На днях знакомый алмаатинец так прокомментировал происходящее вокруг Сирии: «Россия не права, когда бряцает оружием, это никому не нужно». Сказал это представитель казахской интеллигенции, известный человек, скорее симпатизирующий России, а не националист и не западник. Такие оценки часто звучат в частных беседах и появляются в соцсетях. В СМИ что-то подобное иногда тоже можно прочитать, но нечасто – пресса в Казахстане жестко контролируется властью, а она пока не хочет обострять отношения с Москвой. Ведь процесс транзита власти может начаться в любой день.

На каком фоне будет идти этот процесс? В российском информационном пространстве Казахстан почти всегда изображался очень однобоко – успешно развивающимся союзником Москвы. Но что на самом деле он представляет собой? Тут не обойтись без экскурса в прошлое.

После развала СССР, как и все прочие входившие в него республики, Казахстан оказался в бедственном экономическом положении. Социального взрыва удалось избежать во многом благодаря массовой эмиграции неказахского (в первую очередь русского) населения. Благодаря ей снизилась нагрузка на рынок труда, сократились бюджетные расходы на социальные выплаты, а также упали цены на недвижимость. Значение этого фактора для устойчивости режима Назарбаева всегда недооценивалось наблюдателями. В результате властям удалось безболезненно провести ряд реформ, «стряхнувших» с плеч государства многие обязательства или ослабивших их. Например, был повышен пенсионный возраст. Немного позже дала эффект политика приватизации, в основном иностранными компаниями, сырьевого сектора экономики. Так, благодаря западным инвесторам добыча нефти с минимальных 20,3 млн тонн в 1994 году выросла к 2000‑му – началу эпохи высоких цен – до 35,3 млн. В прошлом году она составила почти 73 млн тонн. Правда, руководство республики ожидало, что уже к 2012‑му будет добываться 140 млн тонн. Как бы то ни было, экспорт нефти позволил обеспечивать рост ВВП и накопить в Национальном фонде ресурсы, которые помогли преодолеть ряд кризисов.

Обратной стороной медали стала зависимость экономики Казахстана от экспорта сырья – даже более высокая, чем у России. Но это не единственная проблема. Дискриминация собственной технологичной перерабатывающей промышленности поставила Казахстан в полную зависимость от импорта промышленного оборудования. Порядка 40% импорта приходится на все виды машиностроительной продукции, без которой не сможет работать добывающая промышленность Казахстана.

Попытки диверсифицировать экономику Казахстана потерпели фиаско. Такая картина знакома многим постсоветским странам. Но, в отличие от России, для Казахстана эта проблема несет еще одну угрозу. Демография республики на подъеме. В стране большой процент сельского населения. При этом не слишком технологичное сельское хозяйство Казахстана не может обеспечить работой значительную часть молодежи, как и сырьевые отрасли экономики. В поисках заработка молодые люди устремляются в города, где хватает своих проблем. По данным социолога Айман Турсынкан, индекс NEET, оценивающий долю молодежи, оказавшейся без образования, без профессиональных навыков и без трудоустройства, в Казахстане составляет 37% (по официальным данным – 7,5%). «Это устойчивый фундамент развития стабильной безработицы и ухудшения качества жизни», – утверждает она.

Сейчас число безработных и самозанятых, согласно официальной статистике, – 2,5 млн человек. При том, что численность активной рабочей силы в стране – 9 млн. Нестабильное положение многочисленной маргинальной молодежи порой приводит к громким конфликтам. Так, осенью 2017‑го в Астане произошли массовые беспорядки с участием местной молодежи и индийских строителей. Заместитель председателя мажилиса (нижней палаты) парламента Казахстана Владимир Божко призвал тогда «снижать неконтролируемый приток сельской молодежи в города», развивая социальную сферу на селе. В ответ представители казахской интеллигенции обвинили его в шовинизме.

При этом сама проблема никуда не делась. Отсутствие внятных перспектив для значительной части молодого населения – мина замедленного действия, способная спровоцировать межэтнические конфликты, рост преступности и распространение экстремистских исламских организаций. Также этот вопрос может стать инструментом в будущей борьбе элитных группировок. Для Казахстана масштабное и по возможности быстрое развитие перерабатывающей промышленности, создание сотен тысяч рабочих мест жизненно необходимы, исходя как из экономических, так и из политических мотивов.

