– Вы не первый раз работаете в России, расскажите, пожалуйста, откуда вы так хорошо знаете русский язык?

– Сейчас я работаю здесь в третий раз. А русский язык я начал учить, когда служил в армии в 1983–1984 годах. Я должен был стать переводчиком, чтобы проводить допросы советских военнопленных в Швеции в случае войны с СССР, мы все тогда готовились к такому ужасному повороту событий.

По окончании военной службы я первый раз приехал в Москву и в 1984–1985 годах работал в посольстве младшим сотрудником визового отдела. Потом я вернулся в Швецию, окончил университет и в 1989 году начал работать в министерстве иностранных дел. В декабре 1990 года я опять приехал сюда вместе с семьей – это была моя первая настоящая работа в качестве дипломата. Это был сложный период – распад СССР, никто не знал, что будет дальше. Так что в 1990 году я приехал в Советский Союз, а в 1994 году уехал из новой России.

С тех пор прошло 25 лет, но я до сих пор помню, какое настроение было у людей – тревожное и одновременно радостное. Три года, что я провел здесь, были очень сложными для России, но, безусловно, было движение к лучшему: демократия, свобода, рыночная экономика и т. д. И, несмотря на экономические проблемы, это было интересное время – новый этап в истории.

– И какой вы нашли Россию по прошествии 20 лет?

– Я приехал в конце сентября 2015 года и уже накопил какие-то впечатления. С одной стороны, есть Россия вечная – люди, культура и т. д., все это остается неизменным. С другой – видно, какой путь прошла страна. Конечно, за 20–25 лет все страны развиваются и меняются, но развитие России действительно фантастическое. Например, Москва уникальна и аутентична, но вывески, магазины, автомобили, улицы изменились – все выглядит, как в других больших столицах мира. Конечно, сейчас в России тоже сложная экономическая ситуация – проблемы с пенсиями и зарплатами, высокая инфляция и повышение цен, но это невозможно сравнивать с концом Советского Союза, с серединой 80‑х или началом 90‑х годов. Тогда мы были зрителями, которые ждали и надеялись, и сейчас приятно видеть, что получилось.

– Вы получили назначение в сложный период. В чем вы видите свою задачу?

– Моя главная задача – работать ради того, чтобы связи между Швецией и Россией стали как можно теснее. Конечно, есть политические разногласия из-за ситуации в Украине. Каждая страна вправе защищать свои национальные интересы. Но для нас важен сам принцип: границы нельзя менять, применяя силу. Суверенитет и неприкосновенность границ – основа Устава ООН и Хельсинкских соглашений 1975 года. У всех стран есть территории, которые они получали и теряли за свою долгую историю. И европейская безопасность зависит от того, чтобы принципы, которые мы согласовали, соблюдались всеми странами.

Для России и для Украины будет лучше, если их отношения наладятся. Я очень надеюсь, что будет найден путь урегулирования этого конфликта. Есть Минские соглашения, и я рассчитываю, что все стороны, включая Россию, выполнят их положения. Тогда, уверен, отношения между ЕС и РФ нормализуются.

– То есть выполнения Минских соглашений достаточно для снятия санкций? Ведь вопрос с Крымом остается нерешенным…

– Выполнения Минских договоренностей достаточно для снятия самых болезненных для России санкций. Что касается Крыма, мы по-прежнему считаем его украинской территорией, но понимаем, что решение этого вопроса – длительный процесс. И санкции, связанные с Крымом, останутся, пока эта проблема не будет урегулирована.

– Отношения России и Швеции – это ведь не только политика…

– Да, несмотря на политические разногласия, у наших стран есть взаимный интерес и в других областях – это культура, образование, экономика и т. д. Моя задача – поддержать связи между Швецией и Россией в разных сферах. Прежде всего связи между конкретными компаниями, связи между людьми.

Конечно, сейчас сложная ситуация – российская экономика за последний год довольно сильно упала. Но крупные шведские корпорации, которые давно в России, такие, например, как Ericsson, Volvo и Sandvik, остаются здесь и продолжают работать. А самая известная шведская компания – IKEA – намерена инвестировать большие деньги, чтобы развивать свою российскую торговую сеть. И у шведской фирмы Oriflame бизнес в России и сейчас идет очень успешно.

