– Что отличает бойню в редакции Charlie Hebdo от взрывов 13 ноября?

– В отличие от Charlie, речь идет уже не о символах. Это фронтальная атака на все французское общество. Террористы хотят уязвить Францию, нанести стране максимально тяжелое поражение, пролить как можно больше крови. ИГ (группировка запрещена в РФ), как, впрочем, некогда «Аль-Каида», руководствуется логикой эскалации. В соответствии с ней сегодня исламисты уже не могут ограничиться терактом в синагоге или в газетной редакции, что было бы для них скучным ремейком.

Им нужно больше жертв, нужен еще более резонансный теракт.

– Поэтому они и нанесли удар по самому центру общества?

– Именно так. Это была атака на все французское общество, что доказывает хотя бы большое число мусульман среди жертв. Исламисты устроили нечто принципиально новое. Теперь уже нельзя утверждать, будто они избрали своей мишенью определенную группу общества, как враги ислама или евреи. С Charlie Hebdo было иначе: газета считалась символом богохульства, а бойня в редакции – нелепой попыткой постоять за ислам. Далее – кошерные супермаркеты, опять-таки весьма символичная цель. В отличие от январских терактов, сегодня во Франции нет тех, кто считает, что его это не касается. Тогда некоторые во всеуслышание заявляли: мы – не Charlie. Многие даже считали, что редакция сама так или иначе виновата в случившемся.

– Почему этот удар пришелся по Франции?

– Потому что Франция находится в самом авангарде борьбы против ИГ. С сентября французские ВВС наносят удары в том числе непосредственно по контролируемой исламистами территории в Сирии, что не могло оставаться без последствий. Эскалация террора сопряжена с положением в Сирии. Террористы атакуют тех, кто решился на интервенцию в регионе: «Хезболла» – теракт в Бейруте, Россия – крушение самолета с туристами из Шарм-эль-Шейха, и вот теперь Франция. То, что американцы до сих пор не столкнулись с террором ИГ, позволяет предположить отсутствие у исламистов таких логистических возможностей. Будь у них соответствующие технические средства, они бы ими воспользовались.

– Значит, причиной этого теракта стала внешняя политика Франции?

– Франция активнее всех государств Евросоюза участвует в борьбе против ИГ. В процентном соотношении против исламистов задействовано даже больше французских солдат, чем американских, особенно с учетом Мали и Центрально-Африканской Республики. Олланд не раз подчеркивал это в своих выступлениях: мы должны бороться с джихадизмом, с исламским радикализмом. Большинство других государств ЕС предпочли уклониться от непосредственной военной интервенции или спрятаться за Америкой.

– Какую цель преследует серия терактов во Франции?

– Исламисты хотят гражданской войны. Ими движет то же, что некогда «Аль-Каидой»: стремление показать, будто между мусульманами и Западом нет никакой общности, никакого компромисса и будто ислам и Запад – это две несовместимые вещи. ИГ хочет, чтобы общество в западных странах отвернулось от мусульман или начало с ними бороться. Ведь это ударит в первую очередь по тем, кто живет на Западе и пытается интегрироваться.

– Один известный французский судья, специализирующийся на процессах над террористами, недавно заявил: «кадровый потенциал» ИГ в стране практически безграничен. Дескать, очень уж многие прониклись радикальными настроениями и ненавидят Францию.

– Не нужно торопиться с такими громкими заявлениями. Пока можно говорить скорее о небольшом количестве террористов. В Charlie Hebdo их было трое, теперь – предположительно – восемь. Нас атаковала не армия, а всего лишь отряд. Сейчас мы склонны все преувеличивать, и это понятно, поскольку случившееся касается всех. Но верно одно: эти восемь или десять человек найдутся всегда.

– Тем не менее президент Олланд и премьер-министр Вальс говорят об «армии террористов».

– Но ведь драматизировать в их интересах. Тем самым они, два сильных лидера во главе государства, в конечном итоге кажутся последней надеждой на спасение. Такая военная риторика тем проблематичнее, что в результате, объявляя ИГ своим злейшим врагом, мы оказываемся в одиночестве.

