Приют

Двухэтажное здание шахтерского приюта-интерната стоит во дворе между грязно-желтыми жилыми домами. Некоторые окна в них затянуты пленкой, многие, очевидно, недавно вставили. Метрах в двухстах от него — выгоревшее на всех четырех этажах управление местной шахты. В него, как говорят местные, летом во время авианалета попал НУРС (неуправляемый реактивный снаряд).

— 27 июля у нас начались бомбежки и обстрелы. Я видела, как вокруг здесь все горело, — рассказывает директор центра Ирина Короткова. — Мать осталась здесь, а мы с сыном пять дней сидели под бомбежками, а потом вышли по гуманитарному коридору в Донецк. Видели и горящие танки, и тела убитых. 27 июля. Мы ушли. Хорошо, что детей здесь уже не было.

Ирина сидит в своем кабинете на втором этаже центра. В приюте только что начался тихий час.

За несколько дней до первых авиаударов, 24 июля, всех детей из центра вывезли под Киев — ситуация в Донбассе уже давно была напряженной. Под обстрелами персонал центра разъехался по родственникам в России и на Украине. Ирина вернулась в город через две недели, но в приюте уже появилась база ополченцев. Правда прожили они там недолго — в городе отключилось электричество и запасы продуктов, которые хранились в приюте, начали гнить.

Тогда ополченцы переехали в другое здание, но приют продолжили считать военным объектом и Ирине его отдавать отказались. 27 августа ополченцы сказали Ирине, что идут на Мариуполь и она может забирать здание обратно. Во время боев в приюте, как и во всех окрестных домах, выбило окна, и большую часть вещей из него кто-то вынес. Все двери в приюте были выломаны.

— Унесли все, что можно, — матрасы, одеяла, даже кастрюли с кухни. Кто это делал, я не знаю. Одеяла унесли в бомбоубежище, мы их потом нашли. Несколько матрасов тоже. Мы за всем этим сами по подвалам лазили. А вот кастрюли так и пропали.

— Когда ополченцы уходили — сказали нам, чтобы привели священника. Сказали, что они у нас в саду троих мародеров расстреляли и закопали. Один труп мы в саду нашли, а где остальные — не знаю.

Еще полтора месяца после этого в городе не было воды, поэтому приют открылся только 1 октября.

Дети

С октября прошлого года через приют прошло 30 детей. 20 из них уже забрали, еще 10 сейчас живут здесь. Сирот среди них было всего несколько человек. Сейчас в приюте живут дети, родители которых отдали их сюда, потому что служат в ополчении и постоянно заняты, или те, которых из-за проблем в семье забрали полицейские или соцслужащие.

В большой комнате на втором этаже приюта устроена игровая комната. Пол застелен коврами, у стен стоят шкафы с книгами. Здесь дети рисуют, смотрят телевизор или читают с воспитателями.

Саше 4 года. Он рассматривает картинки в книжке про Машу и Медведя.

— Домой хочешь?

— Нет, мне здесь нравится. Я тут пою и рисую.

— Саша, а где твоя семья?

— Убили. Братика моего и сестренку. Убили, закопали.

Сашина воспитательница смеется.

— Программы «Время» насмотрелся, фантазирует. Не было у него ни сестры, ни брата. Мать его дома одними орехами кормила, а сама пила. Соседи узнали, что у них голод, позвонили в милицию, а те его нам привезли.

В соседней комнате восьмиклассник Данила заправляет кровать. Он приехал в приют вместе с младшим братом. Данила говорит, что отец не мог за ними следить, потому что раньше служил в ополчении. Недавно отец нашел гражданскую работу и обещал скоро забрать его и брата. Мать все еще в ополчении. Вместе они уже не живут. Данила хочет, чтобы отец с матерью снова жили вместе, и на вопрос, потерял ли он кого-то на войне, утвердительно кивает — лучшего друга. Друг уехал жить в Харьков.

— Ты пошел бы в ополченцы?

— Да! Я и автомат уже в руках держал. «Дээнеры» давали. А еще они дали мне 35 патронов, но потом я их вернул обратно.

