Пока катастрофы не случилось, хотя и ее предрекают. Вот, например, замминистра иностранных дел РФ Александр Грушко в интервью РИА «Новости» говорит: катастрофой для человечества может обернуться военный конфликт России со странами НАТО. Необходимо избежать непреднамеренных инцидентов, риск которых в сегодняшней ситуации возрастает, сказал он. Ситуация такова: в канун 70-летия Североатлантического альянса Россия объявила о полном прекращении сотрудничества с ним.

Несмотря на запрет применения силы Уставом ООН, принятым в 1945 году, вооруженные конфликты (как локальные, так и международные) вспыхивают то в одной, то в другой точке планеты. Все говорят о мире, но продолжают воевать, напряженность с каждым днем все усиливается. И в связи с этим возникают вопросы. Правомерно или нет происходят эти конфликты? Что есть война в современном ее понимании? Способны ли международные органы, такие как ООН, поддержать мир и не допустить катастрофы? Эффективно ли международное право?

О правовых аспектах современной войны и поддержании мира «Профиль» рассуждает вместе с юристами-международниками. Повод для этого самый серьезный. В этом году 70-летний юбилей празднуют Женевские конвенции – жемчужина международного гуманитарного права. Особые правила и ограничения ведения войны, гуманное обращение с военнопленными и мирным населением, особый статус журналистов и Международного комитета Красного Креста (МККК) – все это постулаты конвенций, достижения мирового сообщества, пережившего катастрофу Второй мировой.

Как войну ни назови

С первобытных времен человечество непрерывно воюет. И чем дальше шагала цивилизация, тем масштабнее и кровопролитнее становились войны. В конце XIX века, в 1899 году, по инициативе российского императора Николая II была созвана мирная Гаагская конференция, на которой впервые 26 государств-участников приняли конвенции о законах и обычаях войны, об ограничении некоторых ее методов, а главное – о мирном разрешении международных столкновений.

В 1907 году при участии 44 государств состоялась вторая Гаагская конференция, где было принято 13 конвенций о правилах вооруженных конфликтов, а первая вновь была о мирном урегулировании споров. Но сформировалось международное гуманитарное право только с принятием четырех Женевских конвенций в 1949 году (на фото слева), а также дополнительных протоколов к ним 1977 года, распространяющих их действия на немеждународные вооруженные конфликты.

Принятие этих конвенций обусловлено катастрофой Второй мировой войны. «Удивительно, сколько было сделано в международном праве для того, чтобы дать государствам возможность сотрудничать, – говорит доктор юридических наук, профессор МГИМО Дмитрий Лабин. – Но упустили момент: что происходит, когда государства вдруг по каким-то причинам находятся в конфликте. И оказалось, что ничего не действует». Этот пробел был восполнен международным гуманитарным правом. Да, конвенции не отвечают на вопрос о правомерности того или иного вооруженного конфликта. Но пока такой конфликт идет, они обеспечивают защиту правом и подталкивают воюющие стороны к скорейшему его исчерпанию, объясняет эксперт. «Это означает, что бесправия нет», – говорит он.

Таким образом, война была признана исключительным явлением, которое каждое государство должно избегать. Возникающие разногласия должны урегулироваться мирным путем. Применение силы государствами возможно только для индивидуальной или коллективной самообороны, а также в случае угрозы миру. Так гласит Устав ООН. И действительно, сложно вспомнить, когда какое-то государство объявляло войну другому. Войны, кажется, больше не называются войнами официально, так мы их именуем в просторечии. Теперь это все больше различные операции – контртеррористические (как в Чечне), антитеррористические (как на востоке Украины), иногда с довольно яркими названиями типа «Буря в пустыне» (война в Персидском заливе), «Обдуманная сила» (бомбардировка боснийских сербов силами НАТО).

Тем не менее всевозможные «бури», «возмездия», «контртеррористические операции» при юридической квалификации рассматриваются как вооруженные конфликты международного или немеждународного характера, говорит профессор факультета права НИУ ВШЭ Вера Русинова. Бывает, что де-юре имеют место сразу несколько немеждународных и международных конфликтов, бывает, что с течением времени один трансформируется в другой. И дают им характеристику не только сами участники этих конфликтов, но также другие государства, международные организации и судебные органы, а также МККК. Так, приводит пример доцент кафедры международного и гуманитарного права Северо-Западного института управления РАНХиГС Юрий Шипилов, Красный Крест в 2014 году охарактеризовал ситуацию на востоке Украины как немеждународный вооруженный конфликт. «Однако другие международные организации – ОБСЕ, ПАСЕ – считают данный конфликт международным», – сказал эксперт.

