"У нас свой понт, об чем тут речь": уголовное арго и его влияние на классический русский язык

• «Тайный язык подлых людей»
• «Спам» вместо «малявы»
• Пики проникновения
• «Никакой субкультурой ее не взять»

«Тайный язык подлых людей»

Справедливости ради следует сказать, что Ванька Каин писать не умел, так что авторство его вызывает сомнения. Но само произведение считается первым письменным памятником русского уголовного арго и основой для многих криминологических работ. Жаргон преступников того времени был богат на метафоры. Например, «встать перед стулом с собаками» означало «пойти под суд»: кресла судей украшались вырезанными мордами собак как символом опричнины. Застенок – «немшоная баня», то есть баня, которую не проложили мхом, иначе говоря, холодная. Такое определение мест предварительного заключения продержалось до середины XX века.

В XIX веке «тайный язык подлых людей» приобрел популярность среди читающей публики и в связи с этим стал быстро меняться. Ведь его основная задача – давать возможность говорить непонятно для непосвященных. Новой основой стали жаргоны одесских грузчиков, татарских барышников, слепых певцов (лирников) и коновалов, а также торговцев-коробейников. Именно они на самом деле имели свой социолект, известный как «офеня», и отсюда пошло «феня» – более распространенное название российского уголовного арго.

Максим Кронгауз: "Правила нужны, чтобы понимать друг друга, а не бояться писать"

Очередной всплеск интереса к тайному языку преступников наблюдался в русском обществе после выхода романа Всеволода Крестовского «Петербургские трущобы». Произведение изобиловало реальной лексикой уголовников: Крестовский несколько месяцев собирал ее вместе с тогда еще молодым сыщиком Иваном Путилиным.

Во всем, что касается русского языка, сложно не обратиться и к опыту Александра Пушкина. В стихотворении «Пирующие студенты» он писал: «С тобой тасуюсь без чинов». Хотя слово «тасоваться» (сейчас превратившееся в «тусоваться») уже тогда было термином воровского арго, до сих пор порой вспыхивают споры, дворяне принесли его в уголовный мир или наоборот.

«Уголовное арго постоянно трансформируется вместе с изменениями в языке и часто следуя за ними, – считает психолог Надежда Афонина, много лет проработавшая в системе исполнения наказаний. – Сегодня классическая феня (которую так не называют уже лет 70), как и сам русский язык, в значительной степени пополнились англицизмами и словами, пришедшими из среднеазиатских языков. Знаток «музыки» (жаргонное название фени) из 60-х годов прошлого века современное уголовное арго понял бы с трудом, а порой мог и оскорбиться – настолько поменялся этот язык».

Кстати, некоторые исследователи считают офеню одним из подвидов уголовного арго. Сами торгаши-коробейники составляли, по их мнению, одну из закрытых групп уголовного мира, такую же, как и ИванЫ (с ударением на последний слог) – предшественники современных «воров в законе». Отметим, что распространенное среди уголовников название «законник» из-за упрощения термина было введено в научный оборот криминологом Владимиром Монаховым как «воры в законе», хотя это и неправильно. Однако его работа 1957 года «Группировки воров-рецидивистов и некоторые вопросы борьбы с ними» стала первой, раскрывшей иерархию преступного мира в СССР.

«Спам» вместо «малявы»

В 2016-м приказом Минюста РФ в правила внутреннего распорядка исправительных учреждений были внесены изменения, запрещающие использовать в местах лишения свободы «жаргонные слова и выражения, применяемые в криминальной среде». Собственно, и раньше сотрудники уголовно-исполнительной системы боролись с уголовным арго, но формально применять санкции за подобное было нельзя. Теперь же использование «блатной музыки» стали расценивать как нарушение правил внутреннего распорядка и совершенно законно за него наказывать.

Считается, что с этого начался закат уголовного арго. Но специалисты скептически относятся к таким выводам.

«Уголовно-арестантский язык активно меняется с начала десятых годов, – рассказывает Михаил Правдин, оперативник одного из территориальных подразделений ФСИН, – и причина тому – в качественном изменении уголовной среды. В колонии попадает все больше лиц с высшим образованием, которые специализировались на беловоротничковой преступности. Они не стали учить арго, наоборот, подтянули контингент до своего уровня. С другой стороны, в местах лишения свободы оказывается все больше уроженцев стран ближнего зарубежья, использующих свои родные языки. Всё это качественно преобразило атмосферу в местах лишения свободы и поменяло язык зоны».

