Битва с «братушками»

Салоникский фронт, протянувшийся от Болгарии до Албании, и в чисто тактическом отношении был сложным – всюду невысокие, но многочисленные горные хребты. Притом по замыслу французского командования только что прибывшим русским предстояло сразу идти в наступление.

Задуманная командующим фронтом генералом Морисом Саррайлем операция началась 12 сентября 1916 г. Русские полки, не дожидаясь их окончательного сосредоточения, бросили в атаку на Каймакчаланские высоты, долговременную линию обороны болгарских дивизий в районе современной греко-македонской границы.

Болгарские «братушки» вовсе не собирались сдаваться русским и сопротивлялись отчаянно. Так, 24 сентября 1916 г. в бою за одно из македонских сел 3‑й полк русской бригады потерял убитыми и ранеными треть своего состава. Вообще, болгары почти до самого конца мировой войны держались упорно, вовсе не смущаясь, что им приходится сражаться против русских, которые всего 4 десятка лет назад отдавали свои жизни за освобождение Болгарии от турок. Хотя и были случаи «братаний», и даже один русский солдат как-то привел с собой целый взвод добровольно сдавшихся болгар, но в целом бои с «братьями-славянами» были ничем не легче, чем атаки против австрийцев или турок.

За потери в боях с болгарами русская бригада получила от французов «Военный крест с пальмовой ветвью» на знамя. Одновременно генерал Саррайль сформировал Франко-русскую дивизию, которая вопреки названию объединяла наших солдат не с французами, а с «колониальными частями» Франции, что много говорит об отношении союзников к русским. Колониальные части «зуавов» и «аннамитов» командование не жалело и бросало в самые «мясорубки».

В начале октября 1916 г. русско-французская дивизия наткнулась на хорошо подготовленную линию обороны болгар и понесла крупные потери при нескольких безуспешных попытках их прорыва. Генерал Саррайль требовал новых атак, но не предоставил достаточно тяжелой артиллерии. Здесь взбунтовался даже обычно лояльный к союзникам генерал Дитерихс. Дошло до того, что он направил свой протест письменно в Петроград и Париж.

Наши части отправились из России без своих пушек, из-за пренебрежения французского командования и языкового барьера поддержка наших солдат артиллерией союзников была несвоевременной и недостаточной. Случалось, что русские части попадали под «дружественный огонь». Французы обязались оснастить прибывших русских всем необходимым снаряжением и оружием, но в итоге офицеры «особой бригады» открыто сравнивали полученное оснащение с «какой-то колониальной экспедицией в Африку».

На положении туземцев

Несмотря на все трудности, русские части сумели 19 октября 1916 г. первыми пробиться в стратегически важный город Манастир (ныне г. Битола на юге независимой Македонии), ранее захваченный болгарами у сербов. В плен помимо болгарских солдат попало и несколько немецких военнослужащих, а русские части в знак благодарности посетил королевич Александр, сын сербского царя.

В начале XXI века в македонской Битоле можно было встретить монумент в честь павших французов, есть памятники погибшим сербским солдатам, однако захоронения русских памятниками не отмечены. Первый памятный знак нашим павшим в Македонии появился лишь в 2014 г. в небольшом городке Прилеп, в 40 км к северу от г. Битола. Его установило российское посольство у могил 10 наших солдат, умерших здесь в плену и похороненных рядом с болгарскими и немецкими военнослужащими. Недалеко от русских там покоится и прах погибшего на Салоникском фронте одного из сыновей Фридриха Эберта, канцлера Германии в годы Первой мировой войны.

Пока русские и болгары под руководством французов и немцев убивали друг друга за македонские горы, на Салоникский фронт к концу октября 1916 г. прибыла еще одна бригада из России. В отличие от первых частей, 4‑я Особая пехотная бригада формировалась в спешке из плохо подготовленных солдат запасных полков.

Всего к концу 1916 г. на Салоникском фронте оказалось почти 20 тыс. русских солдат. С учетом, что к ним и позднее почти всю войну прибывали пополнения, всего в горах между Болгарией и Албанией воевало свыше 30 тыс. людей из России. Как в декабре 1916 г. писал из окопов Салоникского фронта один из русских офицеров, «французы, посылая наши войска на убой, сами всегда остаются в стороне и не желают нам помогать; если у них большие потери, то это всегда несчастные сенегальские негры, которых они тоже мало жалеют, как наших и сербов…»

Почти все русские очевидцы не без удивления отмечают, что наши солдаты на Салоникском фронте чаще и благожелательнее общались с «французскими туземцами», темнокожими солдатами колониальных частей, а с «коренными французами» русские не сошлись. Французы, среди которых тогда были сильны радикальные республиканские убеждения, откровенно посмеивались над необходимостью русских солдат «феодально» титуловать своих офицеров («Ваше благородие» и т. п.) Русские же считали французов эгоистами как в быту, так и на поле боя.

