И ответ последовал незамедлительно. В тот же день было созвано внеочередное заседание Священного синода Русской православной церкви, на котором постановили:

«1. Приостановить молитвенное поминовение патриарха Константинопольского Варфоломея за богослужением. 2. Приостановить сослужение с иерархами Константинопольского патриархата. 3. Приостановить участие Русской православной церкви во всех епископских собраниях, богословских диалогах, многосторонних комиссиях и других структурах, в которых председательствуют или сопредседательствуют представители Константинопольского патриархата».

Это пока еще не раскол, и православных мирян этот раздор не затрагивает: евхаристическое общение не прервано, прихожане обеих православных Церквей по-прежнему могут молиться в храмах друг друга, причащаться и исповедоваться, а клирики – проводить совместные богослужения. Но на уровне иерархов это серьезный разлад – глава отдела внешних церковных сношений митрополит Илларион справедливо сравнил происходящее с разрывом дипотношений.

Перерастет ли этот разрыв в войну?

Милостыня для патриарха

Отношения Русской и Константинопольской православных церквей за тысячу с лишним лет знавали всякое. После того как князь Владимир принял христианскую веру из Византии, на территории Киевского княжества была образована митрополия, подчиненная Константинополю. Ее предстоятель носил титул митрополита Киевского и всея Руси, несмотря на то, что после татаро-монгольского нашествия перебрался сначала в Брянск, затем во Владимир, а потом в Москву.

К середине XV в. ситуация полностью изменилась: могущество Московского княжества, прираставшего все новыми и новыми землями, росло, а Византийская империя доживала последние годы. В 1439‑м в отчаянной попытке заручиться помощью Запада патриарх Константинопольский Иосиф II и византийский император Иоанн VIII Палеолог согласились подписать унию с католической церковью. Москва унию не признала, и собор русских епископов избрал собственного митрополита без одобрения Константинополя.

Уния не помогла, в 1453‑м Константинополь пал. Патриарх враз лишился силовой и финансовой поддержки государства. Роль содержателя на себя взяла Москва: она отправляла круглые суммы православному духовенству земель, входивших в состав Османской империи. Официально эта помощь называлась «милостыней». В знак благодарности ее получатели проводили линию, нужную московским государям, считавшим себя наследниками византийских басилевсов. Причем так в этом усердствовали, что патриарха Парфения за деятельность в пользу Москвы турки повесили.

Неудивительно, что в 1589‑м Московская митрополия без особых проблем получила от Константинопольской церкви, которая по отношению к ней была кириархальной (то есть церковью-матерью), автокефалию – фактическую независимость, обзаведясь собственным патриархом. Позже, во время восстания Богдана Хмельницкого, константинопольские патриархи поддерживали Москву, а в 1686‑м по просьбе московского государя константинопольский предстоятель Дионисий издал томос (указ) о передаче Москве Киевской митрополии. При этом оговаривалось, что митрополиты Киевские должны при чтении диптиха (списка глав поместных автокефальных церквей, читаемого во время богослужения) первым поминать патриарха Константинопольского. За давностью лет, впрочем, эта традиция постепенно забылась.

Мечты о новой Византии

В 1921‑м жители Стамбула, оккупированного войсками Антанты после поражения Османской империи в Первой мировой войне, стали свидетелями удивительного зрелища. У причала пришвартовался корабль под желтым флагом с черным двуглавым византийским орлом: в свои новые владения прибыл патриарх Мелетий IV – человек, которому предстояло сыграть ключевую роль в новейшей церковной истории.

Это была эпоха больших перемен: на месте лежащих в руинах империй как грибы появлялись новые государства. РПЦ превратилась из государственной в гонимую. В то же время греческий премьер Венизелос и его сторонники мечтали о воссоздании Великой Греции со столицей в Константинополе. Во исполнение этой идеи греки объявили войну Турции. Их армия одерживала победу за победой, и казалось, уже скоро на карте мира возникнет новая Византия. Ей был нужен свой патриарх, и Мелетий подходил на эту роль идеально.

На Константинопольской патриаршей кафедре Мелетий пробыл менее двух лет, но многое успел за это время сделать. Пользуясь слабостью Русской церкви, он начал собирать под свою руку православные приходы в отделившихся от России Финляндии и Эстонии, своей волей утверждал митрополитов, избранных в других автокефальных церквах, затеял реформу православного календаря. Он же издал томос о том, что Константинополь имеет право на управление всеми православными приходами, находящимися вне пределов канонической территории поместных православных церквей, по сути, объявив о вселенских амбициях Константинопольского патриархата.