Нельзя сказать, что власть не обращает внимания на эту проблему. За последние 20 лет государственные и отраслевые программы постоянно сменяли одна другую, получая финансирование, политическую и пиар- поддержку. Итог был один – через некоторое время каждая из этих программ забывалась, сменяясь новой. Сколько-нибудь заметно повлиять на структуру экономики и экспорта они не смогли. Индустриальные успехи в стране есть, но очень скромные. При этом эксперты убеждены, что у Казахстана есть многое, чтобы добиться подвижек в этой сфере: собственное сырье, собственный рынок и рынки соседей по Центральной Азии, пока еще сохраняющийся кадровый потенциал. Но нет главного – эффективного госуправления. Эта базовая проблема очевидна и в агросекторе, и в социальной политике. Показательно, что в самой успешной сфере казахстанской экономики – нефтедобыче – доминируют иностранные компании.

Абсолютная зависимость экономики от нефти и особенно хронически низкая эффективность государственного администрирования – это базовые моменты, которые необходимо учитывать при прогнозировании ситуации в республике. Российский востоковед Алексей Маслов заметил недавно, что Казахстан делал много очень правильных шагов, «но делалось это слишком хаотично». «Проблема в данном случае в слишком большой амбициозности и в попытках преодолеть огромный разрыв за слишком короткий период», – полагает эксперт.

Поддерживать экономику и социальную стабильность в кризисные периоды помогают ресурсы, накопленные за годы высоких нефтяных цен Национальным фондом. Трансферты из него на пополнение бюджета постоянно растут: с 1,48 трлн тенге в 2014 году до 2,6 трлн (план на 2018‑й). Это не считая целевых трансфертов на различные программы. Порой доходная часть казахстанского бюджета исполнялась за счет Нацфонда почти на треть. Такая ситуация сохранится на обозримую перспективу.

Внутриполитическая ситуация в Казахстане все годы независимости этой республики складывалась противоречиво. За исключением первых лет после обретения суверенитета, в целом с серьезными вызовами власти не сталкивались. Было лишь два шока – внутриэлитный бунт молодых олигархов в 2001 году с созданием оппозиционного движения «Демократический выбор Казахстана» (ДВК, недавно признан судом экстремистской организацией) и трагические события 2011‑го в городе Жанаозен, когда забастовка нефтяников переросла в беспорядки, закончившиеся гибелью людей. Но в обоих случаях власть сумела справиться, развалив оппозицию изнутри и локализовав жанаозенские протесты. Резонансные террористические атаки, организованные исламистами в 2011 и 2016 годах, нанесли сильный удар по имиджу политического режима, но, к счастью, не стали началом «новых реалий».

С другой стороны, власть демонстрировала неуверенность, неоднократно устраивая досрочные выборы. Так прошли все выборы президента (один раз был проведен референдум о продлении полномочий главы государства), парламентские лишь однажды провели в конституционный срок. Такое поведение плохо вяжется с репутацией самой стабильной политической системы на постсоветском пространстве, которую пестует официальная Астана. Причины просты: как только на горизонте начинали маячить серьезные экономические неприятности, власть устраивала «перезагрузку легитимности» в виде предсказуемо успешных для себя досрочных выборов. Резонно полагая, что в конституционный срок, придись он на разгар кризиса, результаты выборов могут оказаться совсем иными.

После событий в Жанаозене власти перешли к последовательной политике зачистки общественно-политического пространства. Была закрыта по решению суда даже Компартия, хотя и оппозиционная, но совершенно безвредная, ставшая к тому времени «клубом пенсионеров». То же произошло с оппозиционными СМИ. Так или иначе, под контроль государства взяты НПО и когда-то активные общественные ассоциации бизнеса.

С таким экономическим и социальным багажом Казахстан стоит на пороге важнейших перемен. Каким может быть развитие событий? Прежде всего необходимо отметить следующее.

Последние почти 30 лет политическая элита Казахстана провела в тепличных условиях. В отличие от российской, она не проходила через тяжелые и продолжительные испытания: не было у нее ни октября 1993‑го, ни мятежных регионов, ни – самое главное! – опыта смены лидера. Кризисы, конечно, случались, но кратко-временные и локальные. Иначе говоря, к новой эпохе казахстанская элита подошла, обладая очень скудным политическим опытом. Это и затрудняет прогнозирование возможного развития ситуации после смены власти.

Теперь собственно о прогнозах. Приведу два, сделанных людьми, хорошо знающими предмет обсуждения.

Первый из них считает, что ни серьезных внутриэлитных конфликтов, ни тем более хаоса не будет. Политическое пространство зачищено, оппозиции нет, а в элите нет «настоящих буйных», все склонны договариваться. Контроль над банками не даст возможности финансировать не санкционированную элитным консенсусом политическую активность. Гарантами стабильности выступят и внешние игроки – Вашингтон, Москва и Пекин, совершенно не заинтересованные в раскачивании ситуации в Казахстане. Возможны вылазки исламистов, но они будут носить ограниченный характер. «Нас ждут не потрясения, а махровый и многолетний застой», – полагает собеседник «Профиля». По его словам, это большая проблема, способная вылиться в серьезные неприятности, но произойдет это не скоро.

