Он стяжал чистое сердце и любил свою родину, говорит отец Рони, шагая по оскверненному кладбищу на севере Ирака, чтобы предать земле тело Аюки. Боевики ИГИЛ (запрещено в РФ. – «Профиль») задушили мужчину за то, что тот был христианином, как и он сам. Черный подрясник плотно облегает плечи, глаза опущены, священник безмолвно переступает через обломки разбитых крестов. Время от времени из расположенного неподалеку Мосула – последнего бастиона ИГИЛ – доносится треск минометного огня.

Дорога пролегает мимо захоронений с уничтоженными игиловцами табличками и могильными крестами; отец Рони перешагивает через осколки ваз и то, что осталось от скульптуры Девы Марии. Труп лежит у левой окраины кладбища; джихадисты бросили его в склеп глубиной два метра, как если бы это был просто мусор. Теперь тело Аюки обернули сукном. Рядом – тела женщины и еше одного мужчины, тоже завернутые в серую ткань. «Исламисты расправились с ними только потому, что считают нас неверными», – говорит священник. Убитых он знал лично, это были жители Каракоша.

Некогда Каракош считался колыбелью христианства на территории Ирака. В городе, расположенном в 35 км к юго-востоку от Мосула, на Ниневийской равнине, еще три года назад жили 40 тыс. человек; ни в одном другом уголке страны не было такого количества христиан на одной территории. История города в междуречье Тигра и Евфрата уходит в библейские времена.

Еще восемь месяцев назад боевики ИГИЛ контролировали Каракош, выставляли христиан из домов и убивали их, оскверняли церкви, а под конец поджигали дома. На позапрошлой неделе, когда иракские военные захватили разрушенную соборную мечеть ан-Нури в Мосуле, премьер-министр Хайдер аль-Абади объявил о скором конце ИГИЛ – спустя три года после того, как предводитель исламистов Абу Бакр аль-Багдади провозгласил там свой «халифат».

Вдохнуть новую жизнь

Это решающий, долгожданный момент, даже если ИГИЛ еще не был нанесен смертельный удар,  исламисты продолжали контролировать иракскую землю, отдельные города, отдельные кварталы в Мосуле. В освобожденных населенных пунктах вокруг Мосула по-прежнему безлюдно, слишком многие жители бежали, слишком мало из них находят в себе смелость вернуться назад.

Отец Рони считает своей миссией вдохнуть новую жизнь в Каракош: «Для этого мы должны похоронить наших мертвецов». Трупы в общей сложности одиннадцати убитых лежат непогребенными на кладбище его родного города, некоторые настолько долго, что опознать их уже невозможно.

Этим утром священник организовал извлечение тела Аюки из склепа, после чего его понесли к настоящей могиле, где ждала жена. Там он прочитал молитвы об упокоении убиенного, поднимая к небу сложенные ладони. Теперь, когда Мосул освобожден, иракские христиане теоретически могут возвращаться в родные места. Но кто будет контролировать регион после изгнания ИГИЛ? И смогут ли христиане когда-либо снова чувствовать себя в безопасности, после того как часть их мусульманских соседей обошлась с ними так бесчеловечно?

Каракош сегодня – это город-призрак. ИГИЛ прокопал под фундаментами домов около трех десятков туннелей, часть из которых заканчивается в домах, а другая часть, по рассказам, доходит до Мосула. Неподалеку от кладбища в земле зияет дыра глубиной 4 метра – отсюда берет начало туннель длиной в сотни метров, петляющий в гористой местности. В темных «нишах» остались лежать матрасы со скомканными одеялами, под которыми еще совсем недавно спали исламисты. Рядом с выходом расположен заброшенный цех по производству взрывных устройств. Главная опасность сегодня – это мины, заложенные игиловцами при отступлении. Если осторожно приоткрыть дверь бывшей городской библиотеки на крыше духовной семинарии, то можно увидеть, что пол, как снегом, покрыт пеплом сожженных книг. Сверху открывается вид на дома, изувеченные воздушными ударами, обгоревшие стропила крыш, уникальную колокольню одной из церквей.

В церкви Святых Бехнама и Сары, некогда самой величественной в городе, лежат опрокинутые, потрескавшиеся скамьи и обуглившиеся экземпляры Библии. Крестильная купель почернела от костра, который устроили боевики. Во внутреннем дворике, где джихадисты устроили тир, среди обломков камней остался изрешеченный пулями торс манекена.