Войны не называются войнами не из-за принятия Женевских конвенций, конечно. Эта тактика, по словам Веры Русиновой, используется государствами, нападающими на другие государства, для того чтобы «несколько завуалировать свои действия, пытаясь избежать установленного в Уставе ООН запрета применения силы». А во внутренних конфликтах такие эвфемизмы используют для сокрытия реальных масштабов и интенсивности применения силы, а также для того, чтобы иметь возможность не применять нормы международного гуманитарного права к происходящим событиям. Такая линия поведения получила очень широкое распространение. Во-первых, это связано с тем, что государства тем самым стараются максимально избежать привлечения «международного внимания» к разворачивающемуся конфликту, поясняет эксперт. «Во-вторых, они опасаются того, что правовая квалификация ситуации как немеждународного вооруженного конфликта повлечет за собой в некотором смысле «признание» неправительственной стороны конфликта», – говорит она. При этом обе эти причины с точки зрения международного гуманитарного права обоснованными не являются.

Доктринальные войны

Кроме того, международное гуманитарное право не признает равенства противоборствующих сторон во внутренних конфликтах. В международных столкновениях есть правовые понятия «комбатанты» (правомерно сражающиеся) и «военнопленные», следовательно, у них есть и соответствующая правовая защита. Но участники вооруженных формирований во время внутреннего конфликта таких статусов не имеют, а значит, отмечает эксперт, они будут подлежать уголовной ответственности по национальному праву. В этом ключе правовой статус конфликта на Украине как международного или немеждународного имеет серьезное значение. Ведь если конфликт внутренний, то добровольческие отряды, сражающиеся на стороне армии, действуют незаконно и должны нести за это ответственность.

С другой стороны, считает Юрий Шипилов, ополчение Донбасса, «находясь под ответственным командованием, осуществляет такой контроль над частью территории Украины, который позволяет им осуществлять непрерывные и согласованные военные действия и применять нормы международного гуманитарного права». Вот только официально Украина, как когда-то Россия в ситуации с Чечней, проводит на востоке страны антитеррористическую операцию, а значит, нормы международного гуманитарного права может там не применять, несмотря на свои заявления об агрессии со стороны нашей страны.

Что касается агрессии, то есть всего два случая правомерного применения силы. Первый – коллективные санкции в случае угрозы миру, которые применяются по решению Совета Безопасности ООН. Второй – самооборона. «Невозможно защищаться конвенциями, когда на вас нападают, это бессмысленно, – говорит Дмитрий Лабин. – Сирия, например, столкнулась с террористической атакой извне, и тут надо сражаться».

Самостоятельно страна не справлялась и пригласила на помощь Российскую Федерацию. С нашей точки зрения, другие страны – США, коалиция НАТО – находятся там без правовых оснований. Но сами они считают иначе.
Здесь сталкиваются две доктрины. Западная доктрина, поясняет эксперт, – это некая новая концепция responsibility to protect (ответственность по защите), которую интерпретируют как гуманитарную интервенцию. «На взгляд их ученых, ответственность государств заключается не только в том, чтобы не применять силу, но и в том, чтобы вмешиваться, когда где-то в мире творится какая-то несправедливость», – объясняет профессор МГИМО.

Российские ученые в ответ вопрошают: а судьи кто, что есть мерило правильного и неправильного? Устав ООН никакой гуманитарной интервенции не предусматривает, а значит, де-юре новая западная доктрина – это выдумки, и не важно, из каких соображений они делались. Более того, Устав ООН обязывает государства воздерживаться от применения силы и угрозы силой, воздерживаться от вмешательства во внутренние дела. Если исходить из этих принципов и придерживаться их, то тогда можно минимизировать или вообще исключить применение силы. «Оправданий для агрессии нет, – говорит эксперт. – На Сирию, правда, не другое государство нападает, это некая новая формация, международный терроризм. Но сама по себе материя не появляется – кто-то должен был все это профинансировать».

Миром правят победители

Вооруженный конфликт в Ливии – один из последних примеров того, как коллективный разум пытается сохранить мир во всем мире. ООН и Евросоюз участвовали в формировании правительства национального согласия в этой стране, которое выдало санкцию на арест фельдмаршала Халифа Хафтара, во главе Ливийской национальной армии штурмующего столицу государства Триполи.