– Как в такой небольшой стране, как Швеция, появляется такое огромное количество высокотехнологичных и известных во всем мире компаний?

– Мы гордимся тем, что Стокгольм занимает второе место в мире после Силиконовой долины по количеству интернет-компаний. Мы также гордимся нашими музыкантами – практически все песни, которые в последние годы становились победителями «Евровидения» и других международных конкурсов, написаны шведскими композиторами. Наш продюсер и автор песен Макс Мартин – обладатель «Грэмми». По прибыли от музыкального экспорта мы занимаем третье место в мире после США и Великобритании. А продукцию шведских компаний ценят во всем мире.

Думаю, это происходит потому, что независимо от доходов у нас каждый может развивать свои собственные таланты, будь то инженер или ученый, музыкант или спортсмен. Бесплатное образование, в том числе высшее, дает такую возможность всем желающим. Другой аспект – хороший бизнес-климат.

– В чем феномен «шведской модели» в экономике?

– Главное в «шведской модели» – рыночная экономика. У нас очень мало государственных компаний и хорошие условия для частного предпринимательства, независимо от размера бизнеса. Налоги на прибыль сравнительно низкие по европейским стандартам, при этом налоги на доходы довольно высокие. Все образование бесплатное, здравоохранение тоже в принципе бесплатное. Я много лет работал в США и знаю, что там все это считают социализмом. Однако у нас свободная экономика, очень низкая коррупция, прекрасно работает судебная система – люди знают, что их права защищены.

У Швеции долгий опыт демократии. И один из важнейших ее аспектов – свобода слова. В этом году мы празднуем 250‑летие положения о свободе печати – это часть наших основных законов. Она влияет на свободные дебаты, и мы думаем, что снижает коррупцию, потому что СМИ пристально наблюдают за властью. Кроме того, в этом положении о печати есть принцип открытости всех государственных документов.

То есть открытость и свобода слова влияют на все общество. Это не один аспект, а целый институт общества, который развивался 250 лет: как работают суды, как работает парламент, местные органы власти, как взаимодействуют разные части общества.

– Швеция – член Евросоюза, но в 2003 году на референдуме люди проголосовали против вхождения в валютный союз. Сейчас крона падает по отношению к евро, поменялись ли настроения в обществе в этом смысле?

– Нет, потому что у евро тоже были проблемы. Я думаю, что сейчас в Швеции за него проголосовали бы где-то 10%. Что касается падения кроны, это сознательная политика шведского Центрального банка. У нас очень низкая инфляция – 0,1%. Центральный банк старается снизить курс кроны, чтобы цены на импорт повысились, а инфляция держалась на уровне 2%.

– Швеция – небольшая страна, но за 2015 год приняла больше всех мигрантов в пересчете на душу населения. Как вы с этим справляетесь?

– В прошлом году к нам приехали и попросили убежища 163 тысячи человек, сейчас они находятся в Швеции. Все имеют право индивидуального рассмотрения своего дела. Подавляющее большинство дел пока не рассмотрены. По опыту работы наших миграционных служб, одобрение получают примерно 55% прошений. Недавно министр внутренних дел Швеции Андерс Игеман заявил, что это значит, что из 163 тысяч мигрантов примерно от 60 до 80 тысяч не получат разрешение остаться в Швеции. Их надо будет депортировать из страны. Это значит, что их дела были рассмотрены, но они получили отказ, так как оснований претендовать на статус беженца у них нет.

Миграционные службы стараются работать как можно быстрее, но процесс индивидуального рассмотрения дел длится довольно долго и может продолжаться год или даже два. У нас хорошая правовая система, которая работает, может быть, медленно, но все-таки четко.

– Все это время налогоплательщики несут бремя расходов на содержание беженцев, пока рассматривают их дела. Зачем это нужно шведам?

– Конечно, по крайней мере на короткий срок это создает некоторые проблемы. В октябре, например, в Швецию приезжало где-то по 10 тысяч человек в неделю. Население Швеции – около 10 миллионов, то есть получается, что за один год оно увеличилось на 1,5%, это, конечно, много.