Второй собеседник «Профиля» уверен, что не стоит переоценивать способность элиты контролировать ситуацию. «Они не договорились, кого можно и кого нельзя есть, какой дубинкой и в каких случаях можно бить», – говорит он. Процесс выработки правил игры может растянуться на десятилетия. А отсутствие оппозиции только усложняет эту задачу в системе без суперпрезидента. Главный финансовый ресурс – Нацфонд, и велика вероятность, что следующий президент захочет располагать теми же рычагами влияния на него, что и Назарбаев. Дадут ли ему их без борьбы? А сумеет ли элита конкурировать по-джентльменски, сможет ли удержаться от повышения ставок? Внешние же игроки своей игрой на многих досках способны, наоборот, дестабилизировать ситуацию.

Понять, какой из прогнозов более реалистичен сегодня, даже будучи погруженным в казахстанскую проблематику, невозможно. Политическая элита, главный актор предстоящих перемен, – это «черный ящик» даже для себя самой. Ситуация лишь осложняется тем, что на авансцену выходят новые фигуры – молодые администраторы и политики, чьи интересы и потенциал – загадка даже для старшего поколения элиты.

С уверенностью же можно сказать следующее: кто бы ни стал вторым президентом Казахстана, власти у него будет меньше, чем у первого. Авторитет и сила Назарбаева невоспроизводимы, как невоспроизводимы условия, в которых они сформировались.

«Исторически казахи признавали над собой власть чингизидов, не принадлежащих ни к одному из казахских родов. После присоединения к России эта власть перешла к «белому царю», отменившему власть чингизидов. Нурсултан Назарбаев получил общеказахскую и общеказахстанскую легитимацию от Московского политбюро, как первый секретарь КПК. Что перешло потом в его президентскую легитимность в суверенном формате. Следующий же, кто бы его ни сменил, такой внешней легитимности иметь уже не будет, а будет всего лишь представителем какого-то одного казахского клана, которому другие всегда могут сказать: а чем ты лучше нас?» – уверен политолог Петр Своик.

Поскольку новый президент будет слабее предыдущего, региональные лидеры постараются получить у Астаны больше полномочий и бюджетных дотаций. Ослабление центра очень вероятно, что само по себе чревато различными проблемами.

Происходить транзит власти будет в условиях нарастающего критического отношения к России. Причем как к ее курсу в глобальном масштабе, так и на постсоветском пространстве, включая Евразийский экономический союз. И эти настроения возникли не вчера.

Знакомый россиянин, работающий в одном из аналитических изданий, был изрядно озадачен, когда в 2014‑м обнаружил, что в Алма-Ате на украинский конфликт смотрят совсем не так, как в России. Хотя, казалось бы, что странного в том, что у казахского истеблишмента, интеллигенции и большой части общества могут быть свои представления на этот счет?

В то же время от коллеги довелось услышать: «Боюсь, если у Кремля будут серьезные социально-экономические проблемы, он, чтобы переключить недовольство, аннексирует Восточный Казахстан». При всей абсурдности этих опасений нельзя не отметить – они подогревались безответственными заявлениями некоторых российских политиков.

Весна 2014‑го напугала многих в Казахстане, реанимировав уже значительно ослабевшую к тому времени русофобию. Конфронтация России с Западом негативно отражается на казахстанской экономике, например, через давление на курс тенге. Сложившаяся ситуация очень не нравится местной политической элите. Во‑первых, это может косвенно задеть ее активы на Западе, во‑вторых, вынуждает определяться, сужая поле для традиционного «многовекторного» маневра. Несложно догадаться, на чьей стороне симпатии предпринимателей, ведущих бизнес с Евросоюзом и США, а также молодой интеллигенции, получившей образование на Западе. Какую позицию в этой ситуации по отношению к бывшей метрополии занимают казахские националисты, тоже легко понять.

Никакие выгоды от евразийского проекта, если они вообще существуют, в чем у многих в Казахстане есть сомнения, не могут перекрыть этого негатива. Сколько-нибудь значимых общественных страт, устойчиво симпатизирующих России, в Казахстане сегодня нет. Москва не занималась их формированием, в отличие от США, европейских и арабских стран, отчасти Китая и особенно Турции. Как было отмечено в одном недавнем исследовании, «в своей политике в регионе Россия делает ставку исключительно на действующие политические режимы, предпочитая работать с ними, а не с гражданским обществом. Отсюда же и почти полное игнорирование того потенциала «мягкой силы», которым она пока обладает в регионе». Впрочем, на мой взгляд, с тем, что у России такой потенциал имеется, можно и поспорить.