Обменяли людей на снаряды

До весны 1917 г. на Салоникском фронте шла типичная для Первой мировой «позиционная война». О Февральской революции русские солдаты здесь узнали только в начале апреля, и то в виде смутных слухов о том, что «царь передал престол сыну Алексею под регентство великого князя Михаила».

Тем временем во Франции началась «мясорубка Нивеля» – наступление, печально знаменитое огромными потерями и ничтожными результатами. Генерал Саррайль, желая поддержать своих, задумал в апреле общее наступление Салоникского фронта. Из-за погоды и снега в горах оно несколько раз откладывалось и началось лишь 9 мая 1917 г.

Русские вновь наступали на острие удара, в излучине реки Черна (Црна). Хотя наши солдаты сумели ворваться в первую линию болгарских окопов, наступление провалилось. Потери 2‑й Особой бригады за тот день были огромны – около 1000 человек убитыми и ранеными, что намного превышало потери среди союзников. Взятая нашими солдатами ключевая высота была отбита совместной контратакой болгар и немцев.

Примечательно, что в Болгарии такие успешные операции называли «македонская Шипка», ничуть не смущаясь использовать память о русском героизме в войне против коалиции, куда входила и Россия. Многие болгарские генералы, командовавшие дивизиями и армиями на Салоникском фронте, ранее получили военное образование в России, некоторые из них когда-то воевали с турками в составе русских войск. Даже униформа болгарской армии копировала русскую, нашим солдатам приходилось драться с людьми в точно таких же фуражках…

К началу лета 1917 г. две русские бригады на Салоникском фронте объединили в «особую дивизию» под командованием генерала Дитерихса. Из уже свергнувшей царя России в новую дивизию отправили артиллерийскую бригаду и саперный батальон, но их транспортировка из Архангельска через Францию затянулась, и подкрепления попали на Балканы в русскую дивизию только в октябре 1917 г., накануне большевистской революции в Петрограде.

Во Франции эти новые части из России уже никто не встречал цветами. Новые пополнения, особенно саперы, среди которых было немало питерских рабочих, привезли с собой из революционной страны уже устойчивые антивоенные убеждения. Впрочем, схожие настроения за 1917 г. охватили большинство русских рядовых на Салоникском фронте. Среди простых солдат «особой дивизии» все больше крепло убеждение, что правители продали их иностранцам, как говорили в окопах, «обменяли на снаряды».

Этот же год ознаменовался и ростом откровенной враждебности между русскими и французами. Последние искренне считали, что именно они несут главную тяжесть войны, а русские и тут, на Балканах, и на своем расположенном где-то далеко на Востоке загадочном фронте «недовоевывают». Рознь подогрело убийство французскими солдатами русского прапорщика Виктора Милло. Французское командование Салоникским фронтом не нашло или не захотело найти убийц.

Особенно страдали русские раненые во французских госпиталях – сказывался языковой барьер с врачами, а русских медиков имелись считанные единицы. Будущий известный писатель Илья Эренбург, тогда военный корреспондент российских газет на Западе, упоминает откровенно возмутительный случай, когда на Салоникском фронте французы поместили раненых русских в барак с немецкими ранеными пленными, фактически приравняв союзников к противнику.

Надоело воевать

Умело подогрела смуту в русских частях и германская пропаганда – через болгар к нашим солдатам попали листовки, «разъяснявшие», что русские зря воюют, ведь ими командует «природный немец» Дитерихс. Дальние предки Михаила Константиновича Дитерихса действительно происходили из Германии, но сам он – сын, внук и правнук исключительно русских женщин – конечно же, не был никаким немцем. Но в условиях революционной смуты 1917 г. это уже не играло роли, настроения и чувства солдат все больше входили в противоречие с желаниями командования.

Генерал Дитерихс в итоге уехал в Россию (позже он станет активным деятелем Белого движения), а в командовании Особой русской дивизии началась откровенная чехарда. Временное правительство, пытаясь укрепить войска, всюду назначало своих военных комиссаров. К нашим солдатам на Салоникский фронт таким комиссаром назначили бывшего «присяжного поверенного» М. А. Михайлова. Когда-то он был близок к революционным социал-демократам, но при первых сложностях с полицией бежал в эмиграцию и свыше 10 лет провел в Париже. Излишне говорить, что такой комиссар не смог остановить рост антивоенных настроений среди русских солдат.

Любопытно, что знаменитый поэт-воин Николай Гумилев летом 1917 г. добровольно перевелся именно на Салоникский фронт. Однако по пути поэт задержался в Париже и в итоге был оставлен командованием при комиссаре русских частей на Французском фронте. В окопы на Балканы он не попал, а ведь там его судьба могла сложиться совершенно иначе…

Наблюдая рост антивоенных настроений среди русских солдат, французское командование перевело «особую дивизию» в глухой и сложный угол фронта в горах у границ с Албанией, на участок, зажатый высокими пиками и Охридским озером, одним из самых крупных и глубоких на Балканах. С тыла русских солдат подперли «заградотрядами» из французов и марокканцев.

