— Почему вы решили поехать на восток Украины?

— Причин было три. Первая — желание помочь жителям Новороссии в их борьбе за свободу. Ну и элементарное сострадание тоже. Во-вторых, я считаю, что находясь в рядах ополчения, я защищаю интересы России. А для меня любовь к Родине неразрывно связана и с любовью к свободе. И я считаю это правильным. В-третьих, это элементарное мужское желание испытать себя, проверить, на что я способен, и увидеть собственными глазами то, что происходит в Новороссии.

По своим политическим убеждениям я был и есть либерал и сторонник демократии. Кстати, стремление народа Новороссии к свободе — по сути это реализация все тех же принципов демократии и либерализма и их продолжение.

О том, чтобы поехать, я думал еще месяц назад, но мне нужно было завершить в Перми один политический проект. После этого я быстро закупил снаряжение, попрощался с близкими друзьями и сел в поезд до Ростова. Потом вместе с восемью другими ребятами со всей России перешел границу и оказался в Луганске. Большинство из них до сих пор служит со мной. Мы сдружились, еще когда ждали момента для перехода границы. Кстати, мы использовали канал «Другой России» (бывшая НБП). Они очень активно работают в Новороссии.

— Как вы сообщили родственникам, что уезжаете?

— Родные узнали о моем переходе уже по факту. Через неделю — моя сестра и брат, спустя две недели — мама. Это была обычная предосторожность, чтобы они лишний раз не волновались. Мама вообще узнала об этом случайно, и мне пришлось признаться.

— Как они отреагировали?

— Разумеется, они очень переживали и переживают за меня. Но сам поступок поддерживают. И мою позицию тоже. Особенно моя сестра.

— Чем вы занимались в Перми?

— В 2011-12 годах я был одним из организаторов пермских протестных митингов. На них собиралось до двух с половиной тысяч человек. Я включился в протестную и вообще оппозиционную деятельность из-за нарушений на парламентских выборах в 2011, а организовывать акции в Перми начал после разгона митинга на Чистых прудах 5 декабря 2011 года.

— Вы были на Чистых прудах?

— Не был, но читал трансляцию оттуда в Фейсбуке. Да, тогда было ощущение, что что-то сдвинулось. Но спустя примерно три-четыре месяца это ощущение пропало. Оказалось, что митингами жизнь людей и родного города изменить трудно. Что нужна практическая деятельность. Включающая в том числе и сотрудничество с властью. Участие в выборах, партийную деятельность и так далее.

Собственно, этим я и занимался в последнее время. Я был и формально являюсь до сих пор членом коалиции за прямые пермские выборы. В настоящее время я депутат Молодежного парламента Пермского края и помощник одного из депутатов краевого Законодательного собрания. Кроме того, я с 2012 года считаюсь одним из самых известных политических блогеров Перми.

При этом я отказался от радикальных методов политических действий и работаю в рамках системного политического поля. Я посчитал их неэффективными в настоящих исторических условиях.

— Это довольно крутой поворот для оппозиционера.

— Я реформист по методам, сторонник постепенного развития правовых и гражданских институтов. Пермская гражданская оппозиция всегда так или иначе работала с властью. Я поклонник классической британской парламентской системы. Она, как известно, не предполагает нелегальные методы политической борьбы.

Так что никаких особых внутренних противоречий по этому поводу у меня не было. Тем более, я включился в систему власти Пермского края. А Пермский край всегда был для меня «особой политической зоной». Местом, где свободы намного больше, чем в остальной России. Одно время Пермь называли «столицей гражданского общества России».

— Многие говорят, что в последнее время свободы в России становится все меньше, вы с этим согласны?

— В общем, да. Хотя в основном это произошло в первой половине 2000-х. Причем не только по вине зарождавшегося режима Путина, но и по вине оппозиции, которая оказалась чужда большинству нации. И не потому, что этому большинству чужды ценности свободы, это не совсем так, а из-за непатриотичности самой оппозиции. Какой идиот будет голосовать за людей, которые ругают их собственную страну и называют ее Рашкой?

Даже после того, как по итогам митингов на Болотной и Сахарова пространство свободы снова расширилось, оппозиция опять оказалась не готова. На этот раз к конструктивному диалогу с властью и внятному разговору с большинством нации.

Зачем нашей стране такая оппозиция, я не понимаю. Вместо того, чтобы говорить, что мы будем такими же патриотами, как Путин, но при нас будет больше свободы и нормальная экономика, оппозиционеры продолжили свою бесконечную песнь про проклятый режим и Рашку.

Я абсолютно уверен, что нынешняя оппозиция ничего в стране не добьется. Уж лучше бы она поскорее вымерла естественным путем и на ее место пришли нормальные, адекватные люди. Люди, которые при следующем витке истории России в сторону свободы смогут быстро и мягко трансформировать путинский режим в нечто более свободное и долгоиграющее.

— Когда вы приехали в Луганск?

