Архивная публикация 2001 года: "Письмо "запорожцев" "мерседесу""
Любовь к родине в последние годы становится все более этнографичной. Буренка, сарай, крытый соломой, трель соловья за деревенской околицей, загорелое лицо тракториста с незабудковыми испитыми глазами -- все это производит ошеломляющее действие на ту часть нашего населения, которая променяла тоску по родине на тоску по чужбине и, кроме Карибов и Багамов, за последние лет десять ничего не видела.Легко любить отчизну издалека. При относительном приближении можно полюбить русский пейзаж и тающий золотой крест в бледном небе над белой церковкой. При известной гуманитарной подготовке патриотическая гамма расцвечивается искренним чувством к отечественной словесности и специфической русской рефлексии. Труднее всего обстоят дела с населением. Электорат любить трудно -- он сам себе противен, отчего так и упорствует, требуя взаимности и долива пива после отстоя пены.
Однако тоска по родине способна творить чудеса. Тут мы возвращаемся к Максу Базову, который восемь лет назад прочно эмигрировал во Францию. Этим летом он со своей француженкой-женой приехал в Россию -- через пять лет после глухого отсутствия.
Пара-тройка дней были потрачены на встречи с однокурсниками-однокашниками. К выходным Макса потянуло на русскую натуру. Тем более что бывший мой приятель Игорек Попов, графоман и неудачник, ушел в народ и как раз проживал в сельце Кощееве в четырех часах езды от Москвы в простом деревенском доме и давно зазывал к себе. Если бы не обострившаяся у Макса любовь к отеческим гробам, я бы, конечно, ни за что не потащился за триста километров пить водку с Поповым, который еще пятнадцать лет назад призывал меня жениться на простой русской девушке с радиозавода и воспитывать ее в духе народных ценностей. В общем, мы загрузились в "пятисотый" "мерс" Макса с выпивкой и закуской и двинулись в путь.
За окном мелькал русский пейзаж, испохабленный соотечественниками, но все -- и грязные псы на бензоколонке, и покосившиеся деревенские дома, мелькавшие за окном, и шиповник у калиток -- вызывало у моего гостя приступы сентиментальности.
Попов встретил нас добрым и расслабленным. Облобызавшись и напоив нас с дороги самодельным квасом, он, вместо того, чтобы, как обычно, показывать свою графоманию, повел на огород, где стройными рядами была высажена картошка, морковь, петрушка. Задумчиво и как-то потусторонне смотрела на нас капуста. С забора голосил петух, похожий на Ясира Арафата. Кусты малины были обсыпаны алыми крупными ягодами. А из-за забора выглядывали селяне и селянки -- внимание их привлекал серебряный "мерс". Двое чумазых мальчишек, осмелев, разглядывали салон.
Макс ахал, грыз сорванный с грядки огурец, спрашивал, есть ли у Попова корова и как часто несутся куры. Сюзанна терпеливо пережидала мужнины восторги.
Вечер прошел традиционно: после русской бани выпито было больше, чем съедено. Немузыкальное исполнение русских народных песен продолжалось до трех ночи.
Утром не по-русски бодрый Базов захотел умножить этнографические впечатления.
-- А нет ли тут каких-нибудь... э-э-э... достопримечательностей? -- спросил он у Игорька.
-- Как же, есть, -- сказал Попов. -- Во-первых, след от "летающей тарелки", которая приземлялась здесь в прошлом году на картофельном поле, во-вторых, запруда с раками и, в-третьих, церковь чуть ли не двенадцатого века с крайне оригинальной росписью, а в-четвертых, районный рынок, где можно докупить водки, если надо.
До обеда мы объехали все эти интересные места. Поставили свечки в чудном деревенском храме, купили раков у местного мужика, потом Сюзанна подвернула ногу на картофельном поле. Как пишется в школьных учебниках по русскому языку, усталые, но довольные мы трюхали на Максовом "мерседесе" по проселочной дороге.
Ехали открыв окна -- чтобы наслаждаться звуками и запахами полей и лесов, как пожелали французские товарищи. Машина моментально накалилась на солнце, треск кузнечиков висел в знойном пыльном воздухе, как трель жаворонка, парившего где-то в бесконечной лазури. Между изумрудными холмами лежали три голубых озера. Две женщины в аккуратных белых платочках вышли из леса и, увидев нашу машину, замахали руками. "Земляники не надо, милые?" -- спросила одна из них, та, что постарше.