К 1923 году стало ясно, что новой Византии не будет. Турки разгромили греческую армию, союзники оставили Константинополь, а с ними уехал и Мелетий. Но его наследие осталось: в последующие годы каждый новый патриарх Константинопольский все больше укреплял позиции своей церкви, до поры до времени не рискуя, впрочем, вторгаться на каноническую территорию РПЦ.

К началу XXI в. Константинопольская и Русская церкви превратились в ключевых соперников в борьбе за влияние в православном мире. Дело чуть не дошло до войны, когда в феврале 1996‑го патриарх Варфоломей I своей волей создал на территории Эстонии параллельную церковную юрисдикцию. Тогда РПЦ разорвала евхаристическое общение с КПЦ. Продлилось это состояние, впрочем, менее года: уже к декабрю церкви договорились о компромиссе. Из последних событий можно вспомнить отказ РПЦ от участия в Критском соборе 2016 года, который изначально позиционировался как всеправославный. Но до поры до времени предстоятели хотя и ссорились, но либо не до конца, либо быстро мирились. После избрания в 2009‑м патриархом Московским Кирилла отношения даже начали постепенно теплеть. Что же произошло сейчас?

Верните кафедру

«В эти ответственные времена первопрестольная Константинопольская церковь взяла на себя инициативу восстановить единство православных верующих Украины с конечной целью подарить украинской церкви автокефалию».

Это цитата из июльского послания патриарха Константинопольского Варфоломея I президенту Украины Петру Порошенко. С этого и начался нынешний кризис.

После распада СССР религиозная жизнь Украины была в хаосе: церковная структура не успевала за политическими переменами. К началу XXI в. Украина подошла сразу с тремя крупными православными церквами. Наиболее мощная – Украинская православная церковь Московского патриархата (УПЦ МП), возглавляемая митрополитом Онуфрием. Существует также УПЦ Киевского патриархата во главе с Филаретом (Денисенко) – бывшим претендентом на пост патриарха Московского и всея Руси, который, после того как проиграл на Поместном соборе выборы Алексию II, создал собственную церковь. И, наконец, есть Украинская автокефальная православная церковь. Две последние и РПЦ, и КПЦ считают раскольническими.

На протяжении всего периода независимости Украины УПЦ МП мягко, но настойчиво добивалась самостоятельности, шаг за шагом продвигаясь в сторону автокефалии. РПЦ постепенно шла на уступки, и было ясно, что рано или поздно автокефалию украинская церковь получит. Но тут случился второй «майдан».

УПЦ МП, к которой и до того у украинских националистов были вопросы, враз превратилась в глазах пришедших к власти политиков в «руку Москвы» – по контрасту с филаретовской УПЦ КП, позиционирующей себя как сугубо национальную. В преддверии президентских выборов, намеченных на март 2019‑го, Порошенко решил набрать политические очки, попросив Варфоломея о срочной автокефалии. Момент был выбран удачно: Россия, которую на Украине теперь принято называть врагом и агрессором, помочь Онуфрию ничем не могла.

В Москве на происходящее смотрели спокойно: томос 1686 года, казалось, не оставлял простора для толкований. В конце концов, константинопольские иерархи тогда чуть ли не силой заталкивали Украину в Россию, а потом никаких претензий на Киевскую митрополию не предъявляли, даже в советское время, когда РПЦ находилась в тяжелом положении.

Поэтому дальнейшие шаги Константинопольского патриархата оказались для Москвы полной не-ожиданностью. Фанар (так по месту пребывания патриарха традиционно именуют руководство КПЦ) выложил на стол сразу две карты: во‑первых, руководство УПЦ МП не соблюдает условия, на которых был издан томос 1686 года, и давно уже не поминает патриарха Константинопольского первым в диптихе. Во‑вторых, в тексте томоса не говорится о том, что территория Киевской митрополии становится канонической территорией РПЦ: там лишь сказано, что Константинополь предоставляет Москве право назначать митрополита в Киев. Право – дело хозяйское: захотел – дал, захотел – взял обратно. Раньше, заявил Варфоломей, Москва с урегулированием ситуации на Украине плохо, но справлялась, а теперь не справляется. Значит, настало время вернуть управление Украиной Константинополю. Более того: синод КПЦ наделил патриарха Варфоломея правом предоставлять автокефалию церквам по собственному желанию.

