из первых узников совести постсоветской России был бывший офицер ВМФ и военный корреспондент Григорий Пасько, осужденный в 2001 году за шпионаж. Но в 2009 году ЕСПЧ признал, что Пасько получил приговор справедливо, ибо, как кадровый офицер, был носителем гос-тайны. В 2004 году узником совести назвали правозащитника Льва Пономарева, который был отправлен под административный арест за участие в несанкционированных митингах. Самым известным узником до помилования в 2013 году был Михаил Ходорковский. По словам Орлова, в случае с фигурантами «дела ЮКОСа» речь идет об «избирательном правосудии, нацеленном именно на эту группу людей, к которым есть политические претензии у власти».
С 2012 года списки узников совести пополнили участники выступлений оппозиции, в том числе и те, кто не собирался делать политическую карьеру. «Это, например, Сергей Кривов, который получил по «Болотному делу» 3,5 года, – говорит Никитин. – Как мы убедились, просмотрев миллионы метров хроники и фотографий, ни в каких насильственных действиях он не принимал участия, полицию не бил. Он вышел на площадь и имел на то полное право в соответствии с Конституцией». Другой пример – брат Алексея Навального Олег. «Он сел по сфальсифицированному делу, и его используют как способ давления на одного из лидеров политической оппозиции», – поясняет Орлов. К чисто политическим отнесли тех, кто был осужден по новой статье 212.1 УК за неоднократное нарушение правил митингов и пикетов. В декабре 2015‑го два года колонии за это получил активист Ильдар Дадин. «Не секрет, что суды за любое одиночное пикетирование в случае задержания могут привлечь к ответственности и превратить это в несогласованную акцию. И если к одиночным пикетчикам подходит провокатор, суды не разбираются», – говорит Ирина Хрунова. Эту статью УК Орлов назвал «чисто политической», а Элла Памфилова заявила о намерении обратиться по этому поводу в Конституционный суд.
Отдельной категорией политзэков можно считать тех, кто, по словам Орлова, «не придерживается того, что у нас называется «традиционным» исламом». «Например, Зарема Багавутдинова. Она убежденная салафитка. Но нет никаких оснований считать, что она была связана с незаконными вооруженными формированиями, а ее обвиняют в склонении к вступлению в ряды НВФ», – говорит председатель «Мемориала». «Безусловным политзаключенным» считается Руслан Кутаев. «Человек, который всего лишь провел семинар на тему депортации чеченского народа. Дело развалилось в суде, но тем не менее его осудили якобы за хранение наркотиков», – считает Орлов.
Узников совести в России плодит и интернет. «Екатерина Вологженинова тому пример, – отметил Никитин. – Человек лишь перепостил какую-то картинку иронического характера и получил наказание в виде исправительных работ». По данным «Агоры», только в прошлом году в стране было зарегистрировано более 15 тыс. случаев ограничения свободы интернета.
«Последняя категория – дела, которых до 2014 года не могло быть, – это украинцы, – говорит Орлов. – Это и Савченко, и Кольченко, и Сенцов, Карпюк и Клих, которых сейчас судят в Чечне. Эти люди осуждены или находятся под судом в результате политических интересов наших властей». Суд по Савченко был политизированный, и дело должно быть пересмотрено, выразил позицию Amnesty Никитин.
«Мемориал» в разное время передавал списки политзаключенных президенту. Но, говорит Орлов, реакция всегда была одна – таковых в России нет, потому что нет политических статей, а есть только уголовники. Никитин в связи с этим вспомнил советское время: «Когда Amnesty International говорила о том, что чилийский коммунист Луис Корвалан, которого Пиночет держал в тюрьме, является узником совести, советская власть нас за это любила. А если мы говорили о каком-нибудь советском диссиденте, который находился в тюрьме или психушке, то не любила». Так и СПЧ сейчас отказывается говорить о политзаключенных в России, зато целый доклад посвятил политзэкам на Украине.
«Статус политзаключенного – не орден на груди, требующий особого отношения к человеку. Этот статус и этот список – диагноз современной России, – заключил Орлов. – Если в стране есть политзаключенные, значит, имеют место политические репрессии».