– Вы не верите, что другие страны вместе с Францией пойдут войной на «Исламское государство»?

– Нет, американцы наносят воздушные удары, но совсем не потому, что ИГ – их злейший враг. Они стремятся прежде всего защитить сирийцев от власти исламистского террора. Наземные силы США в регион не послали. Да и другие страны Евросоюза предпочитают, чтобы их военные сидели по домам. Даже местные игроки на Ближнем Востоке воюют главным образом не против ИГ. Башар Асад нуждается в нем, чтобы ослабить оппозицию и продемонстрировать Западу собственную незаменимость. И русские ему в этом помогают. Для турков курды – куда более важный враг, чем ИГ. Злейшим врагом курдов, опять-таки, стал бы стабильный режим в Багдаде. Чтобы не допустить этого, им тоже нужно ИГ. Для Израиля ситуация близка к оптимальной: «Хезболла» воюет против других арабов, что, разумеется, просто великолепно.

– Парижские смертники отвечают классическим представлениям о джихадистах?

– Да, это та же публика, что и всегда: мелкие преступники, неудачники, которых интересует не ислам, а джихад. Джихад сегодня – это единственная революционная тема на международном рынке идеологии. 30-40 лет назад радикальные группы вдохновлялись марксистской революцией, начиная с группы Баадера-Майнхоф в Германии или «Красных бригад» в Италии и заканчивая «Красной армией Японии». Революция была проектом наднациональных радикалов. Сегодня эту роль берет на себя джихад...

– Возможно, власти слишком долго смотрели сквозь пальцы на радикализацию части французского общества?

– Да, но проблема в том, что здесь не может быть быстрых решений. Здесь скорее помогут «медленные» политические процессы. И, конечно, для нас давно не секрет, что во Франции слишком мало полицейских. Самое обидное в том, что, как потом выясняется, большинство террористов находились в поле зрения правоохранительных органов и были внесены в соответствующую базу. В стране около 4000 полицейских, противодействующих террору, и около 4000 террористов. Принимаются все новые и новые законы, однако они не позволяют предотвратить радикализацию молодежи.

– Как с ней можно бороться?

– В долгосрочной перспективе нужно выработать своего рода ислам по-французски, который лишил бы радикалов возможности ссылаться на религиозные источники. Кроме того, во Франции нужно создать официальную систему учебных заведений для имамов. Сегодня мы имеем абсурдную ситуацию, когда премьер-министр Вальс подписывает соглашение с правительством Марокко, которое теперь будет обеспечивать подготовку французских имамов. Это безумие и некомпетентность в равной мере, тем более что большая часть радикалов имеет марокканские корни. А имамы, которые пытаются выдавать себя за голос ислама во Франции, в принципе не имеют авторитета у молодых людей.

– Что значит Сирия для радикальной части молодежи?

– Для них это цитадель джихада. То, чем раньше был Афганистан, а еще раньше Босния и, возможно, какое-то время Ирак. Сегодня это место заняла Сирия. Им необходима такая цитадель для себя и для своей борьбы, чтобы идентифицировать себя с нею. И, пока у ИГ есть «халифат» в Сирии, эта страна будет оставаться тылом для джихадистов.

– Вас напугали заявления Олланда, прозвучавшие сразу после терактов?

– У воинственной риторики, направленной против исламского радикализма, есть один принципиальный изъян. В последние года два она звучит все жестче. Но если ты говоришь, что это война, ты должен быть к ней готов. И тогда уже не удивляйся, если противник атакует. С такими словами нужно быть осторожным.

– Сегодня французские ВВС наносят больше, чем когда-либо, ударов по целям в Сирии.

– Всем известно, что воздушных операций недостаточно для победы в войне. Такой урок можно было извлечь еще из Второй мировой. Исход войны всегда решают пехота, наземные силы. И, чтобы ликвидировать ИГ, в регион в любом случае придется вводить войска. Воздушные удары только повышают готовность джихадистов атаковать и по возможности убивать своих врагов.