В результате конфликта погибли десятки людей, тысячи покидают свои дома. Совет Безопасности ООН полностью поддержал призыв генсека Антониу Гутерриша по скорейшему прекращению огня и началу переговоров. Москва в свое время настаивала на невмешательстве во внутренние дела Ливии. Однако, по словам Юрия Шипилова, именно нечеткая позиция России при голосовании в Совбезе ООН по сложившейся ситуации «привела фактически к уничтожению Ливии как единого централизованного государства».

Совбез ООН – главный ответственный за мир и безопасность международный орган. А среди его пятнадцати членов пять заседают там на постоянной основе вот уже свыше 70 лет. Это Россия, США, Великобритания, Франция и Китай. Каждая обладает правом вето – стоит какой-то из них не согласиться с принятием той или иной резолюции, и она принята не будет. «Принцип, который был заложен в компетенцию Совбеза, прост, – говорит Дмитрий Лабин. – На него возложена повышенная ответственность за поддержание мира и безопасность. Пять постоянных членов совета и сегодня действительно берут на себя повышенную ответственность за это. Они обладают ядерным оружием в условиях, когда действует режим нераспространения ядерного оружия. Они – победители во Второй мировой войне. Такой миропорядок был заложен Уставом ООН».

Но если войны продолжаются, если воюют и сами главные ответственные за поддержание мира, не устарел ли такой миропорядок? Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем, напоминает знаменитую цитату Ницше Юрий Шипилов. Уже появились различные варианты по изменению состава постоянных членов Совбеза, говорит он. Предлагают, в частности, Индию, Бразилию, Иран, Турцию и даже ФРГ и Японию. Ни один из вариантов невыгоден для России, считает эксперт. «Какая-то из этих стран – наш союзник, какая-то – откровенный оппонент, – поясняет он. – Ситуация может меняться, и из союзника государство может стать оппонентом. Поэтому главным нашим союзником в Совбезе должно быть право вето».

Но слом этого, пусть и далекого от совершенства, механизма приведет «к потере остатков авторитета ООН». «Сейчас нашему хрупкому миру крайне необходима дееспособная глобальная международная организация, решения которой выполнялись бы независимо от военной и экономической мощи и размера территории», – считает эксперт. Ситуацию с голосованием в Совбезе он сравнивает с патом в шахматной партии. «Но лучше начать новую партию, чем поставить мир на грань новой войны», – добавляет он. Да, с Ливией уладить дело миром пока не получилось, но «использование права вето не допустило развязывания военных действий по свержению законных правительств в Сирии и Иране».

Другого пути сохранения мира и безопасности пока не придумано. Но и существующий доказал свою эффективность хотя бы потому, что глобальной катастрофы пока не случилось, добавляет Дмитрий Лабин. Тот факт, что не всегда можно быстро прийти к консенсусу, говорит лишь о том, что не все пути решения проблемы исчерпаны. «Нужно просто работать дальше, – подчеркивает эксперт. – Локальные конфликты, естественно, могут происходить. Как и в любой семье, есть периоды, когда отношения натянуты, а за ними следует период потепления. Но это все уже в сфере политики».

Победителей не судят?

Международное гуманитарное право – это не только декларация защиты прав воюющих, военнопленных, мирного населения, журналистов, культурного наследия. Это еще и ответственность за их нарушения, за военные преступления. Нормы конвенций действуют независимо от причин, по которым начался вооруженный конфликт, и от того, признают ли эти конвенции противоборствующие стороны. Конечно, их нарушают. Но это не означает, что международное право несовершенно. Оно, как и всё в нашей жизни, как эволюция, стремится к идеалу. «Но ведь и наличие Уголовного кодекса не делает всех правопослушными, все равно находятся те, кто что-то нарушает, – заступается за международное законодательство Дмитрий Лабин. – Уголовный кодекс лишь говорит о том, что наказание за совершение преступления неминуемо. Так же и в международном праве, и это правильный подход».

Даже если внутренний кризис не получает статуса немеждународного вооруженного конфликта, это не значит, что все происходящее в данной стране – сугубо ее личное дело. Где не работает международное гуманитарное право, продолжает действовать другая отрасль – международная защита прав человека, говорит Вера Русинова. С конца 90-х годов прошлого века жертвы вооруженных конфликтов начали массово обращаться в международные – универсальные и региональные – органы по защите прав человека. «Ни один из таких органов не отказался рассматривать подобные обращения, – объясняет эксперт. – Если взять Европейский суд по правам человека, то в его практике нашли отражение почти все вооруженные конфликты, в которых задействованы страны–участницы Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод». Так появились «турецкие», «чеченские», «иракские», «югоосетинские» и «украинские» дела.