— Я уехал из Перми, кажется, 27 июня. 30-го я был в Луганске, 31-го был наш первый бой. Это была разведывательно-диверсионная операция. Мы выдвинулись в сторону врага и быстро обстреляли его из миномета. Сразу после этого мы сами оказались под градом мин. Большинство из нас оказалось в такой ситуации впервые. После этого мы несколько километров отступали, при этом умудрившись попасть в окружение, выйти из него и начать охоту на вражескую САУ.

Тогда я очень удивился своему спокойствию, но никакого страха не почувствовал. Я даже немного нервничал по поводу своего бесстрашия. Потому что, как известно, ничего не боятся только дураки. Но когда наш отряд попал в засаду, я понял, что не дурак: пули для меня оказались гораздо страшнее чем снаряды и мины. Хотя вообще-то это была скорее растерянность от новой ситуации.

Настоящего страха и паники я за три с лишним недели войны не испытывал. Как и эйфории от боя, о которой так много пишут в книгах. Видимо, сказываются гены: мой отец — из донских казаков. А далекие мои предки были казаками запорожскими, пока Екатерина не переселила их на Кубань. Так что с Новороссией у меня даже есть кое-какие генетические связи.

— В каком подразделении вы служите и чем занимаетесь?

— Я служу в разведгруппе. Сначала в ней было всего 8 россиян, приехавших вместе со мной. Сейчас группа разрослась до двадцати человек. В группе я выполняю функцию автоматчика, но при случае могу стрелять и из ПТУРСа, и из гранотомета, и из тяжелого пулемета. Не говоря уж про «Муху». Вообще, многостаночность характерна для разведки.

Основная наша работа — это разведка в ближнем тылу противника и разведывательно-диверсионные рейды. В общем, все очень серьезно. Я много раз был под обстрелом и на передовой, и в разведке. Один раз мы попали в засаду, периодически мы вступаем в перестрелки и несколько раз отбивали атаки на том участке фронта, который мы держим.

— До этого у вас был военный опыт?

— Я служил в Космических войсках в 2007-2008 годах. Но я был связистом, а не разведчиком. Боевые навыки здесь мне пришлось осваивать на ходу.

— Какое у вас и вообще в ополчении соотношение опытных и неопытных людей?

— Все зависит от подразделения. У нас — только люди, отслужившие в украинской или российской армии, хотя прошедших спецподготовку мало. Но есть и другие спецподразделения, в том числе полностью состоящие из бывших спецназовцев. Наиболее опытный у нас командир, он ветеран Чеченской войны и уже три месяца в Новороссии. Его позывной «Мангуст». И он тоже из Перми. Мой позывной, кстати, «Депутат». А еще у нас есть «Кузя», «Якут», «Монгол», «Большой», «Зеленый».

Соотношение между россиянами и местными у нас примерно пятьдесят на пятьдесят. Это, кстати, стандартное соотношение для ополчения. Люди все разные: с Луганска, Якутска, Перми, Киева, Белгорода, Одессы, Воронежа. По профессии — от мясника в супермаркете до полицейского. Водители, учителя, менеджеры, инженеры, строители, реставраторы исторических зданий. Кстати, у нас даже один русский израильтянин позавчера появился. Он, правда, из Луганска родом.

— Как к вам относятся местные жители?

— Большинство нас поддерживает, но дальше слов редко доходит. Почти все настоящие мужики из местных уже ушли в ополчение. Остальные прячутся по подвалам или уезжают в Россию или Киев. Ополченцы и местные, и российские их презирают.

Женщины же просто устали от войны. Стандартный вопрос, который они нам задают — когда мы закончим войну. Стандартный наш ответ: «Когда все ваши мужики уйдут в ополчение».

И это правда. Пассивность местного населения — главное, что не дает нам сейчас перейти в наступление и полностью освободить территорию ЛНР.

— Как вам кажется, много местных уехали?

— Да. ЖД вокзал полон народа. Думаю, половина Луганска точно уехала. Мало того, они часто спрашивают у ополченцев-россиян, как выехать в Россию.

— И что вы отвечаете?

— А мы не знаем. Мы не пограничники.

— Кто, как вы думаете, мог сбить малайзийскй «Боинг» над Донецкой областью?

— У меня в этом плане информации меньше, чем у вас. Я не в Донецке, а в Луганске. Почти нет доступа к тв и интернету. Но, насколько я знаю, у нас «буков» нет, а у Украины в районе Донецка были. И вообще вся эта история выгодна только украинцам.

— Как вы оцениваете боеспособность украинской армии сегодня?

— Раньше было намного хуже. Они были почти небоеспособны. Украинцев, особенно Нацгвардию, сейчас стали натаскивать как в плане военной подготовки, так и в плане идеологии. Но тактически они слабы. Их главная тактика — прятаться за укреплениями и артиллерией. В открытом же бою они слабее нас.

И еще сейчас на их стороне много наемников и инструкторов. Есть иностранцы. Но большинство иностранцев не идейные, тупо наемники. Даже негры есть.

— Вы их видели?

— Я видел наемников в натовской форме с М-16. Негров видели другие.