Особенно трудным было положение русских частей, оказавшихся на позициях высоко в горах. Даже осенью температура здесь порой опускалась до 29 градусов ниже нуля, тогда как в долинах было 15 градусов тепла. Воду на эти высоты приходилось доставлять мулами за 17 км, ее выдавали по два стакана в сутки на человека.

Потери в русских частях были столь велики, что для их компенсации даже пытались набирать добровольцев среди славянского населения в Италии и Македонии. Сербский премьер-министр Никола Пашич тогда вновь предложил передать русскую дивизию в состав сербской армии. Однако Временное правительство отклонило этот проект, «опасаясь ухудшения отношений с Францией».

Конец русской дивизии

Еще в сентябре 1917 г. русская Ставка приняла решение возвратить «особую дивизию» на Родину. Это решение поддержал и ее бывший командующий генерал Дитерихс. Однако к тому времени западные союзники уже просто игнорировали решения русских.

На фоне слухов о возвращении в «особой дивизии» начались открытые выступления солдат под антивоенными лозунгами. Они усилились в ноябре, когда на Салоникский фронт дошли слухи о мирных инициативах правительства Ленина. Оказали на солдат влияние и известия о жестоко подавленном антивоенном бунте их коллег из «Русского экспедиционного корпуса» во Франции.

Генерал Саррайль решил подвергнуть русские части «трияжу», принудительному разделению на три категории: желающих воевать, не желающих воевать и тех, кто открыто не подчиняется французскому командованию. Первых полагалось оставить на фронте, вторых – отправить в «рабочие роты», а третьих – арестовать и фактически в роли каторжников отправить во французские колонии Северной Африки. Узнав о таком решении, протестовали даже те офицеры русских частей, кто был убежден в необходимости продолжать мировую войну «до победного конца».

В конце декабря 1917 г. французы отвели русские части с фронта и под предлогом отправки на Родину через Салоники разоружили рядовых солдат. Затем русских раскассировали по разным селам Северной Греции, вскоре их лагеря и стоянки окружили колючей проволокой и французской охраной. Фактически наши солдаты оказались на положении военнопленных у бывших союзников.

В начале 1918 г. в лагерях для русских на Салоникском фронте зафиксированы не только аресты, но даже случаи показательных расстрелов тех, кто выступал за мир и неподчинение французам. Известен и случай, когда ради развлечения французского офицера марокканские кавалеристы с саблями наголо атаковали собиравших хворост безоружных русских солдат из бывшего 3‑го батальона 3‑го полка «особой дивизии» – 10 наших соотечественников зарубили, десятки ранили.

28 февраля 1918 г. французы официально завершили расформирование русской дивизии, при этом даже прекратили медицинское обслуживание раненых. К лету из примерно 21 тыс. русских солдат и офицеров лишь 1041 человек согласился отправиться добровольцем на фронт во Францию, еще 1195 согласились вступить в Иностранный легион. Большинство не желавших воевать, почти 15 тыс. человек, французы загнали в «рабочие роты». Более 4 тыс. активно протестовавших отправили на каторгу в Африку.

1 француз за 25 русских

Оставшиеся в Греции «рабочие роты» тоже мало отличались от каторги – до 15 часов ежедневной работы под конвоем при полуголодном существовании. Очевидцы вспоминали, что русским солдатам от голода приходилось есть траву, ловить черепах и змей. Одним словом, Греция тогда не баловала русских «греческим салатом»…

Лишь сербские солдаты выражали сочувствие и порой пытались помочь русским соратникам. В лагере у села Пистели сербы даже силой освободили из-за колючей проволоки 600 русских солдат. В ответ французское командование издало приказ о запрете принимать в сербские части русских.

На исходе 1918 г. газеты советской России писали, что в русских «рабочих ротах» на Салоникском фронте от болезней, голода и непосильной эксплуатации умерла половина их состава. Это явное преувеличение, но смертность и в реальности была высока. Точные цифры нам неизвестны – французские архивы на сей счет никто до сих пор не исследовал.

В разгар Гажданской войны правительство Ленина попыталось оказать помощь русским солдатам, превратившимся в пленников бывших союзников. Большевики действовали решительно – арестовали всех французов и франкоязычных бельгийцев, находившихся на контролируемой ими территории, присовокупили к ним немногих пленных, захваченных красными в ходе боев с французскими интервентами, и потребовали от Франции обмена людьми.

В апреле 1920 г., задолго до установления официальных дипотношений, французы и советские представители провели в Копенгагене переговоры об обмене. Дипломаты La Belle France согласились отдавать 25 русских за 1 француза.

Возвращение бывших русских солдат из Франции, Греции и Африки затянулось на годы. Лишь 17 ноября 1923 г. французское правительство заявило, что вернуло всех согласившихся отправиться в советскую Россию. Глава советского МИД Чичерин направил французскому премьер-министру Пуанкаре мотивированное возражение, указывая, что не все желающие смогли вернуться. Официальные дипотношения Франции и СССР все еще отсутствовали – Париж на это послание не ответил.