Все эти дела – всего лишь отдельные жалобы отдельных людей. Да, ЕСПЧ констатирует в своих постановлениях нарушения государствами основных прав на жизнь, свободу, личную неприкосновенность, частную собственность, запрет на применение пыток и бесчеловечное обращение. За это государства выплачивают пострадавшим от действий властей гражданам компенсации, порой весьма приличные. Но ЕСПЧ не судит военных преступников.

Хотя был один случай. В 2010 году ЕСПЧ признал законным приговор латвийских властей ветерану Великой Отечественной войны Василию Кононову, которые осудили 87-летнего старика якобы за «военные преступления». Парадокс этого решения состоял даже не в том, совершал или не совершал Василий Кононов инкриминируемые ему деяния (сам он вину отрицал). Судили ветерана в Латвии по Уголовному кодексу, который был принят спустя полвека после окончания войны. А наказывать за действия, которые в момент их совершения не запрещались законом, нельзя. И ЕСПЧ сначала его оправдал. Но потом Большая палата суда дело пересмотрела и постановила, что на момент совершения инкриминируемых деяний в 1944 году международно-правовая база была уже достаточной, чтобы судить и наказывать за подобное. А Кононов обязан был ее знать, а потому виновен.

Примечательно, что латвийский суд приговорил Кононова всего-то к 1 году и 8 месяцам лишения свободы. То есть речь шла не столько о серьезности преступлений, сколько, очевидно, о принципиальной позиции местных властей, рефлексирующих после отделения от СССР. Василий Кононов обжаловал вердикт ЕСПЧ, но суд отказал в очередном пересмотре дела. К счастью, ветеран не успел об этом узнать – он скончался за несколько месяцев до того, как из Страсбурга поступило соответствующее уведомление.

А ведь точкой отсчета современного международного и гуманитарного права стал именно суд – Нюрнбергский процесс 1945–1946 годов. Его, как и Токийский процесс, называют судом победителей, так как согласия Германии и Японии на этот процесс никто не получал и даже не спрашивал. Но при этом никто, включая обе эти страны, никогда не оспаривал легитимность трибуналов, несмотря на смертные приговоры и пожизненные заключения для осужденных нацистских преступников.

Напротив, равенство всех перед законом и судом, даже генералов и политиков, стало основным достоинством этих судебных разбирательств. Это не было местью, это было именно правосудием. И потому Нюрнбергский трибунал называют еще и главным процессом человечества. Вместе с Токийским трибуналом он заложил основы механизма наказания военных преступников, говорит Юрий Шипилов.

Потом были еще трибуналы – международные и так называемые гибридные (смешанные) уголовные суды. Среди них трибуналы по бывшей Югославии, Руанде, Сьерра-Леоне, Восточному Тимору, Косово, Боснии и Герцеговине, Ливану. «Суть их создания состояла в том, чтобы за счет привлечения к осуществлению правосудия граждан различных государств и обращения к международному праву обеспечить независимость правосудия», – говорит Вера Русинова. То есть важно было сделать именно так, чтобы эти процессы не стали судом победителей. Но безупречными назвать их нельзя. Так, международный трибунал по Югославии подвергался критике со стороны России и Сербии за необъективность и предвзятость.

Первый суд комом

Для международного сообщества был очевидным тот факт, что раз войны продолжаются, то и военные преступления неминуемо будут совершаться. Но создавать по каждому случаю трибунал с временным мандатом довольно хлопотно, затратно, а главное, рискованно из-за возможных претензий к объективности. Поэтому идея создания постоянного органа уголовного правосудия в воздухе витала давно. В итоге в 1998 году был принят Римский статут, который ратифицировали 122 государства и на основании которого в 2002 году был создан Международный уголовный суд (МУС). А в июле 2018 года государства-участники активировали «замороженную» ранее компетенцию суда по рассмотрению дел, связанных с преступлениями военной агрессии.
Сам факт создания МУС считается достижением человечества, сравнимым разве что с созданием ООН, его главная задача как раз в том, чтобы не быть судом победителей над побежденными. Он не подменяет собой национальные органы правосудия, но дополняет их, когда те по каким-то причинам бессильны или отсутствуют.

Но юрисдикцию МУС признают не все. В частности, отказались делать это три постоянных члена Совбеза ООН – Россия, США и Китай. «Главный страх государств – политизация суда, – говорит Юрий Шипилов. – Это четко продемонстрировал трибунал по бывшей Югославии». МУС должен был стать инструментом для применения общепризнанных международных правовых норм, однако он таковым не стал. «Можно сказать, что гарантированных правовых международных инструментов для того, чтобы наказать преступника, на данный момент в мире не существует, – считает эксперт. – Силовые существуют, а правовых нет».