У бывших жителей Каракоша хватает мужества только на то, чтобы приехать сюда на пару часов из расположенного в полутора часах пути Эрбиля, столицы автономного Иракского Курдистана, чтобы «проведать» оставленные дома; они привозят с собой пищу, чтобы съесть ее в опустелых кухнях. Отец Рони тоже подходит к дому, где раньше жил, и заглядывает через окно в свою прежнюю спальню. «Я нашел там виагру и нижнее белье. Главари ИГИЛ развлекались в моей постели с женщинами, – говорит он. – Может быть, стоит сжечь город дотла, прежде чем восстанавливать, чтобы избавиться от всей этой боли? Или лучше будет превратить Каракош в музей?»

Примерно половина жителей Каракоша уже уехали из Ирака. Каждую неделю из страны уезжает около сорока христианских семей, которые отправляются во Францию, Иорданию, Австралию, главное, подальше от этих краев, где у них, как им кажется, нет будущего. При Саддаме Хусейне в Ираке жили 1,3 миллиона христиан; по оценкам, сегодня их осталось около двухсот тысяч.

Под властью ИГИЛ

Во времена Османской империи христиане тоже регулярно подвергались преследованиям и дискриминации. Многих из них столетиями притесняло мусульманское большинство. Ирак Саддама Хусейна обеспечил им хоть какую-то стабильность: диктатор был представителем суннитского меньшинства, он формально включил христиан в состав государственного аппарата и использовал их для укрепления собственной власти. Американское вторжение в 2003 году привело к резкому ухудшению их положения: американцы позиционировали себя как освободителей, но оставили после себя хаос, что лишь усилило нелюбовь многих иракцев‑мусульман к христианам. Последующие правительства в Багдаде опирались преимущественно на шиитское население и не нуждались в христианах как в гарантии сохранения власти. Христиане, которые в Багдаде стали подвергаться преследованиям, бежали в Каракош.

Поговорить с бывшими жителями Каракоша можно в Эрбиле. В столице Иракского Курдистана живет и 75‑летняя Зарифа Бакус, жена убитого Аюки, чье тело отец Рони предал земле. Дверь открывает красивая женщина с ясными чертами лица в черной траурной одежде. В квартире работает телевизор, Бакус проводит время перед экраном, сериалы – единственное, что может ее как-то отвлечь. Зарифа Бакус с плачем ушла с кладбища, она не захотела оставаться, чтобы не пришлось произносить речь. Похороны мужа – последний раз, когда она ездила в Каракош, больше она туда не собирается.

«Мы спали, когда джихадисты захватили Каракош», – рассказывает она. Проснувшись в тот августовский день 2014 года, Зарифа и ее муж Аюка не догадывались, что почти все жители бежали из города: «Мы недоумевали, куда подевались наши соседи. Вскоре в дверь постучали мусульмане, которые хотели денег». Игиловцы потребовали перейти в ислам или уплатить джизью – подушную подать с иноверцев. Только это могло обеспечить им статус зимми, представителей немусульманского населения, чья жизнь и имущество находятся под защитой. В случае отказа им пригрозили смертью.

Зарифа Бакус помнит каждую подробность тех страшных месяцев и лет под властью ИГИЛ; об одних вещах она рассказывает, по-прежнему не понимая, как такое было возможно, о других – с тем своеобразным чувством юмора, которое помогает человеку выживать. Она выросла в Каракоше, помнит то время, когда город был безопасным центром христианства в регионе. Город с двенадцатью церквями, которые возвышались в небо, подобно каменным стражам: Тахира («Непорочная»), МарЗена, Святых Бехнама и Сары – Бакус любит вспоминать их названия. «Эти люди заставляли меня разбить ногами статую Девы Марии, – вспоминает она. – Они требовали, чтобы я плюнула на Распятие». Вскоре ее муж заболел, джихадисты увезли его, пообещав положить в больницу. Бакус переселили в дом, который она делила с другой женщиной – ослепшей от старости вдовой. Так прошли еще два года и два месяца. Женщины стали подругами по несчастью. Выходить на улицу христианки не решались, и, хотя их не держали взаперти, они жили как в тюрьме. Зафира Бакус заботилась о своей соседке, часто они говорили о временах, когда по переулкам Каракоша можно было ходить без страха. Теперь им приходилось ждать – когда кто-то из игиловцев принесет им пищи и воды, когда наступит ночь, а затем утро.