К такому Москва была не готова. Первая реакция РПЦ, фактически пригрозившей жесткими мерами, вызвала негодование даже у ряда российских клириков, расценивших позицию Москвы как первый шаг к расколу в православном мире. Главный вопрос сейчас – сделает ли РПЦ второй шаг или попытается дать бой Константинополю в юридическом поле: уже анонсировано издание сборника документов о присоединении Украинской митрополии к Москве, обосновывающего позицию РПЦ, постепенно оформляются и контраргументы – например, что в тексте томоса 1686 года нет никаких намеков на временные ограничения, в отличие от томоса об автокефалии Элладской церкви, где упоминается именно временная передача северных регионов Греции в ее управление.

Нет, однако, никакой гарантии, что эти аргументы будут приняты. Прежде всего потому, что в православной церкви нет единого кодекса канонического права.

Бесправное право

У католиков такой кодекс есть. По сути, это сборник правовых установлений, по которым живет Римско-католическая церковь. Если внезапно возникают недопонимания и разногласия, Ватикан сразу вносит ясность.

В православии все иначе. Ничего подобного католическому единоначалию в православии нет: в административном плане это набор автокефальных церквей, каждая из которых независима и самостоятельна, в том числе в том, что касается канонического управления. У каждой автокефальной православной церкви есть свой список источников права, и решения поместных соборов одной церкви совершенно не обязательно будут признаваться другой.

Единогласно в качестве источников права признаются решения семи Вселенских соборов, но и там есть разногласия по вопросу трактовки отдельных пунктов. К примеру, 3‑го правила II Вселенского собора, где указывается, что «константинопольский епископ да имеет преимущество чести по римском епископе, потому что град оный есть новый Рим»: Фанар полагает, что в данном случае речь об особых правах патриархов КПЦ, которые сами являются источниками своего первенства и «первыми иерархами без равных», РПЦ же считает, что речь идет лишь о первенстве чести, не дающем никаких дополнительных прав Константинополю. Да и не может давать: как заметил по этому поводу священник Андрей Кураев, «нонсенс фанарского папства следует из того, что он избирается из числа граждан Турции очень узким кругом лиц без ведома и согласия Поместных Церквей, но отчего-то претендует на власть и над ними тоже». Спор этот может идти бесконечно, поскольку нет органа, который мог бы его разрешить.

Четкого же определения, кто и как может предоставлять автокефалию, в текстах просто нет. Как константинопольский синод наделил патриарха Варфоломея правом предоставлять автокефалию единолично, так русский синод может решить, что автокефалию можно предоставлять лишь консенсусом православных церквей. С правовой точки зрения эти решения будут равносильны.

В итоге любой спор упирается в трактовку канонов. И здесь РПЦ проигрывает КПЦ: за века существования Фанар изрядно поднаторел в дискуссиях на правовые темы (даже докторская диссертация патриарха Варфоломея посвящена кодикологии канонического права). Русская церковь же привыкла полагаться на мощь государства, готового защитить ее притязания. И в этой ситуации возникает вопрос: имеет ли смысл вообще бороться с Константинополем его же методами, пытаясь переиграть его на поле канонического права, где он изначально имеет фору?

Перед РПЦ сейчас стоит ряд сложных задач. Прежде всего разобраться с Украиной: или дать ей автокефалию первой (при том, что официально митрополит Онуфрий о ней не просит), опередив Фанар, или стоять на своем до последнего, что, вероятно, приведет к появлению на территории Украины митрополий сразу двух патриархатов по эстонскому образцу. Но Украину сейчас штормит, и есть риск, что митрополия Константинопольского патриархата, поддержанная официальным Киевом, просто отберет храмы у тех, кто останется верен Москве.

Но главное – РПЦ после украинского кризиса предстоит решить, куда двигаться дальше. Проблемы в отношениях с Константинополем никуда не денутся. Есть два пути. Либо решиться на дальнейшее обострение, поддерживая оппозиционные Фанару течения внутри епархий церквей, находящихся в юрисдикции Константинополя и других автокефальных церквей, либо продолжать обороняться, демонстративно не выходя за пределы своих канонических территорий и укрепляя взаимодействие с церквами, настроенными в целом промосковски (Грузинской, Сербской, Болгарской, Антиохийской и другими). Первый путь чреват расколом православия, второй – проигрышем в противостоянии с Константинополем. Легких путей в этой ситуации нет, есть только трудные. По какому из них двинется Русская православная церковь, станет ясно уже в ближайшие месяцы.