Создание МУС – это всего лишь попытка учредить международный орган правосудия, считает Дмитрий Лабин. «Как говорится, первый блин комом, – поясняет эксперт. – Но все государства понимают, что такой орган должен существовать». Причина неудачи проста. Высшей власти не существует, а государства сосуществуют на принципах суверенного равенства и должны договариваться. Поэтому без согласия государства ни с ним, ни с его гражданами не может ничего происходить.

«Иначе это будет уже не международное право и не международное сообщество в том понимании, в каком мы его видим, – отметил ученый. – Есть некоторые неудачные моменты, которые никто никому не мешает исправить. Не исключено, что в будущем будут внесены коррективы в Римский статут или возникнет что-то новое».

Но такое положение вещей не означает, что военные преступники останутся безнаказанными. Для привлечения их к ответственности есть и другие правовые основания. В уголовных кодексах многих других стран достаточно нормативной базы, чтобы привлечь к ответственности любого преступника. В частности, в УК РФ этому посвящены два раздела – «Преступления против военной службы» и «Преступления против мира и безопасности человечества». «Так ведь и задумывалось – международные органы правосудия не подменяют национальные юрисдикции, – говорит эксперт. – МУС, наоборот, помогает национальным юрисдикциям, чья прерогатива как раз в том, чтобы привлекать к ответственности виновных». И в США, и в России уголовный закон суров. И надо помнить, что у военных преступлений, преступлений против человечества нет срока давности – рано или поздно правосудие настигнет каждого в той или иной мере. Вот, например, в начале этого года в доме престарелых в Германии на 96-м году жизни скончался нацистский преступник, надзиратель концлагеря «Траники» Яков Палий. В 1949 году он эмигрировал в США, соврал о своей биографии и десятилетиями жил себе спокойно рядовым служащим. Однако после разоблачения его сначала лишили гражданства, а в 2018 году депортировали в Германию.

Если завтра кибервойна

ООН, международное гуманитарное право – величайшие достижения человечества, это бесспорно. Но поскольку войны не прекращаются, а на поимку преступников иногда уходят десятилетия, то, возможно, назрела необходимость реформы? Эксперты сходятся во мнении, что право трогать не нужно, а вот механизм его применения усовершенствовать можно было бы. «Реформа нужна международным организациям, осуществляющим юрисдикцию в данной области, – считает Юрий Шипилов. – Это ОБСЕ, МУС, а также региональные организации».

Кроме того, в настоящее время все большее значение приобретает аспект прав человека. «Это еще более широкое понятие, так как принцип защиты этих прав действует всегда и везде – и в мирные времена, и во время вооруженных конфликтов», – говорит Дмитрий Лабин. Гуманитарное право было призвано выполнить задачу первостепенной важности – защитить саму жизнь. Права человека оставались на втором плане. Но теперь все иначе. Например, недавно выяснилось, что видеосюжет о химатаке в сирийском городе Дума, где детей обливали водой, был постановочным, срежиссированным «Белыми касками».

«Доказали, что это фейк. Но дальше что? – рассуждает эксперт. – Кто-то озаботился компенсацией пострадавшим и восстановлением их нарушенных прав? Нет, историю забросили, отправили в архив. А ведь нужно не только убедиться в том, что это была постановка, но и привлечь к ответственности тех, кто это все совершил». Казалось бы, это мелочь, но именно из таких мелочей и складывается потом история нарушений прав человека, а в конечном итоге и военных преступлений, резюмировал ученый.

Но есть еще и такие сферы, которые международное право не регулирует, поскольку в момент его формирования эти сферы находились в области фантастики, а теперь они воплощаются и демонстрируются в качестве передовых военных достижений. Речь идет о военном использовании автономной техники и искусственного интеллекта. Пока научный и общественно-политический дискурс сосредоточен на вопросах этичности и совместимости этих видов вооружения с принципом пропорциональности и различия, говорит Вера Русинова.
И пока непонятно, можно ли как-то алгоритмизировать под них нормы международного права, которые носят довольно общий характер.

«Проблема в том, что действующие нормы международного гуманитарного права создавались для модели, когда люди, пусть и с использованием техники, применяют вооруженную силу против людей», – говорит эксперт. Но если человечеству не хватит мудрости остановить раж информационно-технологической гонки и отказаться от идеи применения оружия, принимающего решения автономно от человека, то такую новую кибервойну и ее жертвы международное гуманитарное право вряд ли сможет в должной мере обеспечить своей защитой.