Когда в октябре прошлого года иракская армия стояла под Каракошем, исламисты стали поджигать дома и церкви. Бакус и ее соседке было страшно. Они очень ослабли: за несколько недель для этого ИГИЛ перестал снабжать их едой. «Мы сели на кровать и обняли друг друга, чтобы вместе умереть», – тихо рассказывает она. Когда иракские солдаты вошли в их дом, женщины разрыдались и долго не могли успокоиться.

С тех пор Бакус стала бездомной. «Каждые несколько дней я меняю пристанище», – говорит она. Кто-то приютит ее на диване в гостиной, кто-то выделит кровать – члены христианской общины в Эрбиле поддерживают друг друга, они знают, что такое изгнание и страх за свою жизнь.

Найти мужество вернуться

Провинция Найнава, где нашли прибежище христиане из Каракоша, – одна из самых пестрых в этническом отношении территорий Ирака. Помимо христиан здесь издревле живут езиды, арабы-сунниты, шииты и курды. Происходящее там сейчас считается своего рода проверкой того, как страна может преодолеть раскол после ИГИЛ. На восстановление Каракоша потребуется 10 млн долларов. Но непонятно, кто должен выделить эти средства. О мирном сосуществовании сегодня тоже можно говорить разве что как о чем-то абстрактном: силы, боровшиеся против ИГИЛ, очень по-разному смотрят на то, кто будет править регионом в будущем.

Центральное правительство в Ираке и курды в равной мере претендуют на контроль над Каракошем и другими спорными территориями Ниневии. А это чревато новым конфликтом. Кто будет защищать христиан, если они решатся на скорое возвращение?

Следующим утром в церкви Святых Бехнама и Сары, главном храме Каракоша, собрались 50 мужчин. Это участники Сил защиты Ниневийской равнины (Niniveh Plain Protection Unit, NPU), христианской добровольческой армии; на коленях у них лежат автоматы Калашникова. Потолок церкви почернел от копоти пожара. Разрушенный храм беззащитно возвышается над равниной, ополченцы – его единственные защитники.

«Нам все еще страшно, – говорит епископ, – но мы хотим дать понять исламистам, что они проиграли. Мы восстановим свой город и вернем его к жизни». Епископ Каракоша тоже приступил к ремонту своего дома. Он хочет быть в числе тех, кто нашел в себе мужество вернуться. Ополченцы один за другим опускаются перед ним на колени, отложив оружие, чтобы причаститься телу и крови Христовой.

Церковь и ополченцы – это единственные силы, которые борются за Каракош. Но даже они по-разному смотрят на будущее своего города. Церковь не решается призвать свою паству к возвращению туда, где ее никто не сможет защитить. Она возлагает надежды на сотрудничество с курдами, которым до сих пор удавалось гарантировать стабильность своих территорий. Ополченцы-христиане в «Силах», напротив, делают ставку на Багдад – они освобождали Каракош совместно с иракской армией и недовольны тем, что курдские пешмерга периодически пытаются изображать из себя опекунов.

Умереть на родине

В аскетичном бараке у церкви, в штабе Сил защиты Ниневийской равнины, сидят 20 молодых мужчин и едят курицу с рисом. «Если бы не мы, то из Ирака бежало бы еще больше христиан», – говорит 27‑летний пресс-секретарь Атра Кадо. Уверенный в себе солдат, он предпочел бы, чтобы его «Силы» стали единственной администрацией района Ниневии. Ополчение было сформировано в конце 2014 года и официально состоит из 500 добровольцев, из которых 70 направлены в Каракош. Они финансируются иракским центральным правительством, оружие временно предоставили курды, многие добровольцы не прошли даже курса боевой подготовки.

Если бы это зависело только от бывших жителей Каракоша, Ниневийская равнина стала бы автономным регионом, включающим до восьми провинций, – конституция допускает такое решение. Каждая провинция давала бы жизненное пространство тому или иному национальному меньшинству. При этом Ниневия осталась бы конституционной частью Ирака; международный контроль и соответствующие законы защищали бы христиан – такова утопия.