Если в лихие девяностые колонии были двух цветов: «черные» (контролируемые криминальными элементами) и «красные» (где порядок поддерживался администрацией в строгом соответствии с законом), то сейчас на первое место выходит третий цвет зон – «зеленые», иначе говоря, «исламские». В них первые роли играют представители мусульманского мира, число которых, мягко говоря, не сокращается. И в таких условиях арго, базирующееся на русском языке, теряет и значение, и важность.

По словам Михаила Правдина, сегодня даже в колониях особого режима, где содержится контингент старше 50 лет, старую блатную феню не используют. «Гораздо чаще «музыку» я слышу на улицах, причем от лиц, не состоящих на учете», – утверждает эксперт. В колониях же, как и в обычном быту, все больше тюркских слов и англицизмов.

Автор статьи совсем недавно, будучи в одной из колоний строгого режима далеко за Уралом, услышал фразу, подтверждающую вывод оперативника. Дневальный, обращаясь к осужденному, достаточно громко сказал: «Тебе спам от родных пришел», держа в руках обычное письмо в конверте (во ФСИН давно используется специальная система интернет-переписки «ФСИН-письмо», и конверты здесь редкость). Еще 10 лет назад выражение звучало бы по-другому: «Тебе малява упала». Короткий опрос осужденных этого отряда показал, что больше половины не знают слова «малява», что меня очень удивило.

Десяток лет назад в том же регионе осужденные повсеместно использовали слово «штемп» для обозначения полицейского, а сейчас ни один из опрошенных значения этого слова назвать не мог. Отбывающих наказание за рэкет теперь не называют «ракетчиками», как каких-то 20 лет назад: такого определения не знают ни осужденные, ни сотрудники уголовно-исполнительной системы.

Пики проникновения

Исследованием российского уголовного арго занимались Владимир Ленин, Дмитрий Лихачев, Варлам Шаламов, Александр Солженицын. Сегодня одним из авторитетнейших экспертов является Александр Сидоров – филолог и криминолог. Окончив филологический факультет Ростовского государственного университета, он много лет прослужил в местах лишения свободы, все это время изучая «музыку» разных поколений.

«Уголовное арго следует прежде всего воспринимать как профессиональный язык, связанный с образом жизни и работы уголовников, – говорит Александр Сидоров. – И, как любой язык, он подвержен изменениям. Но следует особо отметить, что в последние годы не классический русский язык проникает в уголовный, а наоборот – жаргон уверенно занимает позиции в нашем языке».

Чужого нам не надо: почему борьба за чистоту родного языка идет без перерывов

Например, в повседневной речи широко распространено понятие «липа» в значении «подделка». А ведь это термин уголовный, введенный в оборот «клюквенниками» – ворами, специализирующимися на кражах из церквей и монастырей. Настоящие иконы писали на деревянных досках из твердых, дорогих пород, а дешевые подделки уже в XIX веке «мастырили» на липовых досках.

«Очень часто, даже из телевизора, звучит выражение «натянуть сову на глобус». Но ведь это слегка литературизованное «натянуть г…ндон на глобус», популярное в уголовных кругах в 1990-х – начале 2000-х», – утверждает эксперт. Выражение «переобулся в воздухе» тоже идет от уголовного жаргона и синонимично фразе «сменить масть», объясняет филолог: «Когда в XIX веке арестантов везли с Кавказа отбывать наказание в Сибирь, то после пересечения станции Батайск (город-спутник Ростова-на-Дону) – по-блатному, попав «за батайский семафор», – кавказские «воры» и «авторитеты», которые котировались только в своих родных краях, быстро, как говорится, «меняли масть» и «тихарились». Это и называлось «переобуться в воздухе» или «на лету».

«В повседневный язык плотно вошло слово «лох», – продолжает Сидоров, – как устойчивое название простака, ставшего жертвой преступников. В том же ряду «накосячить», «базарить», «понты», «шобла» – эти слова и выражения с ними часто приходится слышать и с экрана телевизора, и на совещаниях государственных мужей. А ведь корни лежат в фене».

Собственно, филологи и криминологи хорошо знают, что активное использование уголовного арго в быту характерно для периодов социально-экономического кризиса. Это касается всех стран мира, в том числе и нашей – как до переворота 1917 года, так и после.