Сюда привозят детей от 3 до 18 лет, не больше чем на девять месяцев, по крайней мере так было написано в украинских законах, по которым приют жил до начала конфликта на востоке. За это время детям ищут новую семью, отправляют в интернат или возвращают родителям, если те могут обеспечить ребенку нормальную жизнь.

Воспитательница указывает на двух девочек, сидящих за столом:

— Это сестры. Младшей три года, у нее ДЦП. Старшей шесть. Мать заставляла старшую попрошайничать, а младшую привязывала к кровати, чтобы не мешалась. У нас она бы начала ходить.

Деньги

В июле 2014 года все финансирование приюта прекратилось. Первые деньги работники приюта получили в середине января, 2–3 тысячи гривен. Это была разовая помощь от местного правительства. До этого месячная зарплата воспитателя была от 2 до 3 тысяч гривен в зависимости от категории. Как объясняет директор, такая ситуация складывается сейчас во всех бюджетных учреждениях в зоне конфликта.

— Как мы живем? Я живу за счет матери, у нее пенсия 300 гривен. Она ее получала по схеме «пенсионного туризма». Сейчас, когда границу перекрыли, — мы уже не знаем, как ее забирать.

Пенсионный туризм — схема получения пособий и пенсий, работавшая в ДНР летом и осенью. Тогда жители Донецка и окрестностей на автобусах выезжали в города, которые контролировали украинские силовики, и обналичивали там через банкоматы деньги, которые приходили им на карточки. Сейчас такие поездки стали гораздо сложнее — для этого нужно оформлять специальный пропуск.

Еще получить пособия можно с помощью посредников. Посредники — чаще всего местные с пропусками на Украину, владельцы крупных магазинов, у которых в распоряжении много наличных. Деньги посредникам на карты переводят через интернет-банкинг, возвращают их «бумагой» за 5–10% комиссии.

Большая часть работников приюта вернулась в город в январе. До войны здесь работали 30 человек, сейчас осталось 25. «Вернулись почти все, в основном не вернулась интеллигенция, пять человек остались в России. Работают там. Одну воспитательницу вообще в Магадан забросило», — смеется директор.

Людмила работает в приюте музыкальным руководителем на полставки. Она вернулась в приют еще в октябре, одной из первых. Ей около 50, есть свои дети.

— Мы в 90-е годы уже привыкли к безденежью. Так что умеем экономить. Просто раньше нам чего-то хотелось. Думали квартиру купить детям, машину поменять. А теперь я сижу и думаю — пусть будет, как будет.

Ее муж-шахтер летом вышел на пенсию, но все его документы сгорели во время обстрела. Он несколько раз ездил в Киев, но там его рассказу о сгоревших документах не очень поверили. Как объясняет Людмила, подумали, что он хочет получать две пенсии, «оттуда» и от ДНР. Восстановить документы муж не может до сих пор.

Гумпомощь

Ирина Короткова рассказывает, что с октября приют существует только за счет гуманитарной помощи. Ее несколько раз привозили организации из России и Центр управления восстановлением ДНР. Часто помогают волонтеры и бывшие жители Шахтерска, которые знают о приюте и высылают продукты из Крыма, России и Украины.

— Питание в основном это консервы, сгущенка. Иногда нам помогают с овощами и фруктами, но сейчас фруктов дети уже месяц не видели.

Под Новый год российские общественники из Петербурга привезли в приют подарки — фломастеры, игрушки, детские книжки и технику. Это была разовая акция.

Часть помощи приходила в приют от организаций, которые закупали продукты в Киеве. Как говорит директор приюта, в январе через таможню на условной границе ДНР и Украины перестали пропускать гуманитарные грузы организации «Ответственные граждане», проблемы также возникают у фондов ЮНИСЕФ. Из-за этого приют очень скоро может лишиться существенной части поддержки.

— Пока мы этого не прочувствовали. Но дальше все может стать очень плохо. Месяц мы еще проживем. А что будет дальше — не знаю.