Однако у нашей страны большой опыт приема мигрантов. Раньше были беженцы из Сомали, в 60‑х годах – трудовые мигранты из Италии, Турции и Греции, в 90‑х к нам ехали с Балкан. Предыдущий рекорд был в 1994 году, когда в Швецию приехало, по-моему, 90 тысяч.

В дальнейшем мы надеемся, что беженцы станут продуктивными членами общества, интегрируются. Это процесс, который длится десятилетия, потому что шведом стать трудно. Я думаю, немногие приезжают в надежде на вечные каникулы. Среди беженцев есть образованные люди, но есть и совсем неграмотные, которые даже на своем языке читать не умеют.

Однако по опыту прошлых миграций могу сказать: рано или поздно эти люди находят свое место в шведском обществе. Например, сейчас самый известный в мире швед – футболист Златан Ибрагимович! По статистике, у нас примерно 12–13% шведов, родители которых родились в другой стране. Значит, успешная интеграция – это реальность.

Сейчас самая сложная проблема – дети без сопровождения родителей, среди беженцев таких где-то 35 тысяч. А 35 тысяч школьников – это тысяча с лишним классов в школе за один год, причем они не говорят по-шведски и, по нашим законам, не могут жить без взрослых. Эту проблему мы решаем на уровне муниципалитетов, это их практическая ответственность.

– Были ли в Швеции инциденты, подобные недавнему убийству сотрудницы приюта для несовершеннолетних мигрантов?

– Это ужасное происшествие – погибла молодая девушка, шведка ливанского происхождения, которая хотела помочь беженцам. Полиция занимается расследованием этого случая. Слава богу, подобных инцидентов больше не было, но, конечно, есть драки и другие правонарушения среди мигрантов. Мне кажется, при любом большом скоплении людей этого не избежать. Тем более когда это люди, пережившие всякие ужасы в своей стране и по дороге сюда. По поводу того, что случилось в Кельне, могу сказать, что и у нас есть сведения о похожих инцидентах в Швеции. Однако из-за этого мы не можем заведомо объявить всех беженцев преступниками.

– В Швеции были случаи, когда люди шли громить приюты беженцев, как, например, в Германии?

– Да, было несколько десятков инцидентов, когда поджигали пустые здания, в которых должны были разместить беженцев. Зафиксированы и случаи, когда пытались поджечь приюты, где люди жили. Это, конечно, очень тяжелое преступление. По каждому случаю полиция ведет расследование.

– Из-за обострения ситуации с беженцами по всей Европе растут правые настроения, поднимается волна национализма. Как с этим обстоят дела в Швеции?

– Наша антимиграционная партия – «Шведские демократы» – на фоне проблем с беженцами набирает очки. Сейчас каждый пятый швед голосует за них, это около 20%, что, конечно, немало. Но остаются 80% населения, которые думают, что беженцы не проблема в принципе, но есть сложности, с которыми надо справиться. Хотя население Швеции – только 10 миллионов, территория у нас довольно большая – где-то 470 тысяч квадратных километров, это почти Франция, а значит, место в принципе есть.

Однако весь мир не может переселиться в Швецию. И мы серьезно относимся к проблеме миграции, ищем способы решить ее – в основном на общеевропейском уровне, например, уже есть договоренности с Турцией. Швеция и Германия – самые, так сказать, принимающие из европейских стран, поэтому нам надо найти решение, и мы стараемся быть конструктивными. И хотя проблемы, безусловно, есть, мы согласны с канцлером Меркель – мы справимся.

– Как вы думаете, почему большинство шведов поддерживают такую политику правительства?

– Люди за людей. Я искренне думаю, что это самое важное для нас. В течение почти 10 лет мы отдаем 1% нашего ВВП развивающимся странам через наше Агентство международного сотрудничества в области развития СИДА (SIDA), а также через ООН, ЮНИСЕФ и другие международные организации. Всего 35–40 млрд крон в год. Кроме того, мы на шестом месте по взносам в ООН, перед нами – такие крупные страны, как США, Германия, Великобритания, Франция и Япония. И я бы сказал, 90% шведов поддерживают помощь развивающимся странам.