«В конце 1920-х в советской педагогике возникла большая дискуссия (ее можно проследить по газетам и журналам того периода) о проникновении уголовного жаргона в детско-юношескую среду, – рассказывает Александр Сидоров. – В конце сороковых годов – та же проблема: засилье блатной речи в обществе. Середина 1970-х – вновь дискуссия об уголовном арго, распространенном в школах городов и сел. Девяностые годы – опять повтор. Заметьте: это периоды социально-экономической нестабильности, а не расцвета преступности. Иначе говоря, периоды обнищания интеллигенции в целом и школьных учителей в частности, что приводило к снижению интереса педагогов к работе и, как следствие, к потере у молодежи глубинных интересов. У нас же пытаются следствие превратить в причину».

Иначе говоря, продолжает криминолог, «эпохи перемен» своим неуправляемым бурлением и ломкой устоявшихся общественных норм и отношений «поднимали на поверхность мутную низовую субкультуру, а эта муть влияла и на «чистую» русскую культуру. Сюда же добавим пренебрежительное отношение к учителям средних школ («нет дороги – иди в педагоги»)».

«Никакой субкультурой ее не взять»

По мнению ученых, официальное отношение к уголовному арго не базируется на точном знании проблемы и понимании смыслов. Так, феня была популярна у гопников и «бакланов» – молодых уличных хулиганов, и именно они выступают ее апологетами. Но дело в том, что уголовный мир всегда относился к этой группе без уважения. И не поддерживал их ни на воле, ни в местах лишения свободы.

Аналогичная история возникла в 2017-м, когда внезапно на совещании у президента правозащитница Яна Лантратова выступила с заявлением о субкультуре АУЕ*, которую расшифровала как «Арестантский уклад един». Из ее слов следовало, что движение было создано вором в законе Георгием Углавой, больше известным как Тахи, и охватывает от 85 тыс. до 800 тыс. детей и подростков.

«В том же 2017 году Генпрокуратура опубликовала другие данные: в России чуть больше 34 тысяч ауешников в 40 регионах, а вор в законе Углава не имеет к движению никакого отношения, ему даже обвинения в этом не предъявили, – обращает внимание Александр Сидоров. – Слово «ауе»* действительно распространено среди молодых хулиганов как приветствие, но наряду с другими, такими как «алё-малё» и «уру-ру». Оно не несло никакого криминального смысла. Это, по данным некоторых исследователей, некий, как сейчас говорят, мем, возникший задолго до того – в начале 1980-х. И вдруг «ауе»* получило расшифровку, стало экстремистской организацией, а не менее распространенные «алё-малё» по-прежнему используются в подворотнях».

По мнению криминологов, вновь произошла подмена понятий, точнее, телегу поставили впереди лошади: следствие объявили причиной и стали активно с ней бороться. Причем если сначала это явление называли «молодежным общественным движением» (МОД), то в решении Верховного суда РФ о признании его экстремистским буква «м» уже обозначает «международное». Как говорится, «переобулись в воздухе».

«Причина не в распространении криминальной субкультуры, а в экономическом кризисе и социальных проблемах, – считает Александр Сидоров. – География так называемого АУЕ* полностью совпадает с картой экономически депрессивных регионов: Забайкалье, Бурятия, Якутия… Бороться надо не с феней, а с разрухой. Если молодежь увидит перспективу, почувствует уверенность, если будут созданы равные возможности развития для всех – никакой субкультурой ее не взять. Мы это проходили».

К тому же следует признать, что сегодня в местах лишения свободы уголовное арго используется меньше, чем в быту. И, оценивая взаимное влияние блатной «музыки» на современный русский язык, легко прийти к выводу, что они не просто развиваются параллельно, а дополняют и пополняют друг друга. Если вообще не допустить крамольную мысль, что жаргон чаще звучит в высоких кабинетах, нежели в подворотнях, где распространены англицизмы.

Во всяком случае, на улицах Москвы, Санкт-Петербурга и Читы юноши и девушки не смогли объяснить смысл поговорки «жизнь не клифт, не перешьешь», а в чиновничьих кабинетах и в Академии наук это затруднений не вызывает. Чтобы не быть голословным, предлагаю читателям проверить себя: сможете угадать оригинал произведения?

«Россию тямой не просечь,
Бушлат казенный ей не впору:
У ней свой понт, об чем тут речь –
С России прутся по приколу».

Для тех, кто не смог распознать источник, поясним: это стихотворение Федора Тютчева «Умом Россию не понять», которое переложил на арго литератор Александр Симонов, также известный как Фима Жиганец. «Тяма» – размышления, «понт» (в данном случае) – особая манера держаться, «переться» – получать удовольствие, «по приколу» – просто так, без рационального объяснения.

* Экстремистская организация, запрещенная в РФ.