Молодой пресс-секретарь «Сил» Кадо мечтает о собственной охранной зоне для христиан, где они смогут спокойно жить: «Наступил решающий момент: либо мы получим безопасность и родину, либо скоро здесь не останется ни одного ассирийца. А если не разделить местные этносы, то через несколько лет в Ираке появится новый ИГ».

После еды Кадо и его люди встают из-за стола, чтобы отправиться на патрулирование разрушенных церквей. Под их руководством немногие оставшиеся в городе мусорщики разгребают граблями обломки камней; соратники Кадо контролируют вход и выход из города, в котором уже нечего расхищать. Перед Каракошем они воздвигли крест высотой в несколько метров.

Пока в город не вернулась практически ни одна семья, не считая Абошей – двух пожилых братьев и одного из их сыновей. «Нас никто не вынуждал ехать сюда, и никто не оказывает нам поддержки», – говорит 62‑летний мужчина с натруженными руками. До прихода ИГИЛ им «жилось просто прекрасно» – Абоши успешно занимались выращиванием кур. Под их старыми цехами исламисты прокопали туннели, угнали трактора. Ополченцы из Сил защиты Ниневийской равнины привозят воду и обеспечивают электричеством от своих генераторов – вот и вся помощь.

Дом Абошей находится на одной из серьезно пострадавших улиц города, стены соседних домов изрешечены снарядами, в гостиной висит одна икона, сохранился диван. Телевизор украли, на каких-то стенах нет кафельной плитки. Отец семейства говорит: «Мы, христиане, проигравшие в этом конфликте. Но мы хотим жить здесь». Абоши вернулись не потому, что для этого у них были какие-то веские причины. Просто они любят свою родину.

На кухне женщины готовят овощи, купленные в Эрбиле; даже в городе-призраке они пытаются создать ощущение нормальной жизни. «После свержения Саддама Хусейна защита меньшинств была ответственностью международного сообщества, – говорит отец Абош в гостиной. – Но за нас никто не вступился».

У старого Абоша было одиннадцать детей, но только молодой, робкий Самер вернулся вместе с отцом и дядей – так он чувствует себя в большей безопасности, чем один. Абоши негодуют, они ждут денег, помощи, защиты, активной позиции своего государства и правительства, но никто не спешит для них хоть что-либо сделать.

«У нас такое чувство, будто существует некий план по изгнанию христиан из Ирака», – говорит отец. Среди его знакомых нет никого, кто хотел бы вернуться в Каракош. «Но мы останемся здесь, это наше право. И мы уже немолоды, мы предпочтем умереть здесь, чем где-нибудь на чужбине или в лагере беженцев».

Последние христиане

Родные, соседи и друзья Абошей, еще не покинувшие Ирак, живут на окраине Эрбиля в лагере Ашти, где нашли прибежище 6 тыс. христиан. В этот день ближе к вечеру сотни мужчин и женщин собрались там в импровизированной церкви. У многих на шее крестики, их лица измождены, почти все они родом из Каракоша, почти все тоскуют по родине, но никто не решается вернуться.

В церкви просторно, как в спортзале. В центре стоит Ибрагим Лалло, приятный мужчина плотного телосложения, который в прежние времена был благочинным четырех церквей в провинции Найнаве. Сегодня он возглавляет богослужение с крестным ходом. Верующие выносят на улицу Распятие из массивного дерева. Молитвенная процессия движется медленно, она зажата между контейнерами из профлиста и палатками организации по оказанию помощи беженцам.

Ибрагим Лалло держит в руках микрофон и при каждой остановке читает фрагменты из Библии. Из пятерых его детей четверо уехали из Ирака; теперь он пытается вернуть родину последним христианам. Лалло перелистывает страницы, пока не доходит до места, где Иуда предает Господа целованием. Его голос дрожит, когда он читает Символ веры. Люди повторяют за ним. Это исторический момент, праздничное богослужение – последнее еще сохраняющееся проявление христианства в Ираке.

Позднее в офисе администрации лагеря Лалло говорит, что, вероятно, никогда не вернется в Каракош. «Никто не сможет нас защитить. Мы боимся, что там нас постигнет страшная участь». Он возвращается к библейскому тексту о предательстве Иуды, оно тронуло его до глубины души. Он говорит: никто в лагере не сможет забыть, что в конечном итоге христиан предали их мусульманские братья из соседних городов и селений.