-- Это -- родина, это -- Русь, понимаешь? -- восклицал Макс по-французски, обращаясь к Сюзанне. -- "Тихая моя родина, ивы, леса, соловьи. Мать здесь моя похоронена в детские годы мои..."
-- О-о! Ты мне ничего не говорил, -- взволнованно сказала Сюзанна.
-- Это Рубцов, Сюзи, поэт такой.
Впереди появилось стадо коров. Поднимая пыль, оно лениво брело по дороге. Макс высунулся из окна, призывая Сюзанну обратить внимание на изысканный колер пятен на коровьих боках. Медленно мы въехали в самую гущу стада.
-- Какие терпеливые и мудрые коровьи глаза, -- выкликал Макс. -- Сколько в них спокойствия...
В этот момент одна из коровок неожиданно просунула голову в открытое окно машины с правой стороны. Сюзанна завизжала и сиганула мужу на колени.
Корова спокойно рассматривала нас, продолжая жевать свою жвачку. Макс остановил машину. Корова продолжала смотреть на него бездонным взглядом. Желая побудить ее к каким-нибудь действиям, Макс нажал на кнопку, регулирующую оконное стекло. Стекло медленно поползло вверх. Но коровка намека не поняла, испугалась и, мумукнув в лицо Сюзанне, боднула крышу "мерса", пропоров рогами обшивку.
Макс все-таки был в анамнезе новым русским. Выскочив из машины, он, матюгаясь, подлетел к корове. Буренка, как выяснилось, хорошо понимала крепкое русское слово. Она вынула голову из окна машины и побрела дальше.
-- Стоп! Стоп! -- завопил Макс. -- А платить кто будет?!
Тут на обочине возник пастух с хлыстом через плечо.
-- Мужик, а мужик! Корова сколько стоит? -- закричал ему Макс.
-- Тыщ двенадцать, если хорошая, -- почесав репу, ответил пастух.
-- А это чья корова? -- спросил Макс, показывая на виновницу ДТП.
-- А это Митяя, тракториста, корова будет.
-- Так ты ему скажи, что его корова мне машину располосовала. И пока со мной не расплатится, я ему корову не отдам, -- решительно сказал Макс, привязывая флегматичную буренку к машине тросом для буксировки -- Пусть вот к нему (кивок в сторону Попова) приходит разбираться.
Медленно, с коровой на веревочке мы двинулись домой. Та, не сильно интересуясь своей участью, брела нога за ногу к дому Попова. Довлатов, помнится, делился своими наблюдениями над коровами. У курицы и то больше достоинства, писал он. А корова что? Мешок с мясом и отрубями. "Впрочем, -- галантно заканчивал он свои наблюдения, -- я их совсем не знаю".
Во дворе у Попова корову привязали к яблоне. И только выгрузили из машины выпивку и продукты, как услышали страшный треск. Треск приближался. Вскоре около поповского забора остановился трактор, на диво грязный и прокопченный. За трактором следовал древний, как война и мир, "запорожец" непонятного цвета, набитый страшным количеством народа. Из трактора вылез мужичонка в телогрейке на голое тело, в резиновых сапогах и кепке. А из "запорожца" высыпала целая куча ребятни, грязной, крикливой, с соломенными волосами и разбитыми коленками, и женщина неопределенного возраста в выцветшем халате и рваных резиновых ботах. Увидев корову, мирно пасущуюся на чужом огороде, вся толпа организованно заголосила:
-- Ой, на кого ж ты нас покинула, кормилица! -- высоким тренированным голосом вывопила женщина, прижимая к бедрам двух дружно ревущих малюток. -- Да как же теперь детки-то мои без кружки молока будут! Муж --пьяница, копейки в дом не принесет, на мне одной пятеро детей. Только коровка и кормила...
Мы остолбенело наблюдали этот концерт. Мужчина в кепи точно вычислил Макса и подошел к нему. Скупая слеза выкатилась из его глаза и застыла на грязной щеке.
-- Хозяин, пошто кормилицу отымаешь?
-- Да твоя корова мне весь салон распорола. Долларов на шестьсот ремонта будет. Принесешь -- забирай корову.
-- Да откуда такие деньги, Го-с-с-споди! -- завыла женщина еще громче.
-- Хозяин, ты тово... Хозяйка моя заштопает...
-- "Мерс" заштопает? -- удивился Базов.
-- Да за что ж мне в жизни такая беда-напасть?! -- кричала женщина, обнимая ревущих крошек.
-- Макс, -- на ломаном русском сказала Сюзанна, -- но как же дети без молока?
В воздухе повисла пауза. Все смотрели на Макса.
-- Ну если дети... -- замялся тот.
Женщина заголосила с новой силой, а дети заревели еще громче.
-- Она заштопает так, что ты машины не узнаешь, -- опять сказал хозяин коровы.
-- Ой, не надо! -- сказал Макс. Видимо, по интонации Макса хозяин коровы понял, что дело клонится в его пользу.
-- Рота, стой, раз-два, -- скомандовал Митяй. Хор дружно замолк. В полной тишине Митяй проследовал к "запорожцу" и извлек из багажника пятилитровую банку самогона.
-- Надо отметить, -- признался он. -- Зинка, ну-ка, подсуетись.
Через пару минут в беседке в саду был накрыт стол. Чего там только не было! Малосольные огурчики и аккуратно нарезанные помидорчики. В большой белой миске высились засыпанные укропчиком соленые белые. Рядом дымилась вареная картошечка. В центре стола был роскошный шмат деревенского сала и банка шикарного меда. Мы не уронили чести флага и вытряхнули все, что накупили утром на рынке. Сюзанна сама бросала раков в кипящую воду и вылавливала их вилкой.
Через полчаса за столом сидела вся улица. Через два -- пьяными были все, кроме коровы, про которую просто забыли. Дети с дикими воплями носились по саду. Сюзанна, махнув для храбрости стаканчик самогона, выпила еще два и теперь пыталась подпевать "Сладку ягоду рвали вместе". Попов призывал меня поселиться в деревне и писать, писать и писать. Макс говорил, что бросит на фиг этот Париж -- и в Кощеево. Митяй объяснял, что у него нет взаи... взамоипо...взапони... Наконец, трудное слово ему далось -- взаимопонимания. С председателем колхоза. Мария Степановна, соседка справа, объясняла Сюзанне, как солить огурцы.
Никто не помнил, как и при каких обстоятельствах заснул. Рассвет разбудил меня в гамаке. Рядом со мной стояла корова, задумчиво смотрела мне в глаза и жевала.
-- Вот так вот, -- сказал я виновнице вчерашнего торжества.
Как выяснилось, большая часть гостей спали все-таки в доме, хотя отдельные тела были обнаружены в беседке. Сюзи спала на столе на веранде. Дети Митяя облюбовали себе поповскую баню. Сам Попов сидел на кухне и пил рассол.
Я выглянул в окно.
"Мерседеса" перед домом не было. Я знаками поделился с Поповым своим открытием.
-- На "жигулях" ездить надо, -- сказал он и побежал на улицу.
Нет, ни перед домом, ни рядом машины не было. Теперь уже и я помнил, что, потрясенные шикарным народным выступлением, мы бросили машину во дворе, даже не заперев ее. Внимательно исследовав спящих гостей, мы не обнаружили среди них и Митяя.
-- Во народ... -- сказал Игорек. -- Зачем ему "мерс"-то? Что он с ним делать будет?..
Тут оказалось, что и Макса нет тоже. Это вселяло кой-какие надежды.
Попов, проклиная раскалывавшуюся голову, завел свою "Ниву" и мы отправились на поиски пропавшей троицы.
Мы нашли их в овраге у пруда. Серебряный, покрытый утренней росой, "мерс" тихо урчал мотором, уткнувшись носом в дно оврага с разбитыми фарами и смятым передком. Мы вылезли из "Нивы" и, ожидая увидеть душераздирающее зрелище, подошли поближе. Макс и Митяй спали, привалившись друг к другу.
Как выяснилось, Макс решил покатать Митяя. Ну а что было потом, никто не помнит.
-- Сколько ж это будет стоить? -- мрачно сказал Игорек Попов.
Не буду рассказывать -- сколько. И как мы будили нажравшихся соотечественников, и как вытаскивали трактором "мерс", и как ехали домой.
Все это ерунда после того, что сказал Базов мне по телефону вчера. Он позвонил сам. Веселый. Сказал, что машина уже в порядке. И он в порядке. И Сюзи в порядке,
-- Слушай, -- закончил он, -- так хорошо погуляли. Поехали к Попову на эти выходные.
Любовь к родине в последние годы становится все более этнографичной. Буренка, сарай, крытый соломой, трель соловья за деревенской околицей, загорелое лицо тракториста с незабудковыми испитыми глазами -- все это производит ошеломляющее действие на ту часть нашего населения, которая променяла тоску по родине на тоску по чужбине и, кроме Карибов и Багамов, за последние лет десять ничего не видела.Легко любить отчизну издалека. При относительном приближении можно полюбить русский пейзаж и тающий золотой крест в бледном небе над белой церковкой. При известной гуманитарной подготовке патриотическая гамма расцвечивается искренним чувством к отечественной словесности и специфической русской рефлексии. Труднее всего обстоят дела с населением. Электорат любить трудно -- он сам себе противен, отчего так и упорствует, требуя взаимности и долива пива после отстоя пены.
Однако тоска по родине способна творить чудеса. Тут мы возвращаемся к Максу Базову, который восемь лет назад прочно эмигрировал во Францию. Этим летом он со своей француженкой-женой приехал в Россию -- через пять лет после глухого отсутствия.
Пара-тройка дней были потрачены на встречи с однокурсниками-однокашниками. К выходным Макса потянуло на русскую натуру. Тем более что бывший мой приятель Игорек Попов, графоман и неудачник, ушел в народ и как раз проживал в сельце Кощееве в четырех часах езды от Москвы в простом деревенском доме и давно зазывал к себе. Если бы не обострившаяся у Макса любовь к отеческим гробам, я бы, конечно, ни за что не потащился за триста километров пить водку с Поповым, который еще пятнадцать лет назад призывал меня жениться на простой русской девушке с радиозавода и воспитывать ее в духе народных ценностей. В общем, мы загрузились в "пятисотый" "мерс" Макса с выпивкой и закуской и двинулись в путь.
За окном мелькал русский пейзаж, испохабленный соотечественниками, но все -- и грязные псы на бензоколонке, и покосившиеся деревенские дома, мелькавшие за окном, и шиповник у калиток -- вызывало у моего гостя приступы сентиментальности.
Попов встретил нас добрым и расслабленным. Облобызавшись и напоив нас с дороги самодельным квасом, он, вместо того, чтобы, как обычно, показывать свою графоманию, повел на огород, где стройными рядами была высажена картошка, морковь, петрушка. Задумчиво и как-то потусторонне смотрела на нас капуста. С забора голосил петух, похожий на Ясира Арафата. Кусты малины были обсыпаны алыми крупными ягодами. А из-за забора выглядывали селяне и селянки -- внимание их привлекал серебряный "мерс". Двое чумазых мальчишек, осмелев, разглядывали салон.
Макс ахал, грыз сорванный с грядки огурец, спрашивал, есть ли у Попова корова и как часто несутся куры. Сюзанна терпеливо пережидала мужнины восторги.
Вечер прошел традиционно: после русской бани выпито было больше, чем съедено. Немузыкальное исполнение русских народных песен продолжалось до трех ночи.
Утром не по-русски бодрый Базов захотел умножить этнографические впечатления.
-- А нет ли тут каких-нибудь... э-э-э... достопримечательностей? -- спросил он у Игорька.
-- Как же, есть, -- сказал Попов. -- Во-первых, след от "летающей тарелки", которая приземлялась здесь в прошлом году на картофельном поле, во-вторых, запруда с раками и, в-третьих, церковь чуть ли не двенадцатого века с крайне оригинальной росписью, а в-четвертых, районный рынок, где можно докупить водки, если надо.
До обеда мы объехали все эти интересные места. Поставили свечки в чудном деревенском храме, купили раков у местного мужика, потом Сюзанна подвернула ногу на картофельном поле. Как пишется в школьных учебниках по русскому языку, усталые, но довольные мы трюхали на Максовом "мерседесе" по проселочной дороге.
Ехали открыв окна -- чтобы наслаждаться звуками и запахами полей и лесов, как пожелали французские товарищи. Машина моментально накалилась на солнце, треск кузнечиков висел в знойном пыльном воздухе, как трель жаворонка, парившего где-то в бесконечной лазури. Между изумрудными холмами лежали три голубых озера. Две женщины в аккуратных белых платочках вышли из леса и, увидев нашу машину, замахали руками. "Земляники не надо, милые?" -- спросила одна из них, та, что постарше.
-- Это -- родина, это -- Русь, понимаешь? -- восклицал Макс по-французски, обращаясь к Сюзанне. -- "Тихая моя родина, ивы, леса, соловьи. Мать здесь моя похоронена в детские годы мои..."
-- О-о! Ты мне ничего не говорил, -- взволнованно сказала Сюзанна.
-- Это Рубцов, Сюзи, поэт такой.
Впереди появилось стадо коров. Поднимая пыль, оно лениво брело по дороге. Макс высунулся из окна, призывая Сюзанну обратить внимание на изысканный колер пятен на коровьих боках. Медленно мы въехали в самую гущу стада.
-- Какие терпеливые и мудрые коровьи глаза, -- выкликал Макс. -- Сколько в них спокойствия...
В этот момент одна из коровок неожиданно просунула голову в открытое окно машины с правой стороны. Сюзанна завизжала и сиганула мужу на колени.
Корова спокойно рассматривала нас, продолжая жевать свою жвачку. Макс остановил машину. Корова продолжала смотреть на него бездонным взглядом. Желая побудить ее к каким-нибудь действиям, Макс нажал на кнопку, регулирующую оконное стекло. Стекло медленно поползло вверх. Но коровка намека не поняла, испугалась и, мумукнув в лицо Сюзанне, боднула крышу "мерса", пропоров рогами обшивку.
Макс все-таки был в анамнезе новым русским. Выскочив из машины, он, матюгаясь, подлетел к корове. Буренка, как выяснилось, хорошо понимала крепкое русское слово. Она вынула голову из окна машины и побрела дальше.
-- Стоп! Стоп! -- завопил Макс. -- А платить кто будет?!
Тут на обочине возник пастух с хлыстом через плечо.
-- Мужик, а мужик! Корова сколько стоит? -- закричал ему Макс.
-- Тыщ двенадцать, если хорошая, -- почесав репу, ответил пастух.
-- А это чья корова? -- спросил Макс, показывая на виновницу ДТП.
-- А это Митяя, тракториста, корова будет.
-- Так ты ему скажи, что его корова мне машину располосовала. И пока со мной не расплатится, я ему корову не отдам, -- решительно сказал Макс, привязывая флегматичную буренку к машине тросом для буксировки -- Пусть вот к нему (кивок в сторону Попова) приходит разбираться.
Медленно, с коровой на веревочке мы двинулись домой. Та, не сильно интересуясь своей участью, брела нога за ногу к дому Попова. Довлатов, помнится, делился своими наблюдениями над коровами. У курицы и то больше достоинства, писал он. А корова что? Мешок с мясом и отрубями. "Впрочем, -- галантно заканчивал он свои наблюдения, -- я их совсем не знаю".
Во дворе у Попова корову привязали к яблоне. И только выгрузили из машины выпивку и продукты, как услышали страшный треск. Треск приближался. Вскоре около поповского забора остановился трактор, на диво грязный и прокопченный. За трактором следовал древний, как война и мир, "запорожец" непонятного цвета, набитый страшным количеством народа. Из трактора вылез мужичонка в телогрейке на голое тело, в резиновых сапогах и кепке. А из "запорожца" высыпала целая куча ребятни, грязной, крикливой, с соломенными волосами и разбитыми коленками, и женщина неопределенного возраста в выцветшем халате и рваных резиновых ботах. Увидев корову, мирно пасущуюся на чужом огороде, вся толпа организованно заголосила:
-- Ой, на кого ж ты нас покинула, кормилица! -- высоким тренированным голосом вывопила женщина, прижимая к бедрам двух дружно ревущих малюток. -- Да как же теперь детки-то мои без кружки молока будут! Муж --пьяница, копейки в дом не принесет, на мне одной пятеро детей. Только коровка и кормила...
Мы остолбенело наблюдали этот концерт. Мужчина в кепи точно вычислил Макса и подошел к нему. Скупая слеза выкатилась из его глаза и застыла на грязной щеке.
-- Хозяин, пошто кормилицу отымаешь?
-- Да твоя корова мне весь салон распорола. Долларов на шестьсот ремонта будет. Принесешь -- забирай корову.
-- Да откуда такие деньги, Го-с-с-споди! -- завыла женщина еще громче.
-- Хозяин, ты тово... Хозяйка моя заштопает...
-- "Мерс" заштопает? -- удивился Базов.
-- Да за что ж мне в жизни такая беда-напасть?! -- кричала женщина, обнимая ревущих крошек.
-- Макс, -- на ломаном русском сказала Сюзанна, -- но как же дети без молока?
В воздухе повисла пауза. Все смотрели на Макса.
-- Ну если дети... -- замялся тот.
Женщина заголосила с новой силой, а дети заревели еще громче.
-- Она заштопает так, что ты машины не узнаешь, -- опять сказал хозяин коровы.
-- Ой, не надо! -- сказал Макс. Видимо, по интонации Макса хозяин коровы понял, что дело клонится в его пользу.
-- Рота, стой, раз-два, -- скомандовал Митяй. Хор дружно замолк. В полной тишине Митяй проследовал к "запорожцу" и извлек из багажника пятилитровую банку самогона.
-- Надо отметить, -- признался он. -- Зинка, ну-ка, подсуетись.
Через пару минут в беседке в саду был накрыт стол. Чего там только не было! Малосольные огурчики и аккуратно нарезанные помидорчики. В большой белой миске высились засыпанные укропчиком соленые белые. Рядом дымилась вареная картошечка. В центре стола был роскошный шмат деревенского сала и банка шикарного меда. Мы не уронили чести флага и вытряхнули все, что накупили утром на рынке. Сюзанна сама бросала раков в кипящую воду и вылавливала их вилкой.
Через полчаса за столом сидела вся улица. Через два -- пьяными были все, кроме коровы, про которую просто забыли. Дети с дикими воплями носились по саду. Сюзанна, махнув для храбрости стаканчик самогона, выпила еще два и теперь пыталась подпевать "Сладку ягоду рвали вместе". Попов призывал меня поселиться в деревне и писать, писать и писать. Макс говорил, что бросит на фиг этот Париж -- и в Кощеево. Митяй объяснял, что у него нет взаи... взамоипо...взапони... Наконец, трудное слово ему далось -- взаимопонимания. С председателем колхоза. Мария Степановна, соседка справа, объясняла Сюзанне, как солить огурцы.
Никто не помнил, как и при каких обстоятельствах заснул. Рассвет разбудил меня в гамаке. Рядом со мной стояла корова, задумчиво смотрела мне в глаза и жевала.
-- Вот так вот, -- сказал я виновнице вчерашнего торжества.
Как выяснилось, большая часть гостей спали все-таки в доме, хотя отдельные тела были обнаружены в беседке. Сюзи спала на столе на веранде. Дети Митяя облюбовали себе поповскую баню. Сам Попов сидел на кухне и пил рассол.
Я выглянул в окно.
"Мерседеса" перед домом не было. Я знаками поделился с Поповым своим открытием.
-- На "жигулях" ездить надо, -- сказал он и побежал на улицу.
Нет, ни перед домом, ни рядом машины не было. Теперь уже и я помнил, что, потрясенные шикарным народным выступлением, мы бросили машину во дворе, даже не заперев ее. Внимательно исследовав спящих гостей, мы не обнаружили среди них и Митяя.
-- Во народ... -- сказал Игорек. -- Зачем ему "мерс"-то? Что он с ним делать будет?..
Тут оказалось, что и Макса нет тоже. Это вселяло кой-какие надежды.
Попов, проклиная раскалывавшуюся голову, завел свою "Ниву" и мы отправились на поиски пропавшей троицы.
Мы нашли их в овраге у пруда. Серебряный, покрытый утренней росой, "мерс" тихо урчал мотором, уткнувшись носом в дно оврага с разбитыми фарами и смятым передком. Мы вылезли из "Нивы" и, ожидая увидеть душераздирающее зрелище, подошли поближе. Макс и Митяй спали, привалившись друг к другу.
Как выяснилось, Макс решил покатать Митяя. Ну а что было потом, никто не помнит.
-- Сколько ж это будет стоить? -- мрачно сказал Игорек Попов.
Не буду рассказывать -- сколько. И как мы будили нажравшихся соотечественников, и как вытаскивали трактором "мерс", и как ехали домой.
Все это ерунда после того, что сказал Базов мне по телефону вчера. Он позвонил сам. Веселый. Сказал, что машина уже в порядке. И он в порядке. И Сюзи в порядке,
-- Слушай, -- закончил он, -- так хорошо погуляли. Поехали к Попову на эти выходные.
ИВАН